Литературная критика

Роман Александра Терехова «Немцы» был номинирован на крупные литературные премии, получил премию «Национальный бестселлер». Это отрадно, потому что любители беллетристики за последние годы подустали от конкурсных побед серийных биографий. Биографии написаны основательно, и, наверное, заслуженно завоевали литературные подиумы. Но все-таки непосредственно к беллетристике они отношения не имеют. Впрочем, название романа «Немцы» в этой связи не кажется безупречным. Такое название подразумевает, если не кич на военно-патриотическую тему, то почин очередной литературной серии наподобие, «Татары», «Гунны» и т. п.

            Так о чем же роман «Немцы»?

В советской литературе бытовали поделки на производственную тему. «Произведения» такого рода, как правило, выходили массовым тиражом и продавались в нагрузку к дефицитным книгам, что само по себе говорило о качестве продукта – наискучнейшая серятина, написанная кондовым языком.

«Немцы» Александра Терехова что-то среднее между «производственным» романом и художественной публицистикой: повествование одноплановое, язык книги стилизован под журналистские и чиновные штампы (о языке романа – ниже), персонажи «ходульные», сюжет предсказуем, развязка угадывается в середине книги. Казалось бы, провальная характеристика романа, совершенно не совместимая с художественной прозой, в «Немцах» оправданна и предопределяет успех произведения. Александр Терехов абсолютно точную выбрал интонацию и язык книги, героями которой он вывел не знатных стахановцев или рабочую династию «производственных» бестселлеров, а современных человекоподобных чинодралов, оккупировавших страну, чинодралов, которые хапают, сколько могут, «относят наверх» и снова хапают.

            Впрочем, в «Немцах» все не так просто.

Герои романа, четыре московских чиновника и друга с немецкими фамилиями  – Эбергард, Фриц, Хериберт и Хассо – периодически «сверяют часы» в дорогих ресторанах. Условные географические ориентиры – Ворошиловский или «зажиточный Востоко-южный» районы города – подразумевают Москву. Немецкие имена всех главных персонажей подчеркивают инородное сословие чиновников, известное со времен «бироновщины», и намекают на питерских «немцев», захвативших власть в столице. Кроме того, это сословие противопоставляется «сословию людей, согласившихся с пожизненной и наследственной низостью». Словом, оправдывают название романа.   

Главный герой, руководитель пресс-службы Эбергард развелся с бывшей женой Сигилд. Женился на молоденькой Улрике. И начинает тяжбу в суде за право встречаться со своей маленькой дочкой Эрной. Отношения между бывшими супругами и между отцом и дочерью обостряются: дочь не хочет видеться с отцом, у нее своя жизнь. Улрике ждет ребенка от Эбергарда. Эбергард живет с Улрике на съемной квартире, но купил себе элитное жилье и готовится к переезду. Вскоре выясняется, что свою молодую жену Эбергард не любит, и не прочь вернуться к прежней семье. Получается своеобразная вилка любовных отношений. Это – бытовая линия романа.  

            Параллельно бытовой теме в романе развивается – «производственная». В одну из территориальных единиц столицы назначен новый префект, Монстр. Человекоподобное чудовище, порождение административной системы. Единственная цель Монстра у власти это отслеживание «финансовых потоков» и личное обогащение.

            Одного за другим Монстр увольняет чиновников из окружения прежнего префекта. Кому из них получает «черную метку», тот становится невидимкой для прежних сослуживцев.

            Благополучие Эбергарда рушится. Лишаются должностей его друзья. Хассо получает повышение, но в один день тоже слетает со своего места.

            Чтобы удержаться на посту, Эбергард ввязывается в финансовую авантюру. В День рождения Монстра «заносит» префекту «откат» со сделки. Эбергарда все равно увольняют. Результат тендера аннулируется. Подставная фирма требует с Эбергарда деньги назад. Тот продает квартиру, чтобы отдать долг бандитам, и погибает, так и не встретившись с дочерью.

            Где-то в середине романа, после упоминания о пустых эсэсмэсках, которые присылают бандиты жертве, перед тем как ее убить, развязка романа предсказуема. По принципу ружья на стене, которое должно выстрелить.

Впрочем, в художественную задачу Алексея Терехова, похоже, не входило поражать читателя острыми перипетиями сюжета. На примере своего героя автор исследует самые темные закоулки человеческой души. Считая себя свободным и независимым человеком, Эбергард обнаруживает в себе все качества, которые он презирал в чиновниках: чинопочитание, трусость, умение лавировать между сильными и бесчестно использовать «административный ресурс», чтобы подмять под себя близких. Для чего? Для того чтобы остаться среди равных.

