Проза

 

            Но судьба Киры решалась не в приюте.

            На неделе в опеку заехал проверяющий Сарнов. Чей-то зять в министерстве. Сорокалетний «пустяк по знакомству», как называла таких Гладышева. Она знала его по работе в Москве. Сарнов просмотрел дело Бариновой. Два других дела. Ехать в приют отказался, чтобы не пропустить машину из района в Москву и не трястись в электричке. 

– С медицинской справкой вы очень хорошо заметили, Вера Андреевна, – сказал Сарнов, и зевнул до хруста в челюсти.

– Что вы имеете ввиду?

– Тоже, что и вы. Девочка из приличной семьи. Если устроить ее заграницей, усыновители отблагодарят. Не беспокойтесь. Это хорошие деньги. Подберите еще пару детей.

            Гладышеву обдало жаром. Она поняла, во что ее втягивает чиновник.

– Я всего лишь хотела навести порядок в делах! – сухо сказала она.

– Не волнуйтесь вы так, Вера Андреевна. Что ждет девочку здесь? Нищета? А там перед ней откроются перспективы. Неизвестно кому больше повезет, нам тут или ей там! Ирина Васильевна, ваша предшественница, не понимала этих вещей. Что поделаешь, человек другой эпохи!

            Гладышева поняла намек. Но еще сопротивлялась.

– Девочке одиннадцать. Суд учтет ее мнение, – сказала она.

– По сто тридцатой статье Семейного кодекса согласие на усыновление дает руководитель детского учреждения, в котором находится ребенок.

– Ляпин не пойдет на это.

– Ляпин не решает вопросы усыновления.     

– Вы знаете специфику региона! Здесь не Москва, но и не глухая провинция. Здешних людей не напугаешь. Город небольшой. Все друг друга знают. Трудно, что-то сделать.

– Трудно, пока девочка дома. Отправьте ее в детдом. Там будет легче решить вопрос. Вам надо выиграть суд. С судом поможем. Вы рассказывали, что девочка часто убегает. Значит, не здорова. Если психиатр напишет заключение, цена вопроса возрастет. Заграницей им за больных детей доплачивают. Тогда Ляпин тоже пригодиться. Пусть он даст разрешение на обследование ребенка.   

            Гладышева молчала. Энчане и так ополчились на опеку за ребенка. Но ссорится с министерством не хотелось: за Сарновым стояли влиятельные люди.

Чиновник смотрел на Гладышеву бесцветными рыбьими глазами. В конце концов, решила Гладышева, закон она не нарушает – суд уже назначен. Она делает свою работу.    

В тот же день Вера Андреевна приехала в приют взглянуть на девочку и поговорить с Ляпиным. Кира была в школе.

– Приезжала проверка из Москвы. Баринову предлагают отправить в детдом? Что вы думаете об этом? – спросила Гладышева.

– Честно? – Ляпин через стол протирал очки салфеткой. – Оставьте девочку в покое.

– Теперь нельзя. В детдоме у нее открываются хорошие перспективы.

Чиновники переглянулись. Ляпин понял.

– Девочка часто убегает. Плохо адаптируется в коллективе. Можно показать ее психиатру. 

– Девочка здорова. До суда останется здесь, – твердо сказал Ляпин. Быстро посмотрел на Гладышеву и добавил. – Сарнов далеко, Вера Андреевна. А нам здесь жить. 

Тем временем Кира обживалась в приюте. Дети легче, чем взрослые привыкают к новому. Кира стирала и гладила свои вещи, сама мылась в душе. Ежедневно меняла белье – строгий наказ бабушки. По графику дежурила в комнате. В туалет Кира ходила ночью: стеснялась кабинок без дверей. «Это чтобы затычки не бросали. А пацаны не дрочили», – пояснила Медведева.

            Если кто-то из детей курил, матерился или не вовремя ложился спать, Столбцова заставляла его убирать туалеты. За второй «побег» Киру тоже наказали уборкой.

Дед привез внучке гитару. По просьбе Веры Никитичны на праздничном концерте Кира спела песню. Написала стихи в стенгазету. Но «помогать» Столбцовой отказалась.

В новой школе Баринова получала пятерки. Дала скатать алгебру половине класса. У нее появились друзья. Учителя литературы, истории и географии в голос хвалили Киру. «Англичанка» помнила Баринову по районной олимпиаде. В приюте ее иногда дразнили «чуркой» или «Буратино», но Кира не помнила зла и скоро дразнить перестали.

Но главное – Кира перестала «бегать»! Она грустила о доме. Но теперь приют стал для нее обитаем – здесь жил Вадим! По секрету от всех Кира любила мальчика, – полюбив, человек взрослеет. Вадим же девочку почти не замечал.

Лишь раз, когда Кира простыла, и медсестра не пустила ее в школу, Вадим заговорил с девочкой в классной комнате. Задрав костлявые ноги на стол, он ел конфеты и смотрел телевизор. Там плешивая голова что-то бубнила полусонным пиджакам. Кира разложила учебники готовить уроки. Вадим пальцем отстрелил фантик в экран.

