Онтологические прогулки

Начало

Иррационализм в понимании природы лжи является одним из основных
средств борьбы против лжи. «Парадокс лжи» Бердяева в этом
смысле мало что нам может прояснить. Политика – не основное
произрастание лжи, поскольку ясно, что без лжи невозможна никакая
политика. А равно все известные «измы», вокруг которых
Бердяев образует контрадикции, нисколько не сообразуются с
природою обмана.

Ложь, во-первых, произрастает из человеческих отношений, во-вторых,
исходя из рационального её оправдания, необходима, потому
что выгодна. Но – с точки зрения иррациональной ложь есть
чистой воды убыток. Вообще трудно понимать то, какой от лжи
может быть толк или каким образом из неё вытекает выгода,
прибыль. В этом смысле девиз, например, «Альфа Банка», гласящий:
«честным быть выгодно» не такая уж и нелепая вещь.

Ложь воспринимается иррационально. Что это значит? Это значит, что
иррациональное непосредственно воспринимает ложь как ложь.
Нервы людей чувствительны к обману, их, в принципе, обмануть
невозможно. Если тяга к стяжательству перевешивает чувство
справедливости, то человек сам становится объектом обмана,
хотя ему кажется, что обманывает он сам. Люди зациклены на лжи.
Будучи сами по себе лживыми изгоями, они только и
занимаются раскрытием лжи в других людях. Таким образом они избавляют
себя от одиночества. Они уже не одиноки в своей лжи.
Общественные группировки объединяются на этом именно принципе.
Кого уличили во лжи, простят, поскольку он один из своих, кого
не уличили, изгонят, он не такой как они, чужой. Однако это
изгнание не является негативным аспектом существования,
напротив, именно для существования оно востребовано. Быть
изгнанным из лживого рая лучше, чем вечно прозябать в нем, творя
из рая, ад.

Поскольку лживый рай хуже, чем истинный ад, изгнанник оказывается
выгодоприобретателем. Для него открываются горизонты, доселе
невиданные его разуму, о которых он ранее знать ни в коем
разе не мог. Честным быть выгодно именно в силу
иррационального, то есть, такого, что возможно в будущем. Это не значит,
что иррациональное само по себе так же, как и рациональное
устроено на целесообразности. Нет никакой целесообразности в
том, чтобы строить свои проекты на основании пустоты.

Лжец есть терпигорец. Из ситуации обманщика он сам становится
объектом обмана. В самом деле, отношения между людьми основаны на
лжи. Но являются ли выгодными эти отношения? Что приобретает
каждая из сторон: депрессии, разочарования, приступы
безосновательной ревности? Не теряется ли здесь вера в человека?
Во сколько юаней её можно оценить, и на какой фондовой
площадке её возможно продать?

Экономическая выгода!?..

Допустим, когда вы брали кредит в банке, то солгали в части своих
доходов. Вы утаили от банка свою неспособность отвечать по
кредиту. Ваша ложь никак не относится к вашим долговым
обязательствам, она показывает вашу же собственную неспособность
быть честным клиентом банка, то есть, соответственно договору
отвечать по своим обязательствам. Вы солгали, избавляя себя
от ответственности, и погрязли в конечном итоге в долгах,
которые тянут вас на дно. Что вы приобрели, когда солгали?
Определенную сумму, которая испарилась очень быстро. Но к ней вы
приобрели и обязательства, которые делают вас должником,
причем должником в истинном смысле слова: то есть, человеком,
неспособным отвечать по своим долгам.

При этом сумма долга постоянно растет. За вами носятся судебные
приставы, коллекторы, ваше жилище арестовывают, имущество
продают с молотка. Вы постоянно находитесь в состоянии обмана, вам
нужно менять номера телефонов, адреса, постоянно иметь в
своем уме только эти долги. Воображение уже становится
дьявольским орудием в руках страха, оно до беспредела
гиперболизирует возможные страдания и тогда жизнь уже не кажется такой
милой и привлекательной, какой она казалась вчера.

С феноменологической точки зрения, конечно, мы говорим о двух
различных феноменах, разделенных определенным временным
интервалом, в силу чего оказывается невозможной причинно-следственная
связь. Изначальная ложь, в первом случае, на самом деле
привела вас к получению выгоды, поэтому негативный результат,
описанный во втором случае, более относится не к приобретению
выгоды, а к вашей неизменной неспособности отвечать по
закладным. Однако будущее с необходимостью присутствует в
настоящем: вор не ворует для того чтобы приобрести выгоду, его
воровство фундировано будущей действительностью тюрьмы для него.

