Лаборатория слова

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.^*1

Цикл  стихов Анны Ахматовой «Тайны ремесла» открывается стихотворением «Творчество». Слово «творчество», соотносясь со словом «творец», как бы несёт в  себе черты возвышенного, сакрального и не вполне земного. Казалось бы, речь пойдёт о такой  отвлечённой сфере, как поэзия, но название цикла «Тайны ремесла» подготавливает  читателя к чему-то вполне земному и материальному, я бы даже сказала прикладному. «Ремесло» произошло от древнерусского и старославянского слова – ремьство. По этимологическому словарю Л.В. Успенского, этот корень в коротком родстве с «рубить» и «рубашка». Отсюда акцент на то, что ремесло – это создание некой формы, оболочки, что сближает ремесло и творчество. Интересно отметить и связь данного корня с латышским  словом «remesis» – «плотник». Плотником был Иисус Христос, он же Творец. Связь творчества и ремесла нашла отражение не только у А.А.Ахматовой, но и у М. Горького, писавшего в «Беседах о ремесле»: «Прежде всего, …очень советую выкинуть из своего лексикона аристократическое, церковное словечко «творчество» и заменить его более простым и точным: «работа».^*2 Думается, слово «ремесло» вполне вписывается в лексикон Ахматовой, начинающей своё творчество в русле акмеизма. Ремесло – это не только мелкое, преимущественно ручное производство товаров, требующее значительного мастерства, но и владение искусством изготовления определённых видов вещей. Работа – ремесло – творчество – связь этих понятий становится очевидной. Работа даёт возможность овладеть ремеслом. Ремесло же в свою очередь на определённой ступени развития становится искусством создания неких материальных форм. Творчество – создание новых, уникальных  предметов искусства. Здесь уместно вспомнить слова  учителя, а позже мужа Анны Андреевны Н.Гумилёва, назвавшего одним из столпов акмеизма поэта Теофиля Готье. Готье «для этой жизни нашёл в искусстве достойные одежды безупречных форм».^*3 Безупречность формы – показатель уже не ремесленника, но мастера. Ремесло, перешедшее в искусство. Принимая вещность, материальность земного мира, поэт восхищается совершенством замысла Творца и так познаёт Бога. Следуя за Творцом, акмеист стремится к совершенству формы стиха.

Земное, обыденное находит отражение и в разговорной, почти бытовой интонации начала  стихотворения: «Бывает так». «Бывает» имеет помету «разговорное». Нам рассказывают об акте творения, о вдохновении как о чём-то обычном, если не сказать обыденном, досконально изученном и поэтому подробно описанном. Чтобы понять, описать процесс вдохновения так точно, почти препарировав его на составляющие, надо «отделиться», отстраниться от него. Наблюдать как бы со стороны. Значение глагола «бывает» – жить, существовать (время от времени), а также иметься. Бывает – отражение сущностного действия. О таком восприятии искусства писал С.М.Городецкий в статье «Некоторые течения в современной русской поэзии»: «Они акмеисты, потому что они берут в искусство те мгновения, которые могут быть вечными».^*3 Ахматова и выбирает такое мгновение – значение слова как бы двоится: «случаться» – «существовать».

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.