«…не годы и языки разделяли теперь русскоязычных, не полосатые столбики и мускулистые имена вождей, а – восходящий поток воздуха поднимал одних, земля же притягивала других, многих. Люди разделялись по участи. …некрасивые люди из съемных комнаквартир разбирают сотни низких уделов для некрасивых людей-пчел в дешевой одежде с жидкими волосами и рябым лицом, учатся опускать глаза, узнав место…

Эбергард не спускался в метро к этим, в плацкартные вагоны, очереди Сбербанка, подсобные хозяйства участковых и уличного быдла – но понимал: родом отсюда, но теперь он и друзья, и соседние «правящие круги» живут на летающем острове … и он не вернется – сюда».

Поэтому, как приговор звучат для Эбергарда слова бывшего приятеля Лёни Монгола: «Ты сам-то теперь кто? – Хороший человек, – Эбергард еще пытался ответить на равных, но чуял, как кровь заливает щеки и шею и рвутся его мундирные гнилые нити, он – беден, его позвали сюда за отпечатанные приглашения». 

Лишь дочь Эрна связывает Эбергарда с прежней жизнью и напоминает ему о том, что помимо денег, унижения перед «сильными», помимо страха потерять доходное место, помимо всего наносного, люди любят, заботятся о родных, живут обычной жизнью. Потеряв дочь, Эбергард навсегда потеряет себя. Превратиться в безжалостного Монстра, только рангом пониже. Поэтому Эбергард так «цепляется» за дочь. Пытается отсудить ее у матери, сулит Эрне комнату в новой квартире, покупает решение органов опеки в свою пользу. Девочка же, словно понимая, что для отца она лишь средство доказать окружающим его принадлежность к тем, кто живет «на летающем острове», отдаляется от отца и становится для  Эбергарда недостижимой мечтой.

Терехов последовательно и точно прослеживает нравственную деградацию Эбергарда. Его герою, так же, как окружающим коллегам не жалко своих бывших сослуживцев, уходящих в чиновное небытие. Он даже не пытается протестовать против произвола административной машины. Если вначале романа независимый Эбергард возмущается тем, что Монстр бессовестно обманывает жителей микрорайона, пришедших на встречу с чиновником, и пробует шепнуть людям, что их все равно обманут, то в конце романа, раздавленный собственным страхом Эбергард, так же, как окружающие его сослуживцы, лишь трясется за своё место.

Подавляет безнадежная интонация книги: от начала романа и до конца чувствуешь страх маленького человека куда-то не успеть, что-то потерять, сгинуть в серой толпе. Терехов вводит читателя за чиновную кулису. В процессе чтения кажутся убедительными доказательства автора, будто миллионы его сограждан, не живут, а прозябают в сравнении с жизнью новой российской номенклатуры. На первый взгляд чудовищный язык изложения, стилизованный под неуклюжие обороты чиновной речи, в итоге лишь усиливает впечатление обреченности. Этот язык русским-то не назовешь! Там где достаточно одного краткого абзаца, текст перенасыщен пояснительными предложениями. Где хватило бы одного точного определения, синонимы выстраиваются в унылые ряды. Так словно руководитель пресс службы Эбергард, катает длиннющую пояснительную записку своим начальникам, – Фрицам, Херибертам, Хассо, и прочим второстепенным героям романа – на понятном только им языке. Чиновники Терехова совершенно безлики и не запоминаются. Так же, как лишены характерных черт женские образы романа – Сигилд, Улрике, адвокатесса и одновременно любовница Эбергарда, беременная от него. Словно главный герой живет в мире теней или манекенов. И жизнь, которая представлялась Эбергарду жизнью на «летающем острове», в действительности его нескончаемый кошмар, который заканчивается закономерной гибелью героя. (История же любовных отношений Эбергарда с адвокатессой повторяет историю его отношений с Улрике – их история остается за текстом – и подчеркивает безысходность положения Эбергарда.)  

Если не учитывать замечания, изложенные выше – публицистический стиль «Немцев», их прямолинейную композицию, «ходульность» персонажей, предсказуемую развязку безликих бандитских саг и т.д. – можно поставить под большой вопрос художественную ценность романа. Ну, да – «Немцы» Терехова – памфлет на нынешнее московское чиновничество. Злой! Беспощадный! Понятно, что ничего не изменилось со времен знаменитого Карамзинского определения русской действительности: «Воруют!» Ничего не изменилось со времен «Человека свиты» Владимира Маканина? «Немцы» лишь повторяют то, о чем давно написано в русской литературе.