Всякая выгода постольку есть ложь, поскольку она апеллирует к
ценности, а ценности по природе своей лживы, если они целиком
погружены в жизнь, включены жизнью. Фиктивные жизненные
ценности, в сущности, являются самым мощным источником лжи и обмана,
на них надстраиваются общественные пороки и индивидуальные
трагедии. Поскольку жизнь есть мгновение от рождения до
смерти, заполненное достижениями фиктивных ценностей, вся эта
жизнь представляет собою фикцию. Более того, мы не выбираем
ценности из самой по себе жизни, мы их обыкновенно выдумываем,
«выковыриваем из носа».

Фиктивные ценности жизни, являясь, с одной стороны, ложью, с другой,
избегают лживости указанием на их произвольность. Они
произвольны относительно человека, который им предается, который
в них верит. Для него ложь себе в виде фиктивных ценностей
является средством безопасности. Он достигает безопасности
утверждением смысла в фиктивном. При этом проект его бытия, в
сущности, представляет собою массу возможностей, из которых
он выбирает для себя приемлемую. Но этот выбор не свободен,
а фиктивен. Нет никакой разницы между возможностями. Выбирая
одну возможность, возможно отрицать массу других лишь на
том основании, что они, в принципе, всего лишь возможны.

Фикции включают человека в себя, они плодотворны тогда, когда дело
касается жизни. Для того чтобы исполнять свой долг, человеку
необходимы фикции, иллюзорные смыслы. В них он спасается от
бессмысленного прозябания, реально бессмысленно прозябая.
Жизнь, пестрая как райская птица, постоянно предоставляет
человеку кучу фикций (возможностей). Она длится и позади и
впереди настоящего. Человек, будучи в настоящем, уже представляет
собою трансцендентное существо, переходящее в каждый миг
своей жизни различные границы. Он обращается в мире фикций тем
успешнее, чем сильнее у него развиты способности лгать себе
и другим. Ложь, таким образом, не показывает истину фикций,
она фиктивными ценностями оболванивает саму по себе жизнь.

По Сартру, ложь есть действие трансцендентности. Но не понятно, что
такое трансценденция. Точно ли разумеется нами значение
этого слова? Феномен, который является тем, чем не является, в
сущности, трансцендентен лишь на том основании, что он
претерпевает изменения, не двигаясь во времени. Я встречаю
человека и понимаю, что он является тем, чем не является именно в
данную минуту. Значит ли это, что он мне лжет или что мои
восприятия лживы? Неважно, на самом деле, как мы ответим на
этот вопрос, поскольку любой ответ приведет нас к отрицанию
лжи. Поэтому, скорее всего, следует правду называть действием
трансцендентности. Правда, иными словами, трансцендентна
ложь, и, как верно заключил Чоран, имманентна.

В самом деле, иногда отличают ложь от правды, а иногда и связывают
их вместе, основывая свои взгляды на феномене правдоподобия
лжи. Временами даже садятся за написание работ об оправдании
лжи. Может быть, «философия лжи» возможна в среде социологов
и прочих рационалистов, но, что решительно верно, она
невозможна относительно человека. Кто в здравом уме и трезвой
памяти пожелает для себя такой философии, которая исповедует
ложь и обман? Кто читает книги, для того чтобы научиться
лгать? Кто желает жить во лжи? И известно: лучше горькая правда,
чем сладкая ложь!

В социологическом значении правда весьма противоречива, а если её
сравнить с правдой христианской, то и вовсе абсурдна,
поскольку заключает в себе возможное присутствие в мире в качестве
святости. Что мы видим, во-первых, когда смотрим на этих, так
называемых, правдорубов? Не сальные ли глазенки щурятся по
ту сторону панегириков о правде; не алчное ли злорадство
свербит из этих ангельских трелей; не лицемерие ли пытаются
скрыть правдой??? О какой, собственно, правде идет речь вообще,
и что она представляет собою в частностях? Народ испокон
веков придерживается мысли, что ложь на земле осталась, правда
в небо унеслась. На земле правды нет, и не может быть.
Если, допустим, все вдруг сделаются праведниками, то правда
отнюдь не восторжествует в мире, не сделается абсолютной
составляющей жизни, напротив, тогда образуется еще одна, уже новая
ложь – более могущественная, чем ложь нынешняя.

