Жизнь как есть

Начало

5. Золотая рыбка

– …Уважаемые рыбаки! Нас донимают квотами, мировая рыбная мафия
все делает для того, чтобы ткнуть российскую рыбную промышленность
лицом в грязь. У нас уникальные запасы редких пород рыбы, мы обладаем
несравненным природным и человеческим потенциалом. Мы в ужасном
положении, но это не повод ля того, чтобы зарываться в грунт,
как пескари. Нужно бороться за выход ни мировой рынок! Нашей редакцией
– совместно с министерством, разумеется, — разработана программа
поддержки рыболовной отрасли державы. Мы даем бесплатное образование,
и проживание. Та сумма, которая прописана в договоре, – это проезд
и питание. Шесть тысяч рублей – смешные деньги. Кто бывал в Москве,
знает…

…Суровые мужики с обветренными лицами, синими щеками и носами
– нечета тем, чухвинским воротилам. Мне их, если честно, было
искренне жаль… Глядят на Владимира Вик… простите, на Степана Алексеевича
даже с какой-то любовью. Подкупил он их своим чертовым вниманием!
Был момент, когда мне хотелось воскликнуть: «Да не слушайте вы
этого проходимца, он вас обирает!» Вовремя себя осадил. Вспомнил,
что и сам не лучше, ведь мы с боссом вроде как в доле. Сиди, Евгений,
отрабатывай свои двенадцать процентов…

«Кастинг» прошли не все. Босс задавал рыбакам вопросы, причем,
очень даже специфические. Я рыбу ловил только в детстве, да и
то на удочку, а потому совершенно не понимал, о чем это они. Среди
мужиков с синими носами зародился азарт – встреча стала походить
на соревнование. После «кастинга», сбора денег и бумажной волокиты
какой-то, немного почему-то испуганный чиновник, отозвал меня
в сторону:

– Вот, Денис Львович, вам председатель колхоза «Красный рыбак»
Анатолий Маркович Малкин. С ним проедете в рыбачье село Маэксу…

Передо мной стоял мрачный усатый детина, повыше меня сантиметров
на семь и примерно в два раза шире. Он почти что прорычал:

– Щас, корреспондент, будешь... те узнавать нашу рыбачью правду.
Водку пьешь… те?

Я где-то по ящику видел, что корреспондент должен ходит с блокнотом
и все записывать. Блокнотом и ручкой я запасся. Как там в песне?
«С лейкой, блокнотом, а то и пулеметом…» Ну, оружия не надо, а
за «лейку» сойдет мобила, у нее фотокамера есть… И все-таки было
волнительно, ведь я не должен был тупо молчать, надо задавать
какие-то вопросы. Мы отъехали от Пустозерска недалеко. Председатель
остановил «УАЗ» (и как он в него влез?!) на развилке, достал из
бардачка стаканы, выудил с заднего сиденья бутыль, разлил и произнес:
«Ну, Денис, за тех, кто не с нами…» Я отпил половину, но председатель
настоял: «До дна, до дна… меня зови просто – Толиком. Знаешь,
парень, куда эта отворотка? На пятак! О-о-о-о… пятак – место такое.
Трудное. Поверишь, лучшие мои рыбаки туда нанялись. Ушли, кур-р-р-рвы,
щас на рыбе не разживешься…» Разлил по второй. Рассказал, что
пятак – спецтюрьма для пожизненно заключенных. «ИК-5» по-научному
называется. Охранник там зарабатывает намного больше рыбака, оттого
и все беды. По третьей Толик разливать не стал, повез в свое село.
И правильно, что не налил! На подъезде к селу Маэкса меня изрядно
развезло.

Мы вышли на берег. Толик подвел меня к деревянной лодке, грубовато
втащил меня на борт, сказав: «А теперь, Денис, поедем за правдой…»
Он дернул за веревку, торчащую из мотора – она сорвалась. Накрутил
– опять дернул… мотор не завелся. Толик выругался: «Так, опять
какой-то у…бок бензин слил! Поймаю – будет у меня ж….й озеро пить!»
Снял бак сходил к УАЗу, вернулся… и вот мы рассекаем по ровной
глади канала. Толик, стараясь перекричать мотор, голосил: «Учти,
корреспондент, у нас на путине сухой закон! Ни-ни, только работа!»
Плыли долго, часа полтора, и все было хорошо, пока мы не выплыли
на открытую воду, в озеро. Мотор заглох. Дул ветер, волны, пусть
и небольшие, начали захлестывать так, что на дне лодки стала катастрофически
прибывать вода. Толик озабоченно крикнул: «Вот, что, корреспондент,
бери плошку – и вычерпывай! Если не справимся – нам п…ц!»