– Вырасту, убью!

– За что?

 – За отца! У офицеров приказ. Верховного козла! Чего вы, чурки, за спины русских солдат прячетесь? В Чечне! В Южной Осетии! Умирайте за свою страну сами!

            Кира тревожно посмотрела на Вадима. Он рассуждал, как взрослый! Не понятно! Но от этого нежность к Вадиму переполняла Киру. Умный, сильный и недосягаемый, он защитил ее от Верки, и девочка мечтала показать ему свою любовь и преданность.

            Вадим не заметил восторга Киры. Он собрал фантики и вышел. 

В приюте у Киры был лишь один враг – Столбцова. Она следила за девочкой, как кошка за воробьем. Неуправляемая новенькая угрожала авторитету стершего воспитателя, ибо в ее представлении только страх наказания держал в повиновении детей. Хитрая баба Столбцова искала повод, чтобы расправится с ребенком. И повод подвернулся.    

«Приютских» в школе не любили. Одноклассник Киры Лоскутов намазал стул новенькой мелом. Кира завезла пацану сумкой по башке. На перемене Лоскутов с дружками загнал Киру под лестницу проучить. Кира царапалась и лягалась. Коржинев отбил ее у пацанов.  «Сука приютская!» – зло крикнул Лоскутов и смылся.

            Вечером приютские девчонки с завистью шушукался о том, что за Киру будут драться на заднем дворе школы. «Мазу» за Лоскута подержал брат, старшеклассник. А Коржик один! Тогда, никому ничего не сказав, Кира позвонила другу Герычу. Того боялась вся шпана города. И когда Коржик пришел «на стрелку», Герасименко с командой двухметровых гандболистов, легко запинавших бы всю школу, «тёр» с местными. О Кире забыли – главным стало, чья возьмет? Приход Киры пацаны встретили враждебно.

            Ладненькая, но голенастая пятиклашка не тянула на первую красавицу школы, из-за которой стоило дерутся. Связываться с Герычем и «психом» Коржиком из-за нее никто не хотел. Разошлись миром. Но слух, что Герыч – кореш Коржика, и пацаны «держали мазу» за новенькую, разлетелся по школе – Киру «круто зауважали». Заговорили о любви ее к мальчишке, что еще больше подняло статус девочки в школе и в приюте.

            О «драке» узнала Столбцова и со злорадным нетерпением поспешила к завучу по воспитательной работе «защищать своих». Заминая историю с дракой, Вера Никитична раздувала ее, и связывала имена «заводил» Коржинева и Бариновой.

Завуч, немолодая усталая женщина, ответила, что, если наказывать детей за все драки, ей некогда будет работать! «К тому же драки не было!» Педагоги школы хвалили двоих и сочувствовали их обстоятельствам.

Тогда Столбцова позвонила родителям Лоскутова, чтобы те написали заявление в детскую комнату полиции – отец мальчишки послал Столбцову матом. Сама сходила в детскую комнату – ей сказали, что на Коржинева и Баринову «сигналов нет». Оставался Ляпин. Столбцова написала докладную. Тот неохотно вызвал «нарушителей» к себе.

– Опять на тебя жалуются, Коржинев. Вынь руку из кармана! И Баринова отличилась!

Ляпин стыдил подростка. Столбцова удовлетворенно слушала, поджав ноги под стулом. Вадим, досадуя, что его равняют с малой, отвернулся к окну.

– Вадим не виноват! – вдруг выпалила Кира. – Вера Никитична врет, чтоб думали, что Вадик хулиган! Пусть она выйдет! Я все расскажу!

Столбцова от изумления разинула рот, блеснув золотой коронкой.

– Не забывайся, Баринова! – нахмурился Ляпин.

У него были взрослая дочь, сын, и маленький внук от дочери. Свое отношение к чужим детям он сверял с тем, как поступил бы со своими, и понимал, что Столбцова двурушничает. Но открыто принять сторону детей Ляпин не мог по соображениям педагогической этики. Тем не менее, сказал: – Вера Никитична, подождите в приемной!

            Бордовая от гнева, Столбцова вышла. Кира рассказала про «мел» и гандболистов. А в заключение вывезла: – Вера Никитична – вредная! Любит, чтобы ее боялись. Заставляет детей ябедничать! Тем, кто против, мстит и хочет выгнать Вадима!

Подросток хмыкнул. Ляпин недоверчиво спросил: – Сама придумала? Ловка ты  судить! Ты знаешь, что у Веры Никитичны мать парализована? Вместо того чтобы заботиться о ней, она тебя, за ручку, как маленькую водит в школу.

            Кира молчала, пораженная тем, что у старшего воспитателя есть больная мать.

– Идите! – сказал Ляпин.

            В коридоре Кира опять испытала нежность к Вадиму, как тогда, в классе. Она захотела его взять за руку. Обнять! А вместо этого испугалась и убежала.