Скажем: сохранять отношения значит лгать. Разрушает их такая правда,
которая раскрывает ложь. В данном случае правда, однако,
является открывшимся обманом, то есть, она выводит ложь на
белый свет. Но это – неправда! Современное общество, в
сущности, культивирует одну лишь форму правды, которая называется
раскрытием лжи, уличением во лжи. Журналисты, писатели,
милиция, власть, правозащитники, просто люди – все они разумеют
правду как то, что раскрывает ложь. Они уличают других во лжи,
полагая, что творят правду. Однако сами они находятся в
пространстве лжи. Уличая другого во лжи, им непременно
необходимо быть стукачами и жалобщиками. Это при помощи их усилий
ложь, в сущности, выходит из потаенного и становится
решительно реальной составляющей жизни, – той жизни, которая
невозможна без обмана.

Факт раскрытия лжи не является правдой, потому что для самого по
себе этого факта необходим обман. Ложь другого, иными словами,
раскрывается при помощи обмана. Этот обман, разумеется,
интеллектуально обусловлен. Он выступает в качестве проекта
реализации определенных условий жизни. Для раскрытия лжи,
необходимо устанавливать жучки, следить за каждым шагом субъекта,
находить противоречия в ответах на каверзные вопросы,
сличать полученную информацию. Всё это приводит не к правде, а к
подозрительности. Все подозревают всех – вот единственная
социально-обусловленная реальность. Но: разве означает обман
лжеца какую-то правду? Вряд ли, поскольку само это действие,
даже если оно и протекает под знаменами стремления к истине,
заляпано ложью.

При этом, кажется, подобное положение дел стремится полностью
нивелировать ложь приданием ей статуса истины. В самом деле, в
таких условиях решительно невозможно отличить ложное от
неложного. Ложь не столько опасна как мерило общественных
отношений, сколько изначальное утверждение самой себя. Первое
утверждение о явлении практически всегда лживо. Для того чтобы
вывести, например, тоталитарность коммунизма прибегают к
утверждению его лживости. Однако чем отличается один «изм» от
другого решительно неясно, поскольку все «измы» в каком-то смысле
лживы, но не все – тоталитарны.

То есть, если ложь является основанием любого жизнедеятельного
процесса, неважно в какой форме она в нем присутствует, сам этот
процесс немыслим без имманентно присущего ему обмана. Ложь
определяет нас в застенки, и мы привыкаем к ней, как
обыкновенно привыкаем к нашим любимым вещам, лишение которых
приводит нас к неописуемому разочарованию. Для того чтобы вещи
никогда не покидали нас, нам приходится прибегать к обману их
лживости.

Запятнанные, дефективные, лишенные своих особенных частей, вещи нам
более по душе, чем вещи идеально скроенные, не имеющие
никаких дефектов. Впрочем, и сами социальные системы немыслимы
без процесса дефектации.

Дефектация есть процесс, при котором человек, применяя обман для
раскрытия лжи, понимает в нем истинный смысл. Здесь происходит
корреляция между ложью и самообманом, что не предусматривает
не то что истины, а обыкновенной правды. Самообман, если он
относится, например, к моральным требованиям, не в
состоянии встать вровень с ними, поскольку мораль в нем оказывается
опосредствованием лжи. Я могу утешать себя моральными
сносками, ссылаясь на какие-то ценности, но не могу при помощи
самообмана обладать ими в качестве ценностей, поскольку, как
было сказано выше, всякая ценность вообще является причиною
лжи, её источником.

Удалите ценности из мира, и вы не найдете в нем лжи!..

Стойкое, как оловянный солдатик, общественное мнение продолжает
придерживаться мнения о том, что ценности именно потому являются
ценностями, что они несут в себе истинную правду. Однако
это заблуждение, скорее всего, миф, созданный для оправдания
своего собственного лицемерия. На самом деле там, где
возникают ценности, сразу же возникают ложь, насилие и война.
Ценность предполагает момент обладания, потребления и узурпации.
Деньги, золото, драгоценные камни, движимое и недвижимое
имущество – это ценности, порождающие общественную вакханалию.
Свобода личности – тоже ценность, и этою ценностью желают
обладать, создавая из другой личности раба, субъекта, у
которого отняли свободу. Моральные ценности также служат для
угнетения другого, посредствам них предъявляются обвинения, а не
редко они выступают таким источником обвинения, оспорить
который, в принципе, невозможно. Это ясно; не ясно, как связан
самообман с ценностями.