В сложном бессоюзном предложении после двоеточия описываются  три «ступени» входа в процесс творчества. Первая – назывное предложение, передающее чувство-состояние «какая-то истома». Истома – усталость, утомление, бессилие. Чувство вообще сложно конкретизировать, поэтому неопределённое местоимение «какая-то» отражает это. У любимого поэта и Учителя Анны Ахматовой Иннокентия Анненского есть стихотворение «В открытые окна», начинающееся так же: «Бывает час в преддверьи сна»^*4. Интересно заметить, что окно – пограничное  пространство, соединяющее «внутреннее»  и «внешнее». Эпитет «открытые» указывает на снятие границ. Кроме того, «в преддверьи» – снова некое пограничное пространство. Дверь – защита от внешнего мира. Сон древние греки считали «маленькой смертью» – снова мы оказываемся на границе между жизнью и смертью. Пограничные пространства, связывающие реальный мир с непроявленным,  вызывают интерес у И.Анненского. Стихотворения объединяет не только повтор «бывает», но и состояния лирических героев – «какая-то истома» – «преддверье сна» – «переходные», пограничные пространства-состояния. Далее синекдоха позволяет раскрыть вторую ступень исследуемого процесса. Лирической героини по-прежнему нет, она вся слух: «В ушах не умолкает бой часов». Ухо в силу своего строения ассоциируется со спиралью и с витой раковиной. В христианском искусстве Дух Святой иногда представлялся в виде голубки, влетающей в ухо Девы Марии. Этимологически «ухо» связано с древнерусским словом «явити» – сообщить.^*5 Кроме того, «уши» –  аллюзия на стихотворение «Пророк» А.С.Пушкина: «Моих ушей коснулся он, И их наполнил шум и звон»^*6. Уши оказываются одним из каналов связи человека с иным миром. Но если у Пушкина – «шум и звон», то у Ахматовой «бой часов». Звуки у Пушкина носят более хаотический  характер, в тексте Ахматовой они бытовые и камерные. Интересно, что  «бой часов» также порождает пушкинские аллюзии: стихотворение «Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы»: «Ход часов лишь однозвучный  Раздаётся близ меня».^*6 Снова схожие состояния – истома  и бессонница. «Однозвучный» перекликается с характеристикой в стихотворении Ахматовой – «один, всё победивший звук». Ещё одна аллюзия на пушкинский текст «Зимняя дорога» – «Звучно стрелка часовая Мерный круг свой совершит»^*6 //«не умолкает бой часов». Повторяющийся образ круга будет рассмотрен чуть позже. Мотив часов звучит и в приведённом ранее стихотворении И. Анненского «час в преддверьи сна», что в свою очередь соотносимо с текстом А.С.Пушкина «Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы». Образ часов, используемый  тремя поэтами, символизирует упорядоченность жизни. Это эмблема вечности и быстротечности времени, кратковременности и мимолётности человеческой  жизни. Бой часов напоминает о безвозвратности уходящих мгновений, а значит и о приближении смерти. Третья ступень так подробно описанного процесса творчества – «вдали раскат стихающего грома». Так как уши – это ещё и точка «входа» в человека звуковых волн внешнего мира, «в ушах» и «вдали» – контекстные антонимы. Наблюдение лирической героини колеблется  между крайними точками: рядом – далеко. С одной стороны, лирическая героиня различает эти точки. С другой, – одинаково хорошо слышит и то, что близко, и то, что вдали. Она находится в необычном пространстве, не вполне подчиняющемся физическим законам. Звуки, слышимые героиней, также любопытны. Часы подключают энергию дома, комнаты, обжитого пространства. Они создают некоторый жесткий ритм – «бой часов». Он отчасти напоминает человеческую речь– « не умолкает»-олицетворение. Одновременно с домашним, обжитым возникает стихийное, природное пространство – «раскат стихающего грома». Выразительная звукопись этой строки – аллитерация «раскат стихающего грома» позволяет услышать рокот грома (р-г-гр) и даже различить его постепенное затухание (скт-стхщ). «Раскат стихающего грома» вновь напоминает пушкинское: «И внял я неба содроганье» («Пророк») и «Ты внемлешь  грохоту  громов, …Таков и ты, поэт!» («Эхо»)^*6. Гром – голос небесных богов. Поэт имеет доступ к тому, что открыто самим богам. Эпитет «стихающий (гром)» привносит ощущение свежести воздуха после грозы. Мир распахивается из комнаты в  воздушное очищенное, послегрозовое пространство. Подводя некоторый итог, хочется отметить, что процесс «входа в творчество» осуществился. «Истома», томление способствуют погружению героини во внутреннее пространство. «Бой часов» своим ритмом вводит ее в некий транс, медитацию. В состоянии медитации лирическая героиня Ахматовой одинаково хорошо ощущает далёкое и близкое. Изменённое состояние сознания позволяет «раствориться» человеческому я в пространстве и находиться в любой его точке. Именно в таком состоянии открывается «яснослышание».

Новое  предложение – переключение из реального «Бывает так» – в иллюзорное «мне чудятся».

Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,

Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.