            Тем бы история и кончилась. Но уязвленная Столбцова в свое дежурство накануне рабочей недели наотрез отказалась отпустить Киру с дедом без разрешения директора.

            Вечером, когда Столбцова захрапела, Кира самовольно отправилась к бабушке.

Через час наряд ППС задержали девочку в сквере недалеко от дома: одинокий силуэт ребенка подозрительно маячил на заснеженной аллее.    

            Утром Ляпина вкатил Столбцовой выговор и лишил премии.

В бешенстве Вера Никитична обшарила вещи, полки и тумбочку Бариновой, пока та была в школе – Лера доложила старшему воспитателю, будто Кира каждый вечер, что-то записывает в тетрадь с замочком. И ничего не нашла! 

            У школы Столбцова сорвала с плеча Киры сумку с книгами, и, сгорбившись, извлекла оттуда толстую тетрадь с замочком. Сломала замочек. С треском, как карточную колоду, пролистала страницы и злорадно прошипела: – Ты у меня побегаешь! Дрянь!

            Выходившие из школы дети с любопытством смотрели на них.

Кира семенила за старшим воспитателем. Затем, в школьном автобусе уткнулась в варежки. Но не плакала. Всю дорогу Столбцова листала тетрадь. Лицо ее покрыли красные пятна. Близорукие глаза сузились. Она все еще читала, шевеля толстыми губами, когда автобус приехал и дети побежали по обледенелой дорожке к особняку. Водитель терпеливо насвистывал в кабине.

Столбцова приказала Кире раздеться и ждать в спальне. Через полчаса она фурией вырвалась из комнаты, нашла Киру в красном уголке и прошипела, потрясая тетрадкой: – Немедленно к директору!

            Секретарь вопросительно посмотрела на обеих, полагая, что произошло нечто ужасное, коль Вера Никитична устроила такую суматоху.

– Вот! – торжественно сказала Столбцова и положила тетрадку на стол перед Ляпиным.

– Что это? – директор рассеянно открыл и закрыл первую страницу.

– Дневник Бариновой. А здесь, – ткнула Столбцова пальцем в тетрадь и выдержала паузу, –  уголовщина! Если вы не примите меры, их приму я!

– М-да? Ну, что ж, позовите Баринову! Сами идите, – сказал Ляпин.

            Кира виновато встала в дверях. Маленькая и голенастая. В домашней кофте.

– Ты ведешь дневник? – Ляпин приподнял тетрадь.

            Кира кивнула: – Можно я его заберу?

– Пусть дедушка зайдет ко мне. Дневник я верну ему. А пока тетрадь полежит здесь. Обещаю, ее никто не прочтет. И еще. Не бегай. Я разрешу тебе ездить домой.  

Ранние зимние сумерки загустели за окном. Секретарь ушла. Тетрадь Киры лежала поверх прозрачных файлов с документами. Директор открыл дневник и прочитал:

             «Милый, дневник! С тобой одним я могу говорить. От этого мне легче. Ты тайна для всех. Даже для мамы и бабушки.

            Дневник происходит от слова ежедневно. А я разве каждый день пишу его? Долго очень долго я не говорила с тобой. Целых двадцать месяцев, после того, как забыла на море свою первую тетрадку. Для меня это очень долгое время. Я не могла писать, потому что мне было стыдно, что кто-то нашел ту мою тетрадку, читал и смеялся. Ведь я пишу очень плохо. Я боялась, что дневник нашла тетя Маша. Наша хозяйка в Геленджике. Каждый день я ждала, что она позвонит маме и пришлет дневник. А потом мы приехали к тете Маше. Она отдала мне тетрадку, когда никого не было рядом. Я сразу порвала дневник и решила, что никогда больше не буду доверять свои мысли бумаге, если я такая рассеянная.

            Но писать надо. Это улучшит мой русский язык. Дядя Саша говорит, что все мои ошибки в школе из-за невнимательности. Говорит, что мне надо чаще писать диктанты или переписывать из книг. Но переписывать из книг скучно! Лучше писать дневник!»

            Ляпин взглянул на ручные часы и вернулся к чтению.

            «Я многое забываю, если не записываю. Бабушка говорит всем, что перед сном я рассказываю ей все свои тайны. Не все! Многое я ей не рассказываю, потому что обещала другим людям хранить их секреты. А так хочется кому-нибудь рассказать!

            Мы с троюродной сестрой Дашей в деревне бегали смотреть, как рожает кошка. Я никогда не видела. Кошка сначала громко мяукала. Даша сказала, что сейчас из кошки полезут дети. Они действительно полезли. Потом кошка облизала котят. Меня стошнило. Даша сказала, что рассказывать никому не надо, а то влетит. Я потом целый день не могла кушать. Бабушка решила, что я отравилась. Я не могла сказать ей правду.

            Даша видела, как рожает корова. Она говорит, что люди рожают так же, как животные. Неужели это правда? Какой ужас! Неужели мы все были, как котята?