Я как-то быстро протрезвел. Толик, орудуя веслами, старался держать
лодку так, чтобы она носом рассекала волны. Я черпал плошкой что
есть мочи. Внезапно ветер стих. Толик вздохнул: «Такое оно у нас,
озеро. Не любит неуважения. За путину три жертвы возьмет, как
пить дать. Пока в эту путину жертва одна, двоих еще ему надь,
дык… давай, выпьем за озеро!» Председатель извлек из увесистой
брезентовой сумки (в ней изрядно позвякивало) бутыль. Плеснул
в ту самую плошку, которой я вычерпывал воду. Закуски не было.
Потом плеснул еще, еще… На веслах мы шли около часа. Приплыли
на остров. Странный он, этот остров… Маленький, метров сто на
пятьдесят. Посередине полуразрушенная церковь. У берега дебаркадер,
баржа, два катера и несколько лодок – таких же, на которой приплыли
мы. Пристали прямо к дебаркадеру, вошли внутрь. Я увидел большой
стол, за которым сидели человек десять в брезентовых штанах и
куртках. Рыбаки выпивали. Председатель философично изрек: «Сухой
закон для рыбака – это знание меры. Тот не рыбак, кто не знает…»

Самый пожилой из рыбаков, узнав, кто я, налил и ласково обратился:

– Садись, сынок, отведай ушицы, дык. Тебя как звать-то?

– Э-э-э-э-э…

Я забыл, как меня звать. Ч-ч-черт, трудно, однако, запоминать,
как сегодня тебя зовут! Вася, Петя… нет, не то… Я выдавил:

– Ж-ж-ж… (кажется, меня развезло) в общем, с-сынок для вас. Сы-нок.

– И правильно! А знаешь, сынок, что это за место? Здесь я родился.
Тут село было. Затопили, гады. Мы сети теперь ставим над огородами.
Родина, сынок – это…

– Вот, что, – раздался громовой голос председателя, – предлагаю
выпить за мою учебу. Выиграл я какой-то хостинг, или консалдинг,
что ли… в столицу, в общем, поеду, дык! Есть, есть там, наверху,
люди, которые думают про р-р-руского ры-ба-ка! Ну, вздрогнули
– и по лодкам!

Рыбаки, выпив, встали и ушли. Остался я один. Меня обуял порыв:
догнать их и сказать председателю: «Я жулик, босс – прощелыга,
тебя, дядя, вокруг пальца обвели!» Но мне захотелось спать. Я
отошел в угол комнаты, и провалился во что-то мягкое… Открыв глаза,
я увидел малознакомое лицо. Голова раскалывалась. Я вспомнил это
лицо: старый рыбак, для которого я «сынок»… Он участливо протянул
стакан: «Нат-то, хватани для бодрости. И пойдем красоту смотреть,
дык…»

В лодке меня обдало благотворной прохладой и мозг обволокло новой
волной алкоголя. Вокруг действительно сияла благодать! Солнце
едва выглядывало из-за горизонта, и облака, кажущиеся невероятно
громадными, как Вселенная, волшебно светились. Дед аккуратно касался
веслами ровной, как зеркало, бирюзовой воды, рассказывал:

– …Снетка не стало. Ах, если б ты попал на снетковую путину! А
снеток – кормовая база для крупной рыбы, того же судака. Мы вот,
что с мужиками думаем. Это все танкеры. Они по Волго-Балту идут
– и в озере вымываются. От нефти снеток и дохнет…

Я оглянулся. На глади озера везде торчали лодки – такие же, на
которой мы плыли с дедом. Надо же, какие они, рыбаки Пустого озера!
Пили-пили, а, как работа приспела – по лодкам и за сети! Мне уж
совсем стыдно стало. Святые люди, а я… почувствовал я, что у меня
слезы потекли, и я запричитал:

– Дедушка, дедуля… прости меня, грешного. Не виноватый я, охмурил
меня он, говнюк… Я и сам га… га…

Я залился в рыданиях. И знаете… Дед смотрел на меня участливо,
как… перевозчик Харон, переправляющий через Стикс. Или как Екклесиаст,
давно знающий, что все в этом мире уже было. Он ласково взял мою
дурную голову, положил к себе на колени, и, поглаживая мой «ершик»
шершавой рукой, усмиряюще вещал:

– Эх, паря. Все вижу, дык, все понимаю. Надо пройти свой путь
самому и самому совершить свои ошибки. Их еще много, много будет.
Пока ты ошибаешься, ты живешь. Лучше жизнь, чем хер знает что…

6. Люська, убийца

…Босс, пока мы ехали в «Волге» администрации, молчал. Изредка
на меня зло поглядывал. Ведь я должен был к вечеру вернуться,
а привезли меня в Пустозерск следующим днем. Ну, разве в гостинице
перед отправкой отчитал за то, что слишком много выпил. А вот
насчет того, что, возможно, я по пьяной лавочке проговорился,
Владимир Викторович был спокоен: «Пока мы держимся на моем авторитете,
вы, друг мой Жека, можете нести, что Господь велит. Главное –
я освобожден от журналистских треб и не отвлечен от дел…» К тому
же мне было выдано 18720 рублей, моя доля. У меня, если честно,
в тот момент даже и мысли не мелькнуло о том, что я обобрал рыбаков…
Такой вот я негодяй… Мы подкатили к переправе через Шексну. Паром
стоял на том берегу. На этом кроме нас стояла только одна фигура,
мне показавшаяся знакомой. Пригляделся – блин, та самая девица,
в джинсах. В руке дорожная сумка. Она поглядела мне в глаза и
как-то уверенно произнесла:

– А, никуда нам не деться. Тебя как звать-то?

Я сказал. Она, усмехнувшись, продолжила:

– Вот, что, Евгений. Мне некуда идти. От тебя зависит судьба женщины.
Если я здесь останусь, меня уничтожат. Ты с кем?..

…В Вологде временно кантовались в гостинице администрации, за
деньги. Планов у Владимира Викторовича на Вологду не было, надо
было сменить регион. Люську (так девушка представилась) босс принял
благосклонно. То ли ему стало ее жалко, то ли были у него на нее
виды. Босс надолго пропадал, а Люська в подробностях передала
свою историю. Она запутанна, не слишком правдоподобна, но, в сущности,
трогательна. Пять баллов Людмиле за сердечность! Ну, и троечка
с минусом – за искренность…

Родилась Люська в деревне под Пустозерском, и, когда получала
в городской школе среднее образование (в ее деревне девятилетка),
сдружилась с одноклассником. Парень хороший, да к тому же сын
местного предпринимателя. Он после школы в Питер уехал учиться,
Люська вернулась в свою деревню и устроилась дояркой. Семья-то
ее небогатая, она четвертая у матери, а отец сгинул еще когда
Люська и в школу не пошла. А через пять лет ухажер возьми – и
вернись в Пустозерск. Вообще мало кто из молодежи возвращается
– а он приехал. И в деревню: «Люська, выходи за меня!» Такая,
понимаешь, история про Золушку и принца…

Очень скоро они поженились. Свекор, человек состоятельный, торговый,
оставил молодым коттедж на краю города, в районе, называемом «Поле
чудес», а сам в квартиру переехал. Через год дочка родилась, Кристинка.
И все бы хорошо, да муж стал выпивать. Он рвался в большой город,
а отец не пускал, говорил: «Рома, преемником будешь в моей империи!»
А что за империя? Хозяйственный магазин, два продуктовых, да несколько
ларьков по деревням… Роман переживал, ведь в Питере он привык
к красивой жизни. Да отец суров – не шел на компромисс… И вот
муж стал вымещать злобу на Люське. Короче – бить.

И так получилось, что однажды Люська, пытаясь защититься, стукнула
любимого (и ведь она любила его!) кухонным молотком для отбивных
в висок… Она очень боялась свекра. Она знала, что этот если не
убьет, то строго накажет. Хуже суда накажет… Труп она оттащила
в болото, закопала. И всем сказала: «Ромка уехал в Питер. Не знаю,
зачем, а когда вернется – не сказал…» Около месяца свекор пропадал
в Северной Пальмире, искал сына. Когда вернулся, стал городить
подозрения вокруг Люськи. Около двух недель она держалась. А потом
отвезла Кристинку в деревню, к матери, и стала искать пути к бегству.
И в этот момент я подвернулся. На берегу сидел, камушки кидала
воду. Местные так себя не ведут, это прерогатива художников, которые
Пустозерск посещают частенько. О, как, я уже и за художника сойти
могу… Люська призналась: «У тебя, Жека, такое выражение лица было,
что ты все отдал бы ради спасения человека!..»