 Инверсией выделяется «мне», а действие производят «жалобы и стоны  неузнанных и пленных голосов». Лирической героине  слышны страдания невидимых, вероятно, чужих  ей – «неузнанных» и несвободных, « пленных» голосов. Героиня попадает в мир невидимых сущностей, но она способна услышать их голоса. Вновь возникают  пушкинские аллюзии: «Что ты значишь, скучный шёпот? Укоризна или ропот?» («Стихи, сочинённые ночью…») и «И тут ко мне идёт незримый рой гостей, знакомцы давние, плоды мечты моей» («Осень»)^*6. Совпадает способность героев «услышать» невидимый мир и «ропот» этого «мира». Но у Пушкина невидимые гости – «знакомцы давние, плоды мечты моей». У Ахматовой – «неузнанные и пленные голоса». Не вполне понятна природа этих голосов, но, вероятно, они не порождены сознанием лирической героини, а существуют «объективно» в плену того пространства, в котором оказалась и она. Погружение в это невидимое пространство сопряжено и с ощущением сужения «какого-то тайного круга». Героиня Ахматовой в кругу этих сущностей, круг сужается, они всё ближе к нашей пленнице, поэтому звуковой фон нарастает: от «жалоб и стонов» к «бездне шёпотов и звонов». Голоса пленены и, возможно, ожидают, чтобы их «услышали» и «освободили». Любопытно, что мотив плена двоится: «пленные голоса» и сама героиня  в плену «бездны шёпотов и звонов». Метафора «бездна шёпотов и звонов» даёт возможность ощутить природу этой разноголосицы, подчёркивает  множественность звуков. Интересно отметить совмещение несовместимого в этом нереальном пространстве. Круг – божественная фигура, универсальный  символ, обозначающий совершенство, законченность и бесконечность. Бездна связана с тёмными, дьявольскими энергиями. В момент, наиболее напряжённый для героини, когда «круг сузился» и возникло ощущение «бездны», потери всяческих ориентиров в хаосе звуков, возникает, «встаёт один, всё победивший звук». Состояния лирических героев поэтов  схожи: «Душа стесняется лирическим волненьем» (Пушкин «Осень») – «Сужается какой-то тайный круг» (Ахматова) – «Звучно стрелка часовая Мерный круг свой совершит» (Пушкин «Зимняя дорога»)^*6. «Мерный круг» часовой стрелки – эпитет, подчёркивающий  предопределённость, предначертанность срока человеческой жизни. Человеческая судьба предрешена и отмерена некими безличными силами. Интересно обратить внимание на глагол «сужается» (тайный круг) – «душа стесняется». По этимологическому словарю М .Фасмера, «сужается» – с + узкий, отмечается также связь с греч. ἄγχω – «сдавливаю, душУ». Процесс творчества у обоих поэтов связан с болезненным состоянием тесноты, сужения, некоторой несвободы. Возможно, это указание  на необходимость преодоления  какого-то прохода. Повторяется и мотив  тайны. Что управляет пленниками, не ясно ни жалующимся и стонущим невидимым голосам, ни героине, почти утонувшей в «бездне шёпотов и звонов». «Бездна шёпотов и звонов» – вновь аллюзия к Пушкину: «Их (уши) наполнил шум и звон» «Пророк»^*6. «Душа стесняется лирическим волненьем» и повторяющийся образ круга – знак присутствия божественных, совершенных сил, участвующих в процессе творчества. Состояние, которое переживает лирическая героиня Ахматовой, можно назвать катарсисом: «Но в этой бездне шёпотов и звонов Встаёт один, всё победивший звук». Катарсис – (др. – греч. κάθαρσις — «возвышение, очищение, оздоровление») — процесс высвобождения эмоций, разрешения внутренних конфликтов и нравственного возвышения, возникающий в ходе самовыражения (в том числе через искусство) или сопереживания при восприятии произведений искусства. В момент, когда героиню ничто, казалось бы, не может спасти – она тонет в «бездне шёпотов и звонов» –  «Встаёт один, всё победивший звук». На то, что состояние героини сменилось, указывает и противительный союз «но». Интересно рассмотреть особенность этого спасающего героиню звука. Думается, перед нами метафора Бога. На это указывает и олицетворение «встаёт…звук» – движение вверх из бездны (движение вниз). Встаёт, как Солнце, он  тоже единственный. Эпитет «один, всё победивший» подчёркивает уникальность и мощь звука. Символика единицы («один») связана с мудростью, началом, создателем (Богом), подъёмом, мистическим центром, Солнцем*⁷. Этот звук «встаёт» как некая  спасающая вертикаль внутри сужающегося круга, некая точка, к которой стягивается «бездна шёпотов и звонов». Любопытно, что круг с точкой внутри – символическое изображение Солнца. Круг с точкой внутри  напоминает нам и о «мерном круге» часов…