            Таких секретов много. Я запишу их потом. Как же тут обойтись без дневника?»

            «Здравствуй мой миленький дневник! Опять я забыла тебя! Прости!

            Сегодня мне исполнилось девять лет. А завтра мы улетаем на самолете в Италию.

Мне будет очень жалко расставаться с бабушкой и дедушкой. Бабушка будет плакать, а дедушка дразнить ее. Он дразнится, потому что ему тоже жалко расставаться со мной. Но он не хочет показать свои чувства. Он любит бабушку. Ему жалко ее нервов. Я вижу по его глазам. Его глаза всегда смеются. А когда он сердится, он молчит.

Сейчас все мысли об Италии. Я никогда не была заграницей».

            «Напишу все по порядку.

            В самолете дядя итальянец с большим носом говорил без остановки с соседом и мешал смотреть фильм. У каждого над головой телевизор. А если переключить экран, то можно увидеть карту, где мы летим. Дядя Саша показал внизу Альпы. Интересно и страшно. А еще стюардессы не умеют разговаривать по-русски.

            На главной площади в Болонье зубцы на стенах, как в Кремле. Дядя Саша говорит, что стену в Москве делали итальянские зодчие. На площади висел плакат Джорджа Клуни. Мама любит его в сериале «Больница».

            В Венеции меня укачало на катере. Воняло тухлой водой и тиной. Все фотографировались, а меня тошнило. Мама дала мне таблетку, и тошнить перестало. Дядя Саша спросил, как у них работают уборные, если под домами вода? Мы не знали. 

В мастерской дядя в фартуке сделали нам лошадку из венецианского стекла. Он приложил к ней бумажку и бумажка загорелась. Вот какая горячая лошадка. Дядя Саша купил нам бусы и сережки. Их нельзя фотографировать, чтобы секрет не узнали другие мастера. Мы поцеловали дядю Сашу. За окном вместо асфальта плескалась вода.

            На площади Сан-Марко было скучно. Тогда мама зашуршала целлофановым мешочком. К нам слетелись голуби и чайки. Думали, что у мамы хлеб.  Мы смеялись.

Потом пришел гид. Смешная итальянка с кисточкой на палочке, чтобы мы не потерялись. Она повела нас во дворец смотреть картины. Мы с дядей Сашей закрывали рты, чтобы не смеяться. Мама строго смотрела на нас. Мы все равно смеялись.   

            Во Флоренции мы видели статую Давида, которую сделал великий скульптор. Имя я забыла. Сначала мне было стыдно, что все скульптуры голые. Потом я привыкла. Мальчишки на экскурсии в Пушкинском музее хихикали, как дураки, увидев голые скульптуры. Здесь итальянская учительница вела урок в галерее и дети ее слушали. Еще мы были на Золотом мосту. На мосту делают украшения из золота.

            В Сиене мы видели площадь, на которой каждый год скачут лошади. На каменную площадь грузовики привозят песок, чтобы наездники не убились, если они упадут. Посмотреть скачки съезжаются туристы со всего мира.  

            В Риме пальмы зеленые даже зимой. Однажды в Риме три дня был мороз минус пятнадцать градусов. Детей не пускали в школу. Вот бы у нас так!

            В городском автобусе много людей. Я уступила место бабушке. Она погладила меня по голове. Потом мы заблудились. Дядя Саша говорил по-английски, но итальянцы его не понимали. Один итальянец по карте показал нам, куда идти. 

            Еще мы ходили в Ватикан. Видели скульптуру Мадонны и Иисуса под стеклом. Дядя Саша сказала, что сумасшедший венгр давно отбил Иисусу колено. Тогда скульптуру спрятали под стекло от пуль.

            Видели кардинала в красной шапочке. Он вел службу. На службу нас не пустили.

            Еще были в Сикстинской капелле. В капелле кардиналы выбирают Папу римского. Потолки капеллы расписывал Микеланджело. Дядя Саша сказал, что в глаза художнику попала краска. Он ослеп через двадцать лет. Дядя Саша хотел сфотографировать потолок на шпионскую ручку. Но на нас строго смотрели охранники со всех сторон. Мне было так страшно, что нас арестуют. Мама скорее увела дядю Сашу.

            На площади перед собором Святого Петра мы хотели сфотографироваться с принцем. Принц убежал. Он совсем дедушка. Он гражданин Ватикана и хозяин магазинов на площади. Дядя Саша говорит, что в Ватикане девятьсот граждан. Как в нашей школе!     

            Италия очень красивая страна. Мне кажется, что мы жили в музее. В отелях очень красиво. Там очень вкусные пирожные. Лучше, чем в Москве.

            Метро в Риме страшное, как подвал. Вагоны разрисованы граффити.

            Возле разрушенного цирка итальянские дети очень шумели. У римского легионера в доспехах было скучное лицо. С ним никто не фотографировался. Дул сильный ветер».