Что ж, такой подход льстит. Ну, как поступить с этой несчастной
женщиной? Отдать ей мои 18 тысяч (да легко!) и отпустить с Богом?
Да, проживет она их за неделю – и зубы на полку!

…Босс договаривался не с Люськой, а со мной. Если я и хочу помочь
«бедной Лизе», простите, Людмиле, мои двенадцать процентов я буду
делить с ней. Я согласился на схему «шесть на шесть». Решили:
она будет в нашей команде фотокорреспондентом. И на мои деньги
я купил Люське фотоаппарат. Что ж, расти и ширься, великая авантюра!

7. Больвычегодск

Я раскрыл тайну, узнал, откуда босс черпает информацию о городе,
в котором нам предстоит совершать очередной гешефт. Он берет ее…
на Почте. Там есть услуга выхода в Интернет, и на Почте босс пропадает
по часу, два, а то и больше. В поезде, пока мы ехали до станции
Котлас, Владимир Викторович внимательно изучал распечатку различных
сведений о том месте, где нам предстояло наследить. С именами,
явками, и, простите, паролями. Вся подноготная. Для кого-то Всемирная
Сеть – помойка. Для Владимира Викторовича – мать родна… Правда,
босс заметил, что далеко не все регионы в нужной степени продвинуты.
Есть города, в Сети представленные слабо. Там ловить нечего, ибо
народ слишком темен и непросвещен. Темных обвести нетрудно, но
возрастает вероятность ошибки. Во всем надо искать золотую середину,
гармоничное соединение информационной открытости и зачуханности.

Двигались мы не в Котлас, а в городок Больвычегодск, районного
подчинения. Там должен был состояться праздник. А какое мероприятие
без журналистского освещения? Люську я более-менее держать фотокамеру
в руках научился. Да и сам успокоился: оказалось, корреспонденту
не обязательно что-то писать, писать… достаточно изредка доставать
блокнот и ставить в нем какие-нибудь закорючки. Но главное умение:
слушать. Пускай человек тебя грузит черт знает чем! Ты поддакивай,
заглядывай иногда в глаза и чиркай изредка в блокноте. Вот и все
искусство.

В Котласе нас встретили серьезно. Еще бы: целая журналистская
бригада центрального журнала «Праздник» во главе с главным редактором
Вольдемаром Валентиновичем Погорельским! То бишь, боссом… К нам
в «Жигули» райадминистрации подсадили одну скромную женщину бальзаковского
возраста – и сразу же повезли в Больвычегодск. В дороге познакомились:
тихая женщина оказалась настоящим министром! Министром культуры
Архангельской области. Босс общался с ней как всегда по-свойски,
нам же заранее было отдано распоряжение по возможности помалкивать.
Люська уже вошла в образ и фоткала сквозь стекла машины окрестные
пейзажи. Босс разливал перед министром свои елеи.

Больвычегодск оказался крошечным городишком, до которого не только
скверной дорогой надо было ехать, да еще и переправляться на пароме.
Весь город – громадный собор (министр поведала, что построен он
был некогда всемогущими графьями Строгановыми) да ряды бараков.
Когда за бараками начался пыльный проселок, я забеспокоился: уж
не «вычислили» ли нас? Отвезут куда-нибудь в лес – и… Но вскоре
мы приехали к приличному строению, как оказалось, детскому санаторию.
Нам предложено было «отдохнуть пока», ибо скоро в Котлас приедет
целый вагон с архангельскими журналистами, с которыми «будет веселее».
Халява была готова для всех, так что здесь мы были чисты. Пока
наш «Вольдемар» окучивал министра, мы с Люськой пошли побродить
по городу. Мне все еще было не слишком удобно с ней, ибо сверлила
мысль: «Убийца или просто дура?..» Отвлек от мучений пьяненький
абориген, который при виде нас воскликнул: «Гамарджоба, Аллах
Акбар!»