 Звук во многих традиционных  учениях – первый элемент в процессе материального проявления, с него началось создание всех вещей и явлений мира. Священный звук – «один, всё победивший звук» – Слово, Логос имеет созидательную силу и служит символом божественной власти. Поэт воспринимает мир через слуховой канал. Интересно рассмотреть лексику, связанную со слухом. Стихотворение условно делится на две части: 8+8=16. Звуки первого восьмистишия, рассмотренного нами: бой часов, раскат грома (стихающего); жалобы и стоны голосов; шепоты и звоны и, наконец, «один, всё  победивший звук». Интересно, что в  буддийской традиции  по одной из версий имя  бодхисаттвы  Авалокитешвары восходит к форме «avalokitasvara» – то есть «наблюдающий за звуками»^*8. Наша героиня также наблюдает за звуками, обладая способностью божества.

 Этот последний аккорд – «один, всё победивший звук», являющийся метафорой Бога, вновь  напоминает нам пушкинского «Пророка»:

Итак, один звук всё победил, стал некой формирующей вертикалью в ощущениях лирической героини. Второе восьмистишие это подтверждает.

Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…

«Так вкруг него непоправимо тихо» – вновь упоминание фигуры круга – гармоничного, божественного пространства. Эпитет «непоправимо» – то, что трудно или невозможно исправить или поправить, – указывает нам, что в этом пространстве тишины («тихо») героиня ограничена, не всё ей подвластно. Кроме того, эпитеты: «стихающий (раскат грома)» – «непоправимо (тихо)» – передают не вполне земную природу этой тишины.  «Тихо» – безличное предложение. Снова перед нами некое разлитое в природе состояние. В русской литературе возникла целая традиция, связанная со словом-образом «тишина». Тютчевское завещание «Молчи!» в «Silentium!» напоминает о необходимости погружения  в «душевную глубину» (сравни у Ахматовой «бездна»), в «целый мир в душе твоей таинственно-волшебных дум» (сравни у Ахматовой мотив тайны). Цикл стихотворений Ахматовой называется «Тайны ремесла», его название перекликается с этой строчкой: «Сужается какой-то тайный круг». Близкий Ахматовой поэт Осип Мандельштам в стихотворении «Silentium!» пишет: «Она ещё не родилась…». Пространство «до рождения» или «посмертия», оно же «всего живого ненарушаемая  связь». Так, по Мандельштаму, тишина – знак единого для живых и мёртвых  пространства, она же связывает всё живое. Ахматова по-своему описывает тишину. Она формируется вокруг «одного, всё победившего звука» – метафора Бога. В этом божественном пространстве  из тишины, в которой  лирическая героиня не свободна («непоправимо»), нарождается новый мир. Этот мир, рождение которого она наблюдает и даже участвует в нём, уже не вполне от неё зависим. Она лишь проводник для этого нового мира. С описания тишины начинается и второе восьмистишие. Интересно, что организованы они одинаково: терцет(3строки) + квинтет(5 строк). Первый терцет восьмистишия связан со вторым не только строфикой и композиционным построением, но и  повтором «так». В терцете первого восьмистишия «так» имеет значение образа действия, раскрывая, как бывает.

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.