            Ляпин посмотрел в черное окно с приоткрытой заиндевевшей фрамугой. Снег на подоконнике в отсвете комнаты казался желтовато-серой свалявшейся ватой. Ляпин представил пальмы и кипарисы. Вспомнил каналы Венеции, где в прошлом году плавал на гондоле с женой, и усмехнулся – действительно воняло гнилью!

Глазами Киры из окна приюта он увидел рабочий поселок, мертвые поля, над которыми растеклась стужа, вспомнил Столбцову со злым ртом и пучком грязных волос на затылке, вздохнул и принялся читать дальше.      

            «Спросила бабушку, можно мне называть дядю Сашу папой? Я боюсь спросить его об этом. У него есть сын Слава. Он два раза приезжал к нам. Когда мы остались одни, Слава больно ущипнул меня. Мне было стыдно за него. Он студент. Взрослый. А ведет себя глупо. Ревнует к дяде Саше. Зачем? Ведь мы живем одной семьей. Тут ничего не поделаешь. Дядя Саша сказал, что Слава характером похож на свою маму. Что он имел ввиду, я не знаю. Может то, что Слава все делает исподтишка? Он берет у дяди Саши деньги и никогда не угощает меня, если мы идем гулять.

Дядя Саша сказал, чтобы я называла его, как мне хочется. Но у меня есть отец. Я поняла, что дядя Саша не хочет, чтобы я называла его папой. Перед сном я плакала. Бабушка сказала, что дядя Саша меня все равно любит.

Еще, я хотела бы поменять фамилию, как у мамы и дяди Саши. Бабушка говорит, что я смогу поменять фамилию, когда получу паспорт. Скорее бы стать взрослой!»     

«Дядя Саша возит нас с бабушкой в монастырь на службу. Я спросила дедушку, почему он не ездит с нами в церковь? Если он не верит в Бога, значит, считает, что Бога нет? А бабушка верит в Бога. Значит, Бог есть? Дедушка сказал, что лучше верить в Бога, чем не верить. Под одеялом я сказала, что Бога нет. Было страшно. Ничего не произошло.

Теперь я думаю так. Проще сказать, что Бога нет, потому что его никто не видел. Ездить в церковь труднее. Поэтому многие считают, что верить не надо. Если люди нарисовали Бога в церкви на потолке и на иконах, значит, Бог есть. Люди ведь не дураки, чтобы рисовать того, кого нет. Я верю, что Бог есть».

«Сегодня мама сказала, что оставит меня без ужина, за то, что я не сделала уроки, а смотрела «Ранетки». Бабушка с ней поругалась и покормила меня. Бабушка сказала, что голодом детей наказывать – грех! Когда она была маленькой, то после войны ела крапиву и траву. Голод это самое страшное испытание для человека. Когда люди хотят есть, а взять еду негде. Дядя Саша сказал, что мне надо дать две порции. Это будет самое страшное наказание для меня. Все засмеялись. Буду есть меньше, чтобы была красивая фигура».

«Сегодня мы танцевали в клубе перед ветеранами Великой Отечественной войны. Они совсем старенькие. Я знаю точно, что их меньше, чем в прошлом году, потому что дед Захар умер 5 мая. В прошлом году бабушка дала мне цветы и сказала, чтобы я поздравила деда Захара. Дед Захар заплакал и подарил мне шоколадку.

Дядя Саша спросил меня, с кем была война? С немцами, сказала я. Бабушка напоминала про Адольфика, под которого я всегда причесываю челку. Дедушка и мама смеялись. Дядя Саша сказал, вот спросят меня заграницей дети, откуда я и что знаю про историю России? А я ничего не знаю! Они историю своей страны расскажут, и мне будет стыдно. Но ведь человеку не может все знать. Рядом с нами село Шарапово. Я историю Шарапово совсем не знаю. Так что с того? Я видела там кладбище. Там люди живут и умирают. Мы тоже умрем. Про нас, наверное, тоже не узнают. Надо радоваться жизни. Я хочу, чтобы у меня был муж и дети. Чтобы мы путешествовали и были счастливы. Ведь, когда мы умрем, ничего не будет. А если придут немцы, мы им снова дадим сдачи». 

«Как же я долго не записывала! Ура! Каникулы! Завтра мы едем в Швецию. Потом во Францию. А потом я не помню, куда. Я возьму дневник, чтобы ничего не забыть».

«Запишу все по порядку. Мы ехали на поезде в Петербург смотреть белые ночи. За окном было светло. Я не дождалась ночи. Заснула.

Мы купили билеты и поплыли на кораблике. Туристов было мало, потому что рано.  Дядя Саша сказал, что я была заграницей, а свою страну не знаю. Петербург очень красивый город. Здесь много каналов. Хотя на Невском проспекте мало деревьев. Река Нева очень широкая. На середине дует сильный ветер. Во многих местах камни на берегу отвалились. На некоторых домах осыпалась штукатурка. Дядя Саша сказала, что улицы Петербурга красивые, а дворы, как при Достоевском. Того и гляди оттуда выйдет Раскольников с топором. Достоевский это, кажется, писатель. Потом спрошу маму. А то дядя Саша решит, что я полная дура.