Он оказался дружелюбным. Колей зовут. Рассказал об истории городка,
о нынешнем его дне. Рассказ был кратким, но емким. Был бы настоящим
журналюгой, у Коли бы учился облекать информацию в емкую форму:

– …Город ссыльных и мудаков. Тут знаешь, кто сиживал? Сам товарищ
Сталин! Дважды был, один раз бежал, в бабу переодевшись. А чего
бежать? У нас тут курорт! Вода целебная, целое озеро минералки.
Но купаться в озере нельзя. Потому что озеро – без-дон-но-е. Веришь
ли, что там нет дна? Измеряли – так и не достали! Да-а-а… Сталину
тут хорошо было, у вдовушки жил. Она он него сынишку родила. Праздник-то
на стадионе имени Сталина будет. Только, не в честь генералиссимуса
(ах, если б его воскресить, он бы навел в стране шухера!), а в
честь Козьмы Пруткова. Был такой писатель, у нас родился. Читал?
Ох, ядрено писал! И все про муд…в, про муд…в… Простите, конечно,
дамочка, – это к Люське, – у меня есть его книжка, хошь дам почитать?

Действительно к празднику город подготовился основательно. На
обшарпанных стенах и заборах было много граффити, причем, не «классического»
нецензурного содержания, а сплошь цитаты из Пруткова: «Не всякий
генерал от природы полный», «Одного яйца два раза не высидишь!»,
«У всякого портного свой взгляд на искусство», «Не всякая щекотка
доставляет удовольствие!», «Не во всякой игре тузы выигрывают!»,
«Новые сапоги всегда жмут», «В спертом воздухе при всем старании
не отдышишься», «Если у тебя есть фонтан – заткни его! Дай отдохнуть
и фонтану…». Последнее граффити красовалось аккурат невдалеке
от настоящего фонтана. Он не был зоткнут, а значит, видимо, не
устал.

Вышли к реке Вычегде. В ней купались люди. Зрелище было чудным:
на водной поверхности плавала какая-то желтоватая пена, будто
мыло развели в неимоверном количестве. А народ разных возрастов
превесело в этом плескался. Коля пояснил: «Выброс целлюлозы. Там,
выше, цэбэка, они эту х…ню и выпускают. Олигархи, мать их растакую-то,
чего хотят, то и воротят…» Я выразил заинтересованность. Разумно
рассудил, что нехорошо губить природу-матушку и вообще экологов
на них, олигархов нет. Между прочим, разузнал, что цэбэка – это
целлюлозно-бумажный комбинат, что в городе Бумажск. В завершение
экскурсии Коля предложил выпить. За товарища Сталина и за нашу
победу. Не уточнил, правда, за победу над олигархами или над природой.
Спонсорами выпивки должны были стать мы. Люська – что было очень
неожиданно для меня – Колю грубо отшила. Сказала нашему Вергилию
тихим и уверенным голоском: «Греби отсюда. Дохляк…» Коля действительно
был невероятно худ, и лицо его было каким-то фиолетовым. Уходя,
Вергилий проворчал: «У, с-суки столичные… выйдет, выйдет вам это
боком!» Я в тот момент подумал: «И все же она убийца…»

…Афера Владимира Викторовича задумана была довольно изящно. Поскольку
в Больвычегодск съехались артисты и с Архангельской, и с Кировской
областей, и с республики Коми, босс хотел провести в Германии
«Фестиваль искусств народов Севера». В зале торжеств детского
санатория он выступал пламенно:

– …Вы сохранили замечательное наследие человечества, которое нуждается
в передаче и популяризации! Здесь, на Севере до сих пор бытуют
уникальные явления мировой культуры – такие как «Калевала», былины
про Илью Муромца, северные сказки. А сколько традиционных промыслов,
песенных традиций вы несете! Уникальная деревянная архитектура,
наряды, росписи. А таланты! Какие таланты не устает родить ваша
суровая, но прекрасная земля!..

В общем, не речь, а тост. Товарищ Сталин в гробу, наверное, перевернулся.
От зависти. Артисты сидели за столами, рюмки и бокалы действительно
были наполнены. Даже Люська взирала на босса восхищенно. А одна
плотная тетка, сидящая рядом со мной, громко прокомментировала:
«Правильно говоришь, москвич! Вперед, Россия, вперед, Север!..»
«У, з-з-злыдень!» – мелькнуло в моей разгоряченной водкой голове.
Ч-черт, а ведь я ревную! Я вдруг вспомнил свою Юльку, контору,
Питер… Я вдруг понял: меня совершенно не тянет домой, я всецело
поглощен этой игрой! Кто-то меня там кинул, изменил мне, возможно,
покаялся… Ну и что? Я удалил зараженные файлы из мозга, прочистил
чакры, перезагрузился… Я теперь обираю людей? А тут я соглашусь
с Владимиром Викторовичем: мир по любому делится на хищников и
жертв.