и

1 [Так вкруг него непоправимо тихо],
2(Что слышно), 3 (как в лесу растет трава),

4(Как по земле идет с котомкой лихо)…

В терцете второго восьмистишия «так» имеет значение меры и степени и помогает организовать сложноподчинённое предложение, позволяющее раскрыть, как тихо, что слышно. От второго безличного предложения («слышно») зависят однородные равноправные придаточные – 3 и 4, раскрывающие слышимое героиней. В тишине, божественном пространстве, героиня различает такие звуки, которые обычный смертный не способен воспринять. «Слышно, как в лесу растёт трава». Аллюзия на «Пророка» Пушкина – подвергнутый  Божьей трансформации человек начинает слышать «И горний ангелов полёт, И дольней лозы прозябанье»^*6. Пророку Пушкина открылся и мир горний («ангелов полёт»), и низменный, земной, «дольний». Герой стал способен услышать, как лоза произрастает из земли. Кроме совпавшего «яснослышания» героев, есть и различия в том, какие звуки они способны уловить. Звуки, слышимые пророком Пушкина, носят более «культурный» характер, несут в себе черты цивилизованного пространства: дольный мир – долина, обжитое людьми место. Лоза – тонкая и длинная разновидность стебля, характерного для винограда, выращиваемого уже древними народами. Перед нами обрабатываемое людьми, безопасное место. Звуки, различаемые лирической героиней Ахматовой, возникают в более «диком», природном пространстве. Образ леса обладает сложной символикой. Лес – место изобилия растительной жизни, свободной от всякого контроля и воздействия. Он связан с символикой женского начала, землёй и противостоит власти Солнца. Лес принято отождествлять с бессознательным началом, это опасное место, в котором легко  можно заблудиться, потерять всякие ориентиры. Лес даёт приют тёмным силам: бесам, разбойникам и всякой нечисти. Трава – символ пользы, подчинения, тихого шёпота и молитвы. Образ растущей травы напоминает нам  пословицу «жизнь (история) идёт, как трава растёт». В следующей строке фольклорное начало ощущается ещё сильнее: «Как по земле идёт с котомкой лихо». Пространство леса меняется на ещё более необъятное – «земля». «Лихо» – то же, что зло, беда, нечет. Думается, это слово в стихотворении не случайно. Один из сборников Ахматовой 1936-1946 годов имел название «Нечет», что является синонимом «лихо». Название «Нечет» вводит понятие игры, ставки в рулетке, жребия, а значит и судьбы. Вспомним веру в судьбу, жребий А.С.Пушкина. В виде жребия служил чёт или нечет. Только два счёта есть; третьего не дано. Именно на эти годы, которыми определяются временные границы сборника «Нечет», приходятся трагичные факты биографии Ахматовой. В 1938 арестован и приговорён к пяти годам исправительно-трудовых работ сын Анны Андреевны и Николая Гумилёва – Лев Гумилёв. В 1946 вышло Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». Постановление способствовало исключению Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР. Творчество Ахматовой было расценено как «поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной». Нечет – это ещё и нечётное число. Нечет – по левую руку (женское), чёт – по правую.

Лихо в мифах восточных славян – персонифицированное воплощение злой доли, лихой, несчастной судьбы. Оно изображалось одноглазым или одноруким (сравни серб.-хорв. – лихорук – однорукий). В русских народных сказках Лихо часто худая одноглазая великанша-людоедка и связано с образом Горя-Злосчастья. Если Лихо находится рядом с человеком, несчастий не избежать. Это зафиксировано в пословицах и поговорках: не буди лихо, пока оно тихо; лиха беда – начало; не поминай лихом; хлебнуть лиха; узнать, почём фунт лиха. С корнем «лих» связана целая группа характерных слов. «Лиходей» – злодей, «залихвацкий» – бесшабашный, задорный; «лихорадка» – болезнь, «лихолетье» – смутное время. Метафора «по земле идёт… лихо» вводит в текст не только мотив всеобщей беды (сравни лихолетье), но и мотив странничества, пути. Котомка – атрибут паломника; эмблема раздающего милостыню. Лихо, вероятно, несёт в суме  нечто совсем иное. Котомка – знак торговца и всех  посланников богов (Гермеса, святого Николая и др.)^*9 Образ котомки – дорожного заплечного мешка на лямках из грубой холщовой ткани, бересты и т.д. – напоминает путевую суму. Вспомним, от сумы и от тюрьмы не зарекайся – мотив беды и судьбы. Строка заканчивается многоточием, позволяющим передать предощущение будущих, надвигающихся бед. Фольклорные образы, используемые Ахматовой, помогают передать всеобщность происходящего, стать ближе к «простым людям», дают возможность говорить с ними на одном языке. Поэту открываются трагические судьбы многих людей: «Как по земле идёт с котомкой лихо». Судьбы тех, кто жил когда-то: «Неузнанных и пленных голосов Мне чудятся и жалобы и стоны». В моменты вдохновения время отступает, его нет. Эта способность героини слышать многих и находиться вне времени приближает её к пророку Пушкина. Дар слышать «жалобы и стоны» нашёл отражение не только в «Творчестве», написанном в 1936, но и в одном из стихотворений «Реквиема»: «Опять поминальный приблизился час. Я вижу, я слышу, я чувствую вас».^*1 Если пушкинский пророк получает от Бога наказ: «Глаголом жги сердца людей», то миссия лирической героини Ахматовой совсем иная. Задачу своей миссии она сформулирует несколько позже в «Реквиеме» в 1940 году:

Очевидна связь «подслушанные слова» – «в ушах не умолкает». «Измученный рот»  (синекдоха), «которым кричит стомильонный народ». Героиня «перевоплотилась» в рот, принадлежащий уже не только ей, но «стомильонному народу». Вспомним «пленные голоса», ждущие своего «освобождения», того, кто их услышит и озвучит. Всеобщность судьбы поэта и народа: «я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был»^*1 – отражена и в строчках из эпиграфа к поэме «Реквием». Можно сказать, поэт, как Иисус, там, где страдают. Принимает и несёт крест вместе со страждущими…

Второе пятистишие сменяет интонацию стиха, противительный союз «но» указывает на это.

Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, —
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

«Яснослышание» меняет своё качество. Предощущение надвигающихся  всеобщих бед затихает, и возникает момент вдохновения в чистом виде: «послышались слова и лёгких рифм сигнальные звоночки». На смену невербальным звукам приходят слова. «Слова и легких рифм сигнальные звоночки» – это стихи. Эпитет «легкие (рифмы)» аллюзия  на  пушкинскую « Осень»:

У Пушкина в момент вдохновения  «мысли в голове волнуются в отваге» – олицетворение, подчёркивающее сознательный, осмысленный  процесс творчества. У Ахматовой – «послышались слова» – героиня лишь фиксирует их появление. Сложный невербальный звуковой ряд переплавлен во внутреннем пространстве  героини и преображён в слова. «Послышаться» имеет два значения – стать слышным, зазвучать и почудиться. Сознание к лирической героине не вполне вернулось. Интересно сравнить, как описал момент вдохновения И.Анненский: «Но всё мне дорого – туман их появленья, их нарастание в тревожной тишине, Без плана, вспышками идущее сцепленье» («Третий мучительный сонет»)^*10. Вновь находим переклички: «туман их появленья» отсылает нас к эпиграфу «Седьмой книги» – «пала седьмая завеса тумана». Из тумана, неясного  пространства, связанного с  обманным, тёмным началом, и возникает поэзия. Если у Ахматовой  в момент вдохновения «лёгких рифм сигнальные звоночки», то у Анненского – «вспышками идущее сцепленье». Эпитет «сигнальные (звоночки)» раскрывает нам функцию «лёгких  рифм». Это своего рода условные знаки для передачи каких-то сведений. То, что служит толчком, побуждением к началу какого-либо действия. Слова в строке закончились, и «сигнальные звоночки» предупреждают об этом, создают некий ритм. «Вспышками идущее сцепленье» у Анненского акцентирует наше внимание на сцепленье слов, а вспышка – перерыв в нём. Если у Ахматовой звуковое впечатление (звоночки), то у Анненского – зрительное, световое, огненное (вспышки). У Анненского момент творчества также процесс бессознательный – «туман…появленья», «без плана, вспышками идущее сцепленье» – это похоже на озарение. У Ахматовой: «Послышались слова и лёгких рифм сигнальные звоночки». Далее тире «разделяет» два разных процесса: рождение поэзии от постепенного возвращения к лирической героине сознания: «тогда я начинаю понимать». Она как бы приходит в себя. Процесс этот вполне гармоничный, постепенный, в отличие от описанного Пушкиным: «Что ты значишь, скучный шёпот…Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу» («Стихи, сочинённые ночью…»)^*6. Лирический герой Пушкина силится понять происходящее, повтор «я» подчёркивает активную позицию героя, его напор. «Мысли», «смысл», «понять» – лексика связана  с мыслительной  деятельностью человека. Для Пушкина важен процесс познания. Для Ахматовой дело поэта – «услышать» «продиктованные строчки». У Пушкина: «Душа стесняется лирическим волненьем, трепещет и звучит, и ищет, как во  сне, излиться наконец свободным проявленьем…минута – и стихи свободно потекут». («Осень)^*6. В акте творения участвует не только голова (сознательное), но и душа. На активную «деятельность» души указывают  четыре глагола. У Пушкина возникает несколько фаз включения души в процесс вдохновения. Первая – «Душа стесняется лирическим волненьем» – сравни «сужается какой-то тайный круг». Беспокойство и тревога, связанные с волненьем, сжимают, делают душу несвободной. (Сравни волненье – волны – стихия воды). Душа вовлечена в стихийное, природное пространство. Волненье, охватившее душу, приводит её в трепет – это вторая фаза акта творения. Трепетать – дрожать, колебаться, испытывать страх или восторг. «Лирическое волненье» овладевает душой, входя с ней в резонанс, – колебание и дрожание  переходят в некий звук. «Душа трепещет и звучит» – третья фаза процесса вдохновения. Любопытно сравнение «ищет, как во сне» – указание на не вполне реальное пространство, в котором  душа «трепещет и звучит, и ищет». (Смотри выше: сон как пограничное пространство). Душа, связанная  со стихией воды, пластична и «отзывчива». Она  принимает форму того, что «просится» через неё  «излиться». «Проявленье», «излиться» – лексика, говорящая о неком переполнении, о внедрении в душу чего-то. У Ахматовой всё «просто». Эпитет  «продиктованные (строчки)» подсказывает: нечто воздействует на лирическую героиню. Что же за сила ей диктует? И так ли «просто» ей соответствовать? Вместилищем для «продиктованных строчек» становится «белоснежная тетрадь», в которую они «просто» «ложатся». Эпитет  «белоснежная» подчёркивает чистоту, невинность, первозданность, почти святость происходящего. «Белоснежная тетрадь» созвучна пушкинской «обители дальной трудов и чистых нег». («Пора, мой друг, пора»)^*6. Нега, по словарю Даля, – упоенье, сладостное духовное успокоение, мечтательное забытье. Кроме того, очевидна связь: «белоснежная тетрадь» – «бумага». «И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута – и стихи свободно потекут»//«И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь». Акт творчества у Пушкина постепенно соединяет, приводит в гармонию  внутреннее и внешнее пространства. Возникает нечто единое: «пальцы просятся к перу» – олицетворение, показывающее, как из души вибрация переходит во внешний (телесный) план, а затем и во внешний (предметный, внетелесный). Пальцы разделяют символику руки, представляя собой различные аспекты проявления силы и активности. Нередко они наделены солярной, огненной символикой (лучи солнца, языки пламени). В основе  символизма пера лежит его невесомость, способность птиц летать. Птичье перо символизирует лёгкость, небеса, истину, бегство в другие области мира, душу. Возникает интересная связь. Пальцы, несущие символику Солнца, Творца, и перо, символизирующее бегство в иные миры, в душу^*9. (Пальцы/Творец – перо/небеса/душа). Круг замкнулся. Из души излилось, и в неё вернулось. В христианстве перо – символ молитвы, веры, созерцания^*9. Процесс вдохновения  достаточно подробно описан Пушкиным. Он постепенен, уравнивает и объединяет внешнее и внутреннее, гармонизирует пространства. Налицо связь творчества с энергиями Солнца и стихией воды и воздуха. «И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, – Минута» – (ощущение времени  возвращается к лирическому герою); последнее препятствие преодолено – «и стихи свободно потекут». Волна вдохновения вынесет их. У Ахматовой нет акцента на том, как изнутри поэзия проникает во внешнее (в тетрадь). «Просто продиктованные строчки ложатся  в белоснежную тетрадь». В отличие от Пушкина, у которого «стихи свободно потекут», у Ахматовой строчки «ложатся» на поверхность тетради. Так снег ложится на землю (сравни – эпитет «белоснежная»). Стихи так же естественны и природны. Вспомним: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда…»^*1. По Ахматовой, творчество также связано с энергией Солнца, но в отличие от Пушкина её питает стихия земли. На это указывает лексика: «лес», «растёт трава», «по земле идёт», «ложатся», «белоснежная». Во втором  стихотворении  этого же цикла «Тайны ремесла» «Мне ни к чему одические рати» вновь возникает лексика, связанная с земным началом, «стихи растут»:

Рассматривая пушкинские аллюзии в стихотворении Ахматовой, хочется вспомнить Л. Озерова, который в рукописи своей статьи писал о влиянии Пушкина на поэтессу. Анна Андреевна возразила: «Что вы, не надо так сильно. Погасите! Если уж говорить об этом, то только как о далёком-далёком отсвете…»^*11. Думается, с Анной Андреевной трудно не согласиться. Мы рассмотрели «попытку» Анны Ахматовой описать сакральный, таинственный процесс вдохновения, обнаружили в нём различные фазы. Стихотворение «Творчество» – своего рода «перевод», осуществлённый для нас поэтом с одного языка (сенсорного, воспринимающего) на другой (вербализованный). Мы увидели «далёкие отсветы» в тексте Ахматовой А.С.Пушкина, Ф.И.Тютчева, И.Анненского и О.Мандельштама. Переклички, возникшие между текстами этих поэтов, помогают ощутить уникальность не только стиля каждого из них, но и сакрального акта творения. У Пушкина в момент творчества мы видим переход от внутреннего к  внешнему (телесному  и даже предметному миру) и «наложение» их друг на друга. Границы между мирами стираются, и мы наблюдаем возникающую в процессе вдохновения гармонию мира тонкого и материального. «Мысли в голове» – рифмы – пальцы – перо – бумага. Тонкий духовный мир включает в орбиту своего влияния мир материальный и гармонизирует его. Творчество в рассмотренных стихотворениях Пушкина связано с энергиями Солнца и стихиями воды и воздуха. Тому, кто несёт действенное слово, свойственны  энергии огня: «Глаголом жги сердца людей». Воздействие словом часто сопряжено с болью – поэт-пророк влияет прямо на сердце. Ещё одна потребность лирического героя  Пушкина – понять, осознать необъяснимое: «я понять тебя хочу», «смысла я в тебе ищу». Сущности, с которыми вступает в контакт лирический герой, – «знакомцы давние, плоды мечты моей» – порождены самим поэтом. У Ахматовой всё более трагично. Творчество также связано с энергиями Солнца, но наиболее проявлена в нём стихия земли. Героиня  Ахматовой слышит стихийное, причём имеет оно разные начала. Природное, земное – «как в лесу растёт трава», «как по земле идёт…лихо»; и потустороннее – «жалобы и стоны пленных голосов». Находясь в том же пространстве, что и «пленные голоса», лирическая героиня слышит «жалобы и стоны» иного мира и способна их озвучить. Но героиня Ахматовой может  воспринимать  и «шёпот неузнанных и пленных голосов», и «крик стомильонного народа». Налицо переход «стихийного» в новое качество: от мистического, природного к народному и даже социальному. Героиня Ахматовой, как колдунья, слышит природное, стихийное («лихо», рост травы, голоса иного мира) –  это с одной стороны. С другой, как Иисус, с теми, кто страдает, несёт с ними крест. Лирическая героиня отказалась от себя, её ртом «кричит стомильонный народ». Она вместе «с народом, там, где мой народ, к несчастью, был», повторяет мученический путь Творца. Поэтому предназначение поэта «двоится». Миссия поэта, по Ахматовой, – услышать и дать голос. Не важно, кому: «неузнанным и пленным голосам» или «стомильонному народу». Главное – несчастные нуждаются в ней. Возможность быть услышанным, высказаться, «прокричать», которую предоставляет страдающим лирическая героиня Ахматовой, – путь к взаимному освобождению.

_______________________________________________________________________