У маминого брата дяди Леши большой красивый дом. Я поела и уснула».

«На поезде мы переехали границу. Вокруг был лес. Давным-давно тут был ледник. А когда он отступил, остались камни и озера. В Финляндии вдоль дороги железная сетка, чтобы диких зверей не сбил поезд. У нас я сеток не видела. Наверное, наши звери умней.

Потом мы гуляли по Хельсинки. Были на главной площади. Площадь похожа на Сенатскую площадь в Петербурге. Только меньше и посередине площади вместо Александрийского столба стоит памятник императору Александру.

В церкви нет икон. Совсем не красиво. Внутри только две скульптуры Лютеру и Агриколе, которые основали церковь в Финляндии. Дядя Саша рассказал. Зато здесь есть скамеечки. Вот бы бабушке помолится! У нее болят ноги. Она не может долго стоять.  Разве Исусик рассердится, если кто-то будет сидеть в церкви?              

В православном храме женщины ходят без платков. В церкви в скале потолок из медной проволоки. Дядя Саша рассказал, что здесь любил выступать русский музыкант Ростропович, потому что тут хороший звук. Как много разных церквей. Значит финны верят по-разному? А еще мы видели скульптуру из труб. Говорят, когда дует ветер, скульптура поет. Ветер дул, а я ничего не слышала.

Потом мы были в акванариуме. Видели акул и скатов. У скатов белые животы. Я поняла, что это рыбы, когда увидела, что у них шевелится рот.

Мы плыли на пароме в Швецию. Паром это огромный корабль. Больше десяти этажей. Он плывет так тихо, что я не поняла, когда мы отплыли от берега.

На пароме много ресторанов и магазинов. Мы пошли в ресторан. Там играла музыка. Танцевали люди. Немцы и датчане. Они очень хорошо танцуют. Было весело. Я люблю танцевать. А в лифте я познакомилась с мальчиком из Германии. Я не знала по-английски. Тогда его мама по-русски сказала, что они из Дрездена. Когда был Советский Союз, который теперь Россия, в школе она учила русский язык.  

Вот как я много узнала. Если бы не написала, то забыла бы».

«Утром мы стояли у борта и смотрели на острова. На островах дачи с флагами. Как удобно иметь дачу на острове! Никто чужой не залезет в огород».

Ляпин ухмыльнулся. Он прочитал про ленту транспортер для багажа в порту, про толстого дядьку и старую тётку в карауле у Королевского дворца в Стокгольме. Про корабль Васса и рассуждения девочки о том, зачем шведы бесконечно долго плыли вдоль безлюдных берегов, чтобы воевать с Россией. «На свете так прекрасно жить!»

Он читал и думал о том, как беспощадна судьба к ребенку, о том, что Киру ждет, когда суд вынесет решенье. «Может ей действительно уехать?» Представил своего внука Филиппку и отогнал «удобную» мысль. 

«Возле музея девушка продавала гамбургеры и воду. Возле девушки была очередь. Рядом парень с тележкой тоже продавал гамбургеры и воду. Но у него никто не покупал. Дядя Саша сказал, что это приезжий араб. Шведы не покупают у него, потому что они его не любят. Мы купили у него сосиски и воду, чтобы не стоять в очереди.

Почему люди не любят других людей? У нас в классе дразнят Татавик и Алика. Татавик – армянка. Алик – цыган. Если в классе узнают, что мой папа армянин, меня станут дразнить. Мне стыдно признаться, что я русская наполовину. Об этом знает только наша учительница Любовь Алексеевна.  

В школе мы учили стихотворение Пушкина. Учительница сказала, что у Пушкина прадедушка негр. Пушкина, наверное, тоже в детстве дразнили».

Ляпин прочитал про Амстердам и улицу Красных фонарей. «Проститутки в маленьких комнатках смотрят в окошки. У старой негритянки были грустные глаза. Я подумала, что она плохо училась в школе. Что же она будет делать, когда состарится?

Однажды я пришла к Тане Шариковой. Ее родители были на работе. Таня по интернету смотрела порнографию. Мы посмотрели вместе. Потом включили «Смывайся».

Я рассказала об этом бабушке. Я боялась, что бабушка станет ругаться. Она не ругалась. Я ее спросила, почему считается позором говорить о том, как делают детей? Ведь все любят детей, а пап и мам поздравляют, если у них родиться ребеночек.

Бабушка ответила, что все ходят в туалет. Но не подглядывает за другими. Потому что это подло. Как делают детей, должен видеть только Бог. Я обещала, что больше никогда не буду смотреть такие подлые фильмы!» 

Ляпин пролистал про кривые дома Амстердам – «выгнулись, как паруса» – и велосипеды; про гвардейцев в медвежьих шапках в Копенгагене и «…розовую медузу фотографировали туристы. Русалочка была одна на камне. Далеко в море ряды больших вентиляторов. Они похожи на марсиан из фильма «Война миров». Я их называю Марси».