…Босс так грамотно «окучил» архангельскую министершу, что руководила
сбором денег она самолично. Позже босс обронит: «Женщина незамужняя,
свободная, с комплексами, с нерастраченной нежностью…» Согласно
легенде поездку на фестиваль спонсировал серьезный московский
банк «Империал», а потому участникам грозила значительная скидка.
Записывались на фестиваль целыми коллективами и творческими мастерскими.
«Оптовикам» делалась скидка. Солистам таковая не полагалась. Впрочем,
мы с Люськой были вдалеке от процесса, ибо уже пребывали в самом
городе, на празднике. Люська щелкала аппаратом во все стороны,
я списывал в блокнот цитаты со стен. Самый удачный афоризм Пруткова
на тот момент был одновременно и самым коротким: «Бди!» Пока еще
в Больвычегодске не бдели.

В Больвычегодске гуляли. На всю катушку. Везде, где мы не совались,
валялись пьяные мужики и пустые бутылки. Те, кто был еще в силах,
болтались в целлюлозе. Только в озеро Бездонное никто не лез –
все же боялись. Зато в кустах за озером наблюдалось странное шевеление
и отвратительные крики. Эх, Сталина на них нет! Но, в общем, все
прошло весело. Ближе к вечеру в городском саду играл живой духовой
оркестр, и я Люську пригласил на вальс. Она не отказалась. Туда
же подъехал босс. Он сказал: «Коллеги, нам пора на переправу,
скоро последний паром!» Он заметно нервничал, и с ним были наши
вещи.

Паром стоял на нашем берегу, катерок, должный его толкать, яростно
чихал. Но дорогу нам преградил толстый детина в бейсболке, на
которой было написано «Зри в корень» и с бейджиком на груди «ОРГАНИЗАТОР».
Мужик как-то нехорошо смотрел на нас, а за спиной у него суетливо
маячил тот самый Коля, который еще днем нас водил по городу. Детина
вел себя минимум как прокурор:

– Товарищи корреспонденты, а позвольте все же ваши документы!

Владимир Викторович уверенно и несколько надменно показал.

– Липа, – произнес толстый, – мы позвонили в Москву. Журнал «Праздник»
уже пять лет не издается.

– Но Лариса Дмитриевна…

– Плевать на министра. Она уехала. А власть здесь – это я. И вот
товарищ этот, – толстяк показал на Колю, – утверждает, этот вот,
– теперь он показал на меня, – вынюхивал насчет цэбэка…

В этот момент паром начал отходить от берега. Босс прошептал мне
на ухо: «Не хочешь опять в кутузку – сшибай его с ног – и бежим!»
Мне не хотелось опять попасть в ментовку. Я отчаянно воткнул ногу
в живот детины. Не знаю, откуда у меня взялась такая отвага… Босс
выхватил из своего кожаного портфеля баллончик и пшикнул толстому
в лицо. Мы прыгнули на паром, когда он отошел уже на метр. Старый
паромщик, высунувшись из кабины, меланхолично спросил: «Так плыть,
что ли?..» Босс протянул паромщику крупную купюру и нервически
произнес: «И-пос-ко-рей…» Катер, рассекая целлюлозу, шел весело,
будто почуяв настоящий ход впервые после десятка лет своей невольной
каторги. Размеренные «туда-сюда» наконец-то сменились реальным
репом. Техника – а понимает! Пассажиров кроме нас было еще двое
мужиков. Они усиленно сделали вид, что ничего не происходит. Уже
когда мы были на середине реки, толстяк вскочил на ноги и отчаянно
заголосил. Когда причаливали к левому берегу, там, на больвычегодской
стороне, руками размахивали и кричали уже с десяток человек. На
нашей стороне, у переправы стояла белая «Волга». Почему-то с московскими
номерами. Ее водитель, седовласый усатый мужик с пивным животиком,
с любопытством наблюдал происходящее, а, когда мы поравнялись
с машиной, обратился к нам: «И поделом вы им! Достали эти воротилы
из Бумажска. Считают, если они цари, все им подвластны. Феодалы
хреновы. Так, куда везти-то? Торопитесь – они уж позвонили куда
надо, через пять минут сюда ребята покруче приедут…»

(Продолжение следует)