Судя по всему, самообман, хотя и является ложью себе, все же основан
на вере в ложь другого. Вера в ложь другого (самообман)
невозможна без апелляции к ценности. Монголы завоевывали
города, царства, разбивали неприятеля, используя ложь. Одним они
сулили деньги, другим – свободу, третьим – жизнь. Но никто из
их врагов не избежал смерти. Ценность, транслируемая как
выгода, причем выгода безусловная и легко достижимая, уже в
себе имеет потенцию к вере. Человека сильно привязанного к
определенным ценностям легко обмануть именно посулами того, к
чему он привязан. Мошенники бьют по меркантильным ценностям,
а женщины по ценностям любовным. В результате, кто-то
оказывается в роли обманутого не потому, что его обманули, а
потому, что он становится «счастливым» обладателем веры в ложь
другого.

Эта вера предопределяет уникальную человеческую способность
сохранять сообщничество жизни. Лишиться веры в человека – это
натуральное страдание. Как можно сообщаться с человеком, которому
не веришь? Возможно ли иметь друга, которому не доверяешь?
Именно это страдание поддерживает веру в ложь другого. Лучше
верить в ложь, чем вообще не верить – так выглядит тупик
свободного выбора. В нем либо нужно верить в ложь, давая ей
возможность реализации себя в мире, либо нужно не верить
никому, опуская себя в пучину летаргического одиночества. Люди,
конечно, предпочитают смешивать коктейль из этих двух
ингредиентов. Они самообманом достигают веры в ложь другого, отрицая
при этом саму по себе ложь, привольно устраиваясь в
сформированной дихотомии.

Из романа Мариенгофа «Циники»

– Владимир, верите ли вы во что-нибудь?

– Кажется, нет.

– Глупо… Самоед, который молится на обрубок пня, умнее вас… и меня.

– Всякая вера приедается, как рубленые котлеты или суп с вермишелью.
Время от времени её необходимо менять – Перун, Христос,
Социализм.

– Во что угодно, но только верить! Иначе… (по смыслу романа, смерть
– прим. моё. – С. Р.).

Речь идет о ценностях. Ценности включают в себя ложь и, одновременно
с этим включением требуют веры в ложное, то есть,
самообмана. Вроде бы логичная ситуация, но довольно-таки странная.
Человек, если попадает в неё, решительно должен проповедовать
необходимость примирения с ложью, используя при этом веру в
ценности. Он тогда, иными словами, соглашается прозябать в
застенках лжи, видя не застенки, а ценности, понимая не
заключение, а, вынося из него, какую-то ценность. Если бы дело
касалось историчности, то, разумеется, можно было верить в то,
что прошлое заключение вылилось в какую-то настоящую
правду, которая обосновывает ценность прошедшего. Однако мы имеем
дело с явлением, лишенным историчности вообще. Есть только
настоящее, в нем ложь и вера взаимно обусловливают друг
друга, являясь фундаментальными основаниями жизни, исходя из чего
мы приближаемся к другой дефиниции: верить возможно лишь в
ложь.

Когда я верю в ложь, тогда я формирую для себя определенную
ценность, которая, по определению, относится то ли к прошлому, то ли
к будущему. Прошлые ценности традиционны, будущие
целесообразны. В настоящем есть только вера в ложное. Но не время
определяет ложь, даже при условии, что изменения во времени
символически определяют процесс, при котором все верования
людей не выдерживают проверку временем: в то, во что верили
вчера, сегодня никто не собирается верить.

Итак, ценности лживы, но мы живем ими, не в силах себя избавить от
них. Жизненные ценности навязчивы. Они живут везде: в
магазинах, домах, работах, улицах, отношениях, занятиях и вообще
везде, где что-либо живет. Человек верит в те ценности,
которыми он живет, и не верит в те, которые не сопровождают его
жизнь. Одна ценность сменяется другой или, наоборот, человек
живет одною какою-то ценностью, ваяя из своей жизни некий
подвиг. Но и то и другое – вера в ложь, самообман.

Таким образом, причина самообмана коренится в ценностях, без которых
сам по себе самообман немыслим. Даже более того, если
человек следует каким-то ценностям, стремится достигнуть их,
совершая акт обладания ценностью, то самообман становится
источником обмана. Субъект, для того чтобы достичь ценности,
обязательно должен лгать, конституировать обман других. Любовник,
пытаясь достичь расположения любовницы, разводит целый сад
обмана сам, пребывая в самообмане; трудящийся, пытаясь
пробиться вверх по карьерной лестнице, возбуждает к жизни все
возможное лицемерие мира; работодатель, желая повысить качество
труда своих работников, создает целые хитрые схемы,
состоящие из обещаний, которые он не собирается исполнять. И так
происходит практически везде. Даже религия является ложью
именно потому, что она считается высшей ценностью в жизни.
Однако низшие ценности мало чем отличаются от высших.

Люди, разумеется, во все времена желают избавить себя от необходимой
лжи, поскольку, несмотря на то, что ценности лживы, саму по
себе ложь никто не подумает называть ценностью. Ценность
скрывает ложь, она – иллюзия, необходимая человеку для того,
чтобы быть каким-то образом необходимым миру. Всё что
творится, например, для мира, для других, вроде бы, является
ценностным априори, особенно тогда, когда подобное творение
совпадает со своими собственными целями. На самом же деле мы
сталкиваемся здесь с такою ценностью, внутри которой не
предусмотрена возможность различения на доброе и злое, ложное и
истинное, подлинное и неподлинное. Ведь даже творение зла другому
зачастую рассматривается эффективной ценностью для того,
кто пострадал. Такой вывод делает религия: блажен не тот, кто
творит зло, а тот, кто претерпевает зло! Уберите ценность
блаженства, и вы не найдете здесь ни зла, ни добра, ни
эффективности, ни самого творения.

Люди не могут жить без того, чтобы не достигать ценностей, не ваять
ценности, не молится на них, следовательно, они и не могут
жить без того, чтобы ни лгать, не конституировать самообман.
Он им необходим для объединения, слияния. Предаваясь ему,
они устраивают свои судьбы в коллективные застенки, где балом
правит абсолютная ложь. Поэтому всякий коллектив является
рассадником всех возможных форм лжи. Социальность вообще
устроена на спекуляциях ценностями, которые, кажется, только и
предназначены для того, чтобы возможной оказалась сама по себе
спекуляция. Спекуляция тоже является ценностью. Эта
ценность немыслима без обмана. Причем общество научилось
спекулировать не только на меркантильных ценностях, но и на ценностях
психологических, душевных, духовных, интеллектуальных.

Жизнь превращается в кошмар, когда нечем себя занять. Но когда мы
избегаем кошмара, наполняя жизнь занятиями, мы не живем, а
попросту транжирим время, предаваясь фиктивным занятиям. Мы, на
самом деле, озабочены фикциями, без которых жить не в
состоянии. Следовательно, ложь преобразует фикции в ценности,
поэтому мы не занимаемся тем, в чем не видим этой самой
ценности.

Если мир желает примириться с ложью, поскольку она есть форма жизни,
то из этого далеко не следует правило утверждающее
человеческую необходимость лжи. Человек, на самом деле, единственное
живое существо, которому необходима правда. Даже если ему
нужна правда жизни, то описание лживой жизни его вряд ли
способно удовлетворить.

Да, жизнь погрязла во лжи, да, ложь включает в себя её элементы. Но,
в то же самое время, ложь скрывает истины, огораживает
правду высоченным забором, однако, решительно не отменяя её. Мы
не можем представить себе жизнь, в которой бы отсутствовал
момент поиска смысла, и это при очевидном условии
бессмысленности самой по себе жизни. Универсального совета,
объясняющего человеку, как жить по правде, таким образом, дать
невозможно. Правда у каждого своя. В его воле выбирать ложь или
правду. Верно одно: если человек будет выбирать служение своей
собственной правде, то это служение вряд ли окажется жизнью,
скорее, оно будет иметь вид существования, которое неподобно
самой по себе жизни. Нельзя сказать заранее, какое это
будет существование и к каким результатом оно приведет.
Рационализм, именно в данном случае, пророчит обязательную
негативность такого бытия, не доказывая тем самым позитивности лживой
жизни. Все его доказательства – всего лишь пустой звук!

12 ноября 2010 г.