«Я не умею писать о себе. Значит, я скрытная. Скрытность – то же самое, что хитрость. Значит, я, в придачу, хитрая? Я часто завидую красивым девочкам, потому что я уродина, но ничего не могу поделать со своим характером».

«Мы путешествуем вторую неделю. Приеду я домой. Одноклассники спросят меня, что новенького? А ведь столько за это время передумано. Столько впечатлений. Я их даже записать не могу. Вот и получается, что я ничего не расскажу!»

«Я помню себя лет с двух. Помню, что стою на берегу пруда. Рядом дедушка. Кто-то спрашивает, сколько мне лет? Помню затопленную лодку. Высокую антенну во дворе. Помню, как бабушка повела меня мыться в душ. Дедушка на крыше из шланга наливал в бочку воду. Я заплакала. Бабушка решила, что я обожглась крапивой. А мне было стыдно признаться, что я боюсь, что в бочку нальются пиявки.  

Когда теперь я рассказала бабушке про лодку и пиявок, они с дедушкой переглянулись. Дедушка спросил, неужели ты все помнишь? Какие они странные! Это же моя память! Только об этом писать не интересно!

События интересно читать, когда проходит много времени. Намного интереснее записывать свои мысли. Вот я прочитала – Эйфелева башня. Перед глазами сразу очереди за билетами. Вокруг люди, люди, люди! А над головой башня, четырехугольная, из железный палок. Негры носят связки брелоков маленьких Эйфелевых башен, как связки ключей из фильма про бабу Ягу. Пристают к туристам. Мне завязали на руку цветную ниточку и просили у дяди Саши денег. Дядя Саша дал. Тогда прибежали другие негры. Дядя Саша их прогнал. А еще Лувр, парк Тюильри, Елисейские поля, Версаль, Диснейленд. Нет, я бы никогда не уезжала из Диснейленда! 

Или набережная Сены. Вместо Сены вспоминается Тибр заросший травой.

Или Ротенбург-на-Таубере. Магазин рождественских игрушек. Из лета попадаешь в Новый год. Мальчик Слава. Он из Петербурга. Пока родители пили пиво, мы смотрели на клоунов. Клоуны в костюмах аватаров кривлялись на мостовой. А еще в воздухе парил волшебник. Дядя Саша сказал, что у него под одеждой железяка. Поэтому, кажется, что он парит в воздухе.

Напишешь слово, а столько воспоминаний. Если все писать, тетради не хватит».

«Мне купили гитару!!! Милая! Милая моя гитара! Как же я люблю тебя! Мы ходили по магазину! Выбирали! Скрипки. Виолончели. Балалайки. Они все хорошие. А гитара живая! Моя! Мы легли с ней спать рядом! Потом придумаю ей имя!» 

«Проклятые квинты и барэ! Проклятый указательный палец не зажимает басовую струну! Мизинец никогда не попадает в лад! Игорь Григорьевич говорит играть просто квинты A, F, G. Я не играю! Он говорит мне глушить струны. Я прижимаю их к грифу. Без интервалов, как глухая корова! Мерзкая тупица! Ненавижу себя!»

Ляпин пропустил летопись творческих мук девочки.

«В школе мы писали сочинение на тему: «Кем я хочу быть». Многие написали неправду про будущие профессии. Потому, что так велела писать Любовь Алексеевна.

Ксюха Гаврилова, говорит, что после школы хочет выйти замуж, родить троих детей и воспитывать их. Деньги должен зарабатывать муж. С ней согласны все девчонки. Я тоже согласна. Но лучше рассчитывать на себя. Потому, что богатых на всех не хватит. Пока наживешь богатство, станешь тридцатилетней старухой. А выйдешь замуж за тридцатилетнего богатого старика, он до конца жизни никуда не денется. Приведу я его в нашу компанию и мухи сдохнут от скуки. Девочки засмеялись. Ведь не все зарабатывают деньги. Некоторые живут бедно всю жизнь».

«Перечитала вчерашнее. Мне страшно, что я закончу институт. Рожу детей. Буду работать всю жизнь. А у меня не будет денег даже на машину.

А как же бабушка и дедушка? У них нет машины. Но ведь я люблю их больше всех на свете! Вот, что я придумала! Когда я вырасту, я заработаю много денег и куплю им самую дорогую машину! А еще – маме и дяде Саше!»

«В книжном магазине дядя Саша сказал, чтобы я выбрала книжки, которые мне нравятся. Мне стыдно признаться в том, что я не люблю читать! Читать скучно! Гораздо веселее играть в компе. Общаться в скайпе. Мама по секрету сказала, что дядя Саша мне уже купил подарок на Новый год. Телефон! Тогда пусть будут еще книжки!

В классе больше всех читает Ксюша Гаврилова. Еще некоторые дети читают «Гари Потера». А мне скучно читать сказки о волшебниках. Они для самых маленьких».

«Мама и дядя Саша улетели в Таиланд. Скучаю».

Следующая запись датирована месяцем позже: «Мамочка! Папочка! Возьмите меня к себе! Я не хочу жить!» Ляпин сообразил – в это время погибли родители Киры.

«Сейчас я долго сидела и думала. Как написать про то, что внутри постоянно болит, а деться от боли некуда. Как написать, что я знаю, что все вокруг цветное, а для меня серое. Все серое, словно посыпано золой из печки. Зола сыпется и сыпется. А мне не становится легче, потому что ничего не меняется. Мамы и папы нет». 

«Если Бог наказывает плохих людей за плохие поступки, за что он наказал маму и папу? Что они сделали плохого? Что плохого сделали мы с бабушкой и дедушкой? Что плохого сделала я? Исусик, ты есть? Или ты только нарисованный? Я не верю, что ты только нарисованный! Когда ты услышишь меня, сделай так, чтобы вернулась зима! Чтобы мама и папа никуда не летали! Если ты хочешь, чтобы нам было плохо, пусть я умру! Мама и папа родят ребеночка! Бабушка и дедушка будут любить его, как любили меня! Пусть мне будет плохо, а всем пусть будет хорошо! Боженька, ты же можешь все!» 

«По математике у меня четверка за год. Какая же я дура! Бабушке и дедушке за меня стыдно! Папе и маме тоже стыдно! Они у боженьки за мной внимательно следят».

«Я дала слово маме и папе, что буду есть все, что мне дает бабушка! Что буду помогать ей в огороде, чтобы вырос хороший урожай. Потому что в магазине все дорого. У нас теперь другая жизнь. Мы продали дом, потому что у нас трудно с деньгами».

«Мамочка и папочка, я обещала вам, что буду записывать для вас каждый день, хотя бы по строчке. А записывать некогда. Мамочка, посуди сама. Утром мы ходили с дедушкой в лес. Потом в магазин. Потом пололи с бабушкой огород. Выкапывали молодую картошку. Потом я кормила нашего пса Вовку. Потом мы поливали грядки. Потом с дедушкой плавали на лодке на остров. Там домик бобра. Бобр нырнул в пруд. Сейчас придут подружки. С ними надо погулять. Перед сном надо почитать рассказ Тургенева, который нам задали на лето. Когда же записывать?»

«Ездили с дедушкой на велосипедах в квартиру. Я видела ежа и белок. Вспомнила Мишкольц в Венгрии. Там в парке много белок. Они никого не боятся. Подумала про маму и папу. Заплакала. Дедушка не видел. Он ехал сзади».

 «С Дашкой подглядывали из малины, как в душе моется дед Леша. Он весь волосатый. Он так тер себя, что у него все выросло. Мы с Дашкой, засмеялись и убежали. А потом Дашка мне по секрету показала, как у нее на курице растут волосы. Как у взрослой. Мне стыдно говорить про это, а Дашке нет. У меня ведь тоже вырос волос. Как у Дашки. Дедушка сказал, что он не смотрит на меня, когда моет меня в ванной. Когда я выросту, мне надо мыться самой. Раньше он залезал со мной в ванну. Теперь дедушка говорит, что ему стыдно залезать со мной, потому что я большая. Мы не поместимся. Бабушка тоже не может мыть меня вечно. Она плохо ходит. Но ведь с дедушкой всегда так весело! Он щекочется. Мы громко смеемся. А бабушка сердится на кухне и говорит, что прибегут соседи с девятого этажа. А еще дедушка целует меня в мокрую попу. Это так смешно».

В записях о первых днях в приюте замер страх.

«Тут нет решеток. А домой нельзя! Наверное, это все-таки тюрьма.

Давным-давно у нас была морская свинка Дуська. Беленькая с чубчиком. Дуська узнавала маму по шагам. Бегала по клетке. Радостно вставала на задние лапки.

Когда мама мыла клетку, я следила, чтобы Дуська не шмыгнула под диван. Приют для меня, как комната для Дуськи. Кажется, что можно уйти, а уйти некуда».

«Как же я люблю бабушку! Дедушку! Тетю Лиду! Дядю Колю! Я снова дома! Ура! Запишу все завтра!».

«Я очень боюсь полицейских. У меня от страха дрожат руки. Если полицейские это увидят, то дети узнают, что я трусиха. Бабушка и дедушка, мне очень плохо без вас!»

«Только в дневнике я остаюсь наедине с собой. В комнате за мной следит Лера ябеда. Ира спрашивает, что я пишу? Как я ей скажу, что я пишу про Вадима? Он красивый и смелый. Правда, он немного заносчивый. Обзывается. Но ведь о человеке судят не по словам, а по поступкам. Он заступился за меня перед Веркой. Дети называют ее Пучок. У нее сальный пучок на затылке. От нее плохо пахнет. Бабушка говорит, что так пахнет от женщин, которые за собой не ухаживают. Не моют по вечерам нужные места и не меняