Лаборатория слова

1820-1892

«Над озером лебедь в тростник протянул…». Написано в 1854 году. В тургеневской редакции изменена 5-я строка, вместо «И в воздухе чутком усталая грудь…» – «И в воздухе чистом усталая грудь…»

Автографический текст Фета:

Итак, у Фета: «И воздухом чутким усталая грудь / дышала отрадно…». Тургеневская редакция: «И воздухом чистым усталая грудь…». «Чуткий воздух» – это вовсе не то, что «чистый воздух». И дышать «чутким воздухом» совсем иное, чем дышать «чистым воздухом». Совершенно иная атмосфера чувства, душевного состояния. «Чуткий воздух» – то есть все в нем чутко, отзывчиво, резонансно при малейшем колебании, чутко, как и в душе человеческой, в его сердечной глуби. Вот почему Фет взял именно эту краску чувства – «чуткий». Образ чуткости чуть ли не основной в лирике Фета. В другом его шедевре «Сияла ночь. Луной был полон сад…» гениальный образ этой душевной чуткости, резонансности: «Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, / как и сердца у нас за песнию твоей…». Так и здесь Фету понадобилось ввести нас в атмосферу тонкой воздушной чуткости, вибрации, дрожи. Тургенев, к сожалению, этого не понял, заменив «чуткость» на «чистоту». Должно быть, решил, что дышать чутким воздухом звучит как-то необычно, вычурно, вот – «чистым воздухом» – это понятно и просто. «Чистота» – также важнейший образ фетовской лирики. И все-таки здесь «чуткий» имеет более глубокий поэтический смысл, чем «чистый». Грудь – чуткая душевная глубь, и дышит ответной чуткой глубью воздуха-мира. Усталой груди хочется дышать не столько чистотой, сколько чуткостью. Чуткость и означает чистоту. Только чистота способна на чуткость.

Этот смысл усиливается и звукописью на созвучии гласной «у». «И воздухом чутким усталая грудь…». Четыре «у» создают ощущение глубины вечернего воздуха и неба.

В этом стихотворении также присутствует тема воды и отражения. Два неба – два мира, между ними, изгибаясь, дрожит и мерцает зыбкий мост – земля, лес. И лодка-люлька, туда – озеро, река. Противопоставлены два состояния воды: озеро – неподвижность, сон; река – текучесть, движение, змей золотой. Змей – древний образ воды, природной стихии, первоосновы мира, стихийной мудрости. Лодка – опять же постоянный символ у Фета, средство переправы в чудесное, в «родной край», «цветущий берег», туда, где «цветет весна и красота». Смотри стихотворение «Вдали огонек за рекою…» (1842 г.), «Одним толчком согнать ладью живую…» (1887 г.).

Древняя традиция этого символического образа, у Жуковского в романтическом духе: «Лодку вижу… где ж вожатый?... Нам лишь чудо путь укажет / в сей волшебный край чудес». У Тютчева: «Уж в пристани волшебный ожил челн…».

И – «детская челн направляла рука…». Детская – чистота, истинность. Лодка-люлька – младенчество. Вернуться к началу, к истоку. Первозданность, единение с природой. Забыться, отдавшись потоку.

Вариант «Вдоль сонного берега быстро река…» слабее, чем «Вдоль сонного озера быстро река…». Тут создается загадочная картина: река бежит вдоль неподвижного озера. А река бежит вдоль берега – обыкновенное дело, разумеется – вдоль берега. Все реки бегут вдоль берега. А тут – вода бежит мимо воды. К тому же – утрачивается и красота звукописи, музыка, магия. Аккорд трех строк: «блестя чешуей, вдоль сонного озера быстро река бежала, как змей золотой…». Перезвон звуков б-л-с-з-о-е-р. А вот «берега быстро река» – грубое нагромождение звуков.

Еще одно стихотворение Фета «Я тебе ничего не скажу…». Написано в 1885 году.

Опять образ чуткости и усталой груди. Это уже вещая, тончайшая чуткость, способная чувствовать другую душу, чувствовать, как цветет сердце. Это чуткость больной усталой груди. «Больной» усиливает смысл чуткости: чрезмерная чуткость, обостренная до болезненности, или обостренная болезнью (Фет страдал астмой). И – «веет влагой ночной… Я дрожу…». Влага, вода – важный для Фета духовный символ, также как и ночь, ночное. И – дрожь. Воплощение все той же обостренно чуткой отзывчивости, резонансности. «И я слышу, как сердце цветет…». Это ведь он слышит, как цветет сердце мира. Сердце всего живого, цветущий Центр. Он ведь вещий, про него Тютчев написал: «Великой Матерью любимый, /Стократ завидней твой удел: / Не раз под оболочкой зримой / Ты самое ее узрел». Сравнивая свой дар, инстинкт пророчески-слепой, с его даром подлинно вещего, зрящего само сердце природы. И это стихотворение Фета на ту же тютчевскую тему молчания, «Silentium», «мысль изреченная есть ложь», но в отличие от Тютчева – не прямо, в лоб, а – косвенно, навевая, вскользь, музыкой неуловимого, тем тонким током слова-не слова, который и обнажает сердце всего живого: «И я слышу, как сердце цветет… И в больную усталую грудь веет влагой ночной… Я дрожу,,,». «Дрожу» – дрожь души, дрожь этого «цветущего сердца».