Жизнь как есть

Часть первая

Жанр, на который я отважился, спорен. Это соединение (но не смесь!) литературы и журналистики. Беру реальное событие, явление, настоящих людей… Вначале описываю все, что видел, что испытал – без вранья, ну, а после включаю воображение, придумывая для моих героев разнообразные ситуации. Так сказать, вначале бег по плоскости – а после попытка полета. И та, и другая формы существования текста имеют право на самостоятельность.

Впрочем, лучше оценить сам продукт, чем грызть бессмысленные преамбулы. От себя замечу: в повести «Путешествие с авантюристом» обстоятельства не выдуманы; все действительно было мною пережито, только в разное время и в разных концах России.

…Чиновники чурались меня, как черти ладана. Некоторые ссылались на
жуткую занятость, иные трусливо бежали, и только глава района
(после того, как секретарша тщательно изучила мою корочку)
любезно принял. От секретарши, я впервые и услышал о
недавнем конфузе устюжан. Позже этой историей мне проели плешь.

Дело в том, что ровно за месяц до моего приезда в сей прелестный
город, здесь побывал некто, представившийся маститым
корреспондентом. Интересовался разными вопросами, в том числе жизнью
сельских производителей района, но в итоге так никуда не
поехал, хотя транспорт ему предлагали. Он обещал лучшего
руководителя хозяйства района «выдвинуть на Столыпинскую премию» и
вообще намекал на тесные связи с власть имущими. Жил в
гостинице на халяву, назанимал у чиновников много денег
(несколько тысяч – говорил, что попридержался), а, когда свалил,
никто почему-то не запомнил имени корреспондента, а так же
названия издания, которое он представлял. Сыграло роль то, что
жулик преставился личным другом главы района Николая
Платонова, в то время как главы в городе не было.

Теперь, видишь, выгодно представляться не ревизором (уж очень много
развелось проверяющих организаций), а корреспондентом. Или,
в крайнем случае, телевизионной звездой. Гоголь предвидел
мнимый триумф представителей масс-медиа вложив в уста
Хлестакова слова о корреспонденте: «…пусть он их (чиновников – Г.
М.) общелкают хорошенько… если кто попадет на зубок
(корреспонденту – Г. М.), – берегись: отца родного не пощадит для
словца, и деньгу тоже любит…»

Мне плевать на этого «Хлестакова-2», но у меня-то проверяли документ
чуть не на каждом шагу! Да еще спрашивали, «не я ли тот
самый инкогнито»… Немногим погодя чиновники потеплели, так как
поселился я в гостинице «Тараканья щель» за деньги, к тому
же не только интересовался темами, но и выезжал в район. И не
просил взаймы денег. «Тараканья щель» – историческое
название гостиницы, зафиксированное даже в прозе Куприна, который
здесь живал; теперь она именуется: «Мини-отель». До
революции она официально называлась «Гостиницей Орлова» (а в народе
той самой «щелью» – видимо, не без основания) и в ней не
самом деле в позапрошлом веке останавливался прототип
Хлестакова.

Гостиница в конце прошлого века была брошена, первый этаж у нее
сгорел, но честь и хвала современному предпринимателю Хореву,
который из развалины сделал «конфетку». Ни тараканов, ни даже
мышей, которые автору в провинциальных гостиницах досаждают
изрядно, здесь нет, даже иностранца здесь поселить не грех.
Гостям из-за кордона, конечно, наши комплексы
неполноценности малоинтересны, но нам-то, русским людям, – какое
удовольствие жить в той самой «Тараканьей щели», в которой
разыгрывался трагифарс со лжеревизором!

Вся эта история, когда начальство настолько перепугалось, что их,
наконец, выведут на чистую воду, что готово было проходимца
носить на руках, – не выдумка, а реальный исторический факт. В
архивах сохранился запрос новгородского губернатора Денфера
к устюженскому городничему Макшееву от 27 мая 1829 года
(привожу документ в сокращении):

«Милостивый государь!

Известясь честно, что приезжающий из Вологды на лошадях и в карете
некто в партикулярном платье, с мальтийским знаком, проживает
во вверенном Вам городе более пяти дней, о причине столь
долгого нахождения, ниже того, к какому классу он принадлежит,
никто из жителей и даже и сами Вы не знаете, почему
необходимостию считаю иметь от Вас сведения по какому случаю он
проживал…


С почтением имею честь быть Ваш покорный слуга Август Денфер»

Сомнение уже было в том, что мальтийский орден упразднен сразу после
смерти Павла I. Ответ городского головы до нас не дошел,
тем не менее, известно еще кое-что. В Вологде в то время
проживал дворянин Платон Волков, который от скуки жизни бросался
в разные чудачества. Например, он мог одеться монашкой и
податься на богомолье в женский монастырь. Есть версия, что
«ревизора» в Устюжне мог разыграть именно он. Вообще казус
замяли: Городничий Иван Александрович Макшеев был участник войны
12 года, к тому же его брат был генерал-губернатором на
Урале, в общем, всеобщая огласка могла стать серьезным
препятствием на карьерном пути обоих.

Гоголь написал «Ревизора» с подачи Пушкина. Он просил поэта в
письме: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть
какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука
дрожит написать тем временем комедию…» И Пушкин вспомнил
случай, как его однажды в Нижнем приняли за ревизора.
По-видимому, слухи о происшествии в Устюжне дошли-таки до Петербурга.
Кстати, сам император Николай, присутствовавший на премьере
«Ревизора», обронил: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне –
больше всех!»

Город и сейчас отдален от крупных городов на значительное
расстояние, случайные люди здесь бывают редко, и как когда-то было
сказано, «хоть скачи от города три года – ни до какого
государства не доедешь». В общем, Устюжна – своеобразный маленький
мирок, всячески себя оберегающий. Отсюда и конфузы.

Здесь была попытка придумать какое-нибудь праздничное действо,
посвященное «Ревизору», даже приглашали сатирика Измайлова, чтобы
он эту затею продумал. Но все как-то спущено было на
тормозах. Начальник районного отдела культуры и туризма Ирина
Малышева (отнесшаяся ко мне, кстати, не только благожелательно,
но даже приветливо, поэтому, говоря о том, что все чиновники
– трусы, я не прав) заметила, что менталитет города не
таков, чтобы праздновать «Ревизора». Народ в Устюжне добрый, но
несколько консервативный, присматривающийся ко всему (и
всем) новому с подозрительностью. Зато в городе прекрасно
прижилась Поздеевская ярмарка, названная в честь устюженского
купца и благотворителя Якова Поздеева. Но – ревизор…

В России есть города, ставшие прообразами Васюков и Глупова (я о них
еще расскажу!). Но с Хлестаковым и обитателями безымянного
города история слишком непростая. Зарвавшийся мелкий
чиновник Иван Хлестаков? Это приемлемо. А проворовавшиеся
городничий, попечитель богоугодных заведений, почтмейстер, судья…
Ведь народ не дурак, он будет проецировать тех на этих! Да и
как вообще как быть с нашей страной в глобальном смысле? Весь
мир знает, что уровень коррупции в России – выше, чем в
Мозамбике или в Колумбии. И в этой связи писать про сегодняшних
чиновников как о честнейших и благороднейших людях? Или
оговариваться, что ВВП все искоренил?

Или еще один момент. В пьесе к Хлестакову приходят устюженские купцы
(простите – городские купцы, так как в пьесе у города
названия просто нет) и жалуются на самого городничего! На поборы
с его стороны, на хамство. Вот если бы ко мне в номера
пришли современные предприниматели и подали жалобу на главу
района… Да не самоубийцы они, ведь глава их после поедом съест, а
корреспондента – к суду, за клевету. Будет похлеще, чем в
«Ревизоре», когда городничий кричал квартальному: «Запиши
всех, кто только ходил бить челом на меня, и вот этих больше
всего писак, писак, которые закручивали им просьбы!..» И
спрашивается: все эти революции, перестройки, гласности – для
чего?

Вышесказанное не относится лично к нынешнему городничему (точнее, к
главе Устюженского муниципального района) Николаю Платонову.
Тем более что этот замечательный человек не был поставлен
сверху, а пришел к власти при помощи демократических выборов.
И, кстати, только он да начальник отдела культуры и туризма
имеют силы и ум разговаривать об устюженских корнях
«Ревизора» без панического страха в глазах.

Устюжан называли в старину «устюженскими остроголовиками» – за
сообразительность. Николай Владимирович горд тем, что за время
правления, с 2001-го года, количество предпринимателей в
городе и районе выросло в три раза и превысило 1000 человек. Это
значит, что купеческий дух Устюжны не умер. В городе очень
много хороших и чистых магазинов, да и вообще Устюжна –
опрятный и чистый город. Платонов поступил смело: некоторые из
памятников гражданской архитектуры, которые находились в
аварийном состоянии, администрация отдала предпринимателям в
долгосрочную аренду. Глава вообще собирается избавиться от всех
муниципальных предприятий, так как они нерентабельны. Ту же
тему «Ревизора» тоже смогут раскрутить частники, люди, успех
которых будет зависеть от количества туристов, приезжающих
в город. В Устюжне имеется хорошая гостиница, два кафе и
ресторан, будет открыто даже казино. Частник не будет
вкладывать деньги в провальные идеи, а значит назад дороги нет.
Туризм – это бизнес, а все российские туристы хоть однажды в
жизни читали про Хлестакова.

Есть только одно «но». Во власть Платонов шел с мыслью сократить
бюрократический аппарат с нынешних 72-х до 12-ти. Но вступает в
действие Закон об общих принципах местного самоуправления.
Согласно закону в Устюжне должна быть создана мэрия, в
которой будет работать 15 человек, и каждому надо кормить семью.
Да еще появляется новая должность главы администрации
района, на которую человека не избирают, а назначают. И у него
(имя уже названо: г-н Коновалов) тоже будет свой аппарат. В
общем, все идет к тому, что чиновников станет не 12, а 120. Или
того больше. В этой административной грациозной
свистопляске есть плюс: ярмо «городничего» от главы района перейдет к
мэру.

Но бог с ними, с реформами. Устюжна прекрасна и без сомнительной
истории о ревизоре. Городу от роду больше 750 лет и когда-то он
назывался Железным Устюгом. Здесь, в окрестных болотах,
добывалось «кричное» железо, и еще задолго до Тулы в Устюжне
начали изготавливать огнестрельное оружие. Это теперь в районе
остался лишь один кузнец, а при Петре Великом устюжане
буквально выковали великую Российскую империю, ведь воевали
шведа и турка в большинстве здешним оружием. Об этом можно было
бы рассказать больше, да в музей меня не пустили, посчитав,
как видно, очередным то ли «Хлестаковым», то ли «Чичиковым».
Отказ мотивировали тем, что «кто вас знает, а икону
чудотворную у нас сперли». Икону, некогда спасшую город от польских
интервентов, действительно украли в 1994 году. Но я здесь
не при чем, клянусь.

Если идти от музея дальше, по улице Карла Маркса, можно увидеть
другие не мене замечательные места: больницу, большую зону,
называемую «Учреждение ОЕ 256/20», кладбище. На кладбище стоит
действующая церковь Казанской Божьей матери, куда пускают
всех, без различия имен, званий или намерений. Может быть, если
б чудотворная икона была не в музее (который, впрочем,
занимает духовное сооружение – собор Рождества Богородицы), а в
действующей церкви, злодеи ее и не тронули бы. Недавно в
музей после реставрации вернули другую местно-чтимую святыню –
чудотворную икону «Рождество Богоматери». Музейщики от греха
запрятали ее в хранилище. Считай, посадили Богородицу в
темницу. Жаль, ведь даже дети знают, что добрые чудеса в
казематах не творятся…

…А ревизор (настоящий ревизор!) все ж таки настиг Устюжну. За день
до моего отъезда в город прибыла комиссия, которая
проинспектировала пилорамы, коих вокруг города насчитывается больше
20-ти. Половина из них была закрыта – либо потому что они
расположены на берегу реки Мологи, в водоохранной зоне, либо
оттого, что они действуют нелегально. Устюженские
лесопромышленники в ужасе. Но я думаю вот, что: ежели вскоре эти выгодные
объекты запилят снова, значит тому, кому положено, была
уплачена мзда.

Чуть не двести лет прошло, а ничего у нас не поменялось. Как
говаривал городничий (в пьесе, конечно, а не в жизни): «Ну, слава
Богу! Деньги взял. Дело, кажется, теперь пойдет на лад…»

                                                                          Вологодская область

1. Шапка для головы

– Ну, так, гражданин Чавы… чалый. За что же вы так не любите милицию?

Опыта общения с милицией у меня немного, но я почему-то знаю, что
старший лейтенант сейчас меня провоцирует. По его идее я
должен ответить: «А за что вас любить?» И в протокол будет
занесено: «Задержанный позволял себе оскорбительные высказывания в
адрес сотрудников правоохранительных органов». Уже в
интонациях угадывается вызов. Старлей намеренно коверкает мою
фамилию, настоящая моя фамилия Чевычалов. Наверняка старается
вывести меня из равновесия. Стараюсь говорить скупо. Однажды
обраниваю наше русское, вечное: «Не верь, не бойся, не
проси…» Я произнес это как мантру, как бы успокаивая себя.
Аутотренинг, попытка сохранить самообладание. Глаза милиционера, до
того затуманено-стеклянные, на мгновение вспыхнули, но
огонек потух, и вновь равнодушный вопрос: «С какой целью вы
приехали в город?..»

Не сказать, чтобы я не боялся. Уж слишком много наслышан баек про
то, как человека вяжут за пустяк, а после «навешивают»
какое-нибудь настоящее преступление. Для плана. Паспорт у меня
отобрали, отнесли куда-то «пробивать», а значит я уже заложник.
Куда на Руси без бумажки, удостоверяющей личность? Я сижу в
ОВД города Чухвина. В комнате четыре стола и за всеми сидят
менты. Одна – ментесса, но и тетка посматривает на меня
холодными и равнодушными глазами. Будто я в стае волков, которые
прежде чем перегрызть жертве горло, решили поиграться.
Четыре пары пустых и усталых глаз. Они гнобят меня уже четвертый
час, то и дело сменяясь. У каждого своя метода. Тетка все
напирает на то, что я ошивался в общественном месте, а сейчас
маньяков-педофилов немерено. Капитан, самый старший из
четырех, играет «доброго следователя»: спрашивает, где живут
родители, кем работаю, куда еду. Младший среди них, лейтенант,
играет «злого»: грузит меня каким-то изощренным убийством,
серией ограблений. Но самый отвратительный – старлей. Он с
подковыркой вопрошает: «Гражданин Чавы… чалый, чем вам не
нравится работа правоохранительных органов?..» Или: «Что-что вы
сказали в мой адрес?..»

Подмывает ответить про конституцию, про право человека на
передвижение… но хватает ума молчать. Помогло мое упадническое
настроение – откровенно говоря, мне мое положение было по фигу.
Утром на автовокзале ко мне подошел мент. Сказал: «Та-а-а-ак. А
ну-ка паспорт покажи». И меня обуяло возмущение. Я хотел
спросить: «Представьтесь, пожалуйста…» Но из моих поганых уст
вырвалось: «А вы, собственно, кто?..» Сержант повел себя
интересно. Взглянув на меня снизу вверх (а росту во мне 1,92),
он хмыкнул и отошел в сторону. Я, дурак, думал, что одержал
моральную победу! Ведь людям в форме действительно положено
представляться, я всего лишь попросил исполнить должное. Но
какого черта я посмел дерзить!..

Задержали меня где-то через час, возле монастыря. Я, будучи в
прескверном настроении, спорил с одной тетушкой. Она видимо,
православная воспитательница, внушала полудюжине детишек:
«Запомните, город называется Сенкт-Петербург, а не Питер!» Я
вступился за детей, ведь я сам родился и вырос в нашей прекрасной
Северной Пальмире, в районе Сенной, и никогда мы не называли
наш город официальным именем! Спорили с тетушкой мы в
общем-то мирно. Она доказывала, что град святого Петра нужно
именовать, уважая апостола, я тетушку «грузил» тем, что «град
Петров» народ связывает с Петром не святым, а Романовым.
Последний пил, курил и вообще отменил на Руси институт
патриаршества. Спор закончился тем, что тетушка обратилась к своим
подопечным: «Смотрите, дети, перед вами дядя, который не верит
в бога!» В этот момент ко мне подошли двое постовых и сквозь
зубы процедили: «Молодой человек, пройдемте…»

Уже в ОВД, когда меня гнобили три мента и ментесса, я понял, что тот
сержант на автовокзале дал на меня «ориентировку», как на
подозрительную личность, и меня уже дергали на крючке, искали
целенаправленно. В начале четвертого часа моего
изничтожения в комнату заглянул толстый майор и обратился к моим
мучителям: «Все, хватит, отправляйте…» Старлей дописал какие-то
бумаги, дал мне что-то подписать (я подписал, не читая,
причем, идиот, приписал: «с моих слов записано верно»…), встал,
старлей с перекошенным лицом сомкнул на моих запястьях
наручники и приказал идти. Я понял, что меня по любому
предназначили на заклание. Знать бы, на какое… Уже на выходе из логова
правоохранителей я столкнулся с низеньким поджарым господином
в костюме и при галстуке. Он посмотрел на меня с некоторым
удивлением и видимой жалостью (наверное, у меня был вид
жертвы, либо я походил на идиота), а через мгновение двинулся в
чрево отдела внутренних дел. Передо мной стоял открытый
автозак. Милиционеры уже стали было меня заталкивать в фургон,
но тот, в костюме, вдруг окликнул нас: «Эй, любезные! А
погодите-ка…»

Через несколько минут мы вдвоем этим сухощавым удалялись от ментовки
по главной улице Чухвина. Владимир Викторович (он так
представился) почему-то просил, чтобы я шел в двух шагах сзади.
Почему спаситель меня вызволил из цепких лап милиции, не
объяснял. Менты общались с Владимиром Викторовичем как с большим
начальником, всячески заискивая. Особенно прогибался
толстый майор. Так как я шагал сзади, изучил фигуру своего
спасителя. Он довольно сильно сутулится, пиджак (явно дорогой)
висит на его плечах свободно, но добротно, явно шито по нему. На
вид Владимиру Викторовичу года тридцать два, значит, на
восемь лет меня старше. Дорогие ботинки; я где-то слышал, что
портье в хороших отелях на Западе «вычисляют» клиентов по
обуви. Коротко стриженные густые светлые волосы. Выбритая сзади
шея. Правда, движется как-то крадучись…

Мы вошли в здание гостиницы; на ходу Владимир Викторович бросил
охраннику: «Со мной…» Охранник встал и кажется, приложил руку к
пустой голове… В номере-люкс, перекусив бутербродами с икрой
(черной!), я перво-наперво поведал свою историю. Я женат,
уже полтора года. Работал сисадмином, то бишь системным
администратором в приличной фирме, спекулирующей всякой хренью.
Все было неплохо, пока меня из конторы не сократили. Сказали:
«Евгений, кризис, знаете ли…» Мы с моей Юлькой жили в
однушке на Васильевском, родители ее подмастили. Приезжаю я
как-то домой середине дня, и застаю Юльку с Игорьком. В самой,
как это банально не звучит, пикантной ситуации… Мы с Юлькой со
второго курса дружили. Женились уже после универа, я
считаю, по любви. Игорек… да, был такой парень, и не друг, и не
враг. Я его и не видел с год… В общем, Юльке я ничего не
сказал. Просто побросал в рюкзак какие-то вещи, отсчитал из
тумбочки немного денег – и рванул на Ладожский вокзал.

Откровенно говоря, я не знал, что делать. Внутри меня было абсолютно
пусто. Я просто сел в поезд и добрался до Новой Ладоги,
Переночевал прямо возле станции, в траве. Звезды, стук колес по
стыкам рельс, свежий серверный эфир… все это как-то
ублажает. Благо, в конце июля ночь теплая и сухая, а комарье не
донимает. Утром снова в электричку – и на Восток, опять же без
определенной цели. В Чухвине я даже и не знал, куда поеду,
на автовокзале изучал расписание. И вот теперь – здрасьте –
сижу в гостинице, вытащенный из лап хищников незнакомцем…
Нет, теперь уже знакомцем.

Владимир Викторович часто курил. У него странная особенность:
выкурит сигарету на треть, притушит, новую закуривает. На одну
сигарету пять затяжек. Черты его лица тонки: довольно резкие
скулы, маленькие невыразительные глаза, востренький нос.
Аккуратно подстриженные усики и ухоженная бородка уничтожали
простоватость лица и даже добавляли некоторый лоск. Он не
говорил, а будто лил елеем – настолько приятен был его бархатный
голосок:

– …Значит, вас можно звать Жекой? Паспорт не хотели отдавать,
засранцы… Чем же вы, Жека, так им досадили? Та-а-ак… Чевычалов
Евгений Станиславович. Уроженец города Ленинград, проживаете в
городе Санкт-Петербург. Получите свой документ. Знаете,
почему на его обложке орел с двумя головами?

Я молчал. Владимир Викторович устало продолжил:

– Во все стороны у нас глядеть надо, чтобы не обокрали. А вы меня,
Жека, спасли. Сейчас не скажу, от чего, но… вот, что. Вы не
хотите составить мне компанию? В смысле, деловую…

– Но почему – я?..

– У вас взгляд растерянный. Вы – готовый клиент, и мне вас жалко.
Очень не хочется увидеть ваш бесславный конец…

Мой новый знакомый рассказал о том, что он – редактор центрального
журнала. Завтра в администрации района у него состоится
встреча с группой лиц, и я должен помочь Владимиру Викторовичу.
Моя задача проста: сопровождать Владимира Викторовича,
старательно помалкивать, но всякий раз стараться занять позицию за
его спиной. Еще я должен постоянно озираться. В общем, я
должен был сыграть роль телохранителя. За услугу Владимир
Викторович сулил деньги, пятьсот рублей. Плюс ночевка-кормежка.
Только…

– Вам, Жека, нужно приодеться и вообще сменить имидж. В таком виде
вы не слишком-то похожи на телохранителя. Итак – пройдемте…

Владимир Викторович повел меня сначала в гостиничную парикмахерскую.
Мои вихры полетели на пол – и вскоре я созерцал на себе
«прическу» американского морского пехотинца. Одет я был
запросто: в джинсы, несколько протертые на коленях до дыр, в майку,
в любимые кроссовки, которым пять лет, в ветровку. Рюкзачок
мой, верный друг школьных походов, уже был, мягко говоря,
не нов. Мы пришли в какой-то магазин на главной улице, над
которым красовалась надпись: «Евробутик». Продавщицы, сбившись
в кучку, лузгали семечки. В магазине стоял запах китайских
рядов Сенного рынка. Я обратил внимание на ценник в отделе
головных уборов: «Шапка для головы. 1200 р.» Что ж, уже то
хорошо, что без ошибок написано… Спаситель, внимательно
вглядевшись в девушек, раздумчиво произнес: «Три девицы под окном…
Любезные, а не могли бы вы приодеть моего друга?»

Владимир Викторович явно обладает даром обаяния. Всякий дар от Бога?
Девицы засуетились. Они, заглядывая в маленькие глазки
Владимира Викторовича, то и дело притаскивали какую-то одежду,
вопрошая: «Может, это, может такое?..» В итоге на мне
оказались остроносые ботинки, шерстяные брюки, серая рубашка и
кожаная куртка. Для завершения образа одна из девиц водрузила на
мою морду темные очки. Что самое поразительное, мы ни
копейки не заплатили! Владимир Викторович только обронил:
«Красавицы, Семен Петрович в курсе. Адью, девчонки»!

(Продолжение следует)