Но любая оценка художественного произведения субъективна. Помимо литературных приемов, которые можно расписать по абзацам, хорошая книга запоминается неповторимой авторской интонацией. «Нервом», на котором держится произведение. В «Немцах» Терехова этот «нерв» оголен до предела! Поэтому книга запоминается.

Можно возразить, мол, запоминаются не только чудесные книги, но и – плохие! Нередко читательские впечатления складываются от противного! 

            Запомнилась же читателям «Орфография» Дмитрия Быкова – многословный роман ни о чем, где узость темы и, как следствие, примитивное решение художественной задачи, не сопоставимы, с такими художественными документами эпохи (о которой Быков рассказал между прочим), как «Тихий дон» Шолохова, «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Не сопоставимы с целым пластом русской советской литературы! Драматическая история русского народа в «Орфографии» преподнесена, как интеллигентский междусобойчик на филологическую тему.

            Или «Кысь» Татьяны Толстой! Чудовищно многословная утопия, стилизованная под сказ. «Тьфу! Тьфу, меня!» Утопия, ориентированная на примитивное сознание. Злобненький, многостраничный кич. Без конца всуе поминая Бога, Толстая в своей книге ни разу не молвила, есть ли в ее вымышленной России церкви и те, кто хотя бы имел представление о вере. Перерожденцы, уродцы, Федоры Кузьмичи, кругленькие Оленьки, словно карикатуры, издевательски переписанные из Горьковского «Дела Артамоновых» или повестей Василия Белова.

            На первый взгляд может показаться, что «Немцы» Алексея Терехова по своей сути не отличаются от совершенно разных по жанру «знаковых» романов Быкова и Толстой. Те же фантастические картины псевдорусской жизни, которые неизменно любы тем, кто о них без конца пишет и говорит. Такое же длинное, где-то живенькое, где-то нудное сочинение на заданную тему. Без стилистического блеска Пушкина, Чехова, Бунина, Набокова и еще многих замечательных представителей русской словесности! С утомительными сложносочиненными и сложноподчиненными порядками, когда можно было бы закруглить мысль пять абзацев тому назад, и достаточно было бы единственного дополнения, вместо пояснительных и «усилительных» синонимов во весь абзац. Что поделаешь – стилистическая небрежность, очевидно, и есть современный стиль! 

Классики русской литературы в сатире на современную им русскую действительность талантливо «клеймя пороки», любили тех, о ком писали и любили страну, в которой жили. Они жалели своих героев, и читатель смеялся вместе с авторами над тем, что было выписано издевательски смешно и потому горько. Весь же нынешний литературный шлак объединят единая тема – подглядывание в замочную скважину внутрь сортира, который летописцы эпохи замыслили, как жизнь современной России. Именно замыслили, а не увидели! Они ковыряются в своем собственном отношении к карикатурным персонажам. Они издеваются над страной, которую не знают, а лишь представляют себе. Или знают, но, ни истинного героя, ни истинной жизни описывать не хотят. Им это не интересно! За это не похвалят критики!

            Иной раз создается впечатление, что ни в одной другой стране мира, как в многонациональной России, российские литераторы, – во всяком случае, думающие и пишущие на русском языке, – не любят так поиздеваться над российским народом, как у нас, унижая и оплевывая его. При этом они, конечно же радеют за «маленького человека». «Исследуют» его душу. И беда даже не в отсутствии у них литературного вкуса, а беда в том, что сервильные критики, назойливо втюхивают публике – вот они, истинные «герои нашего времени»: перерожденцы, хвостатые уроды, «яти», нацболы, бандюханы, ущербные недоумки всех разрядов. А их создатели – летописцы эпохи.

            Если предположить, что «яти», «кыси» и подобные им персонажи переживут своих создателей, и лет через сто дойдут до потомков, вряд ли те составят, хоть какое-то мнение о прошлом страны, которое видеться нынешним летописцам – настоящим. А современники, которые живут в этой стране, вряд ли узнают себя в заумных карикатурах талантливых литераторов, разбазаривающих дар на литературные пакости.        

            «Немцы» же Алексея Терехова – без преувеличения документ эпохи. Страшной, безликой,  карикатурной! Эпохи, в которой те, кто живут на «летающем острове» беззастенчиво презирают покорных людей, «разобравших свои низкие уделы». И автор не издевается над «разобравшими низкие уделы», а сопереживает им, ощущая сопричастность своего героя к их судьбе. Потому-то публицистичность «Немцев» так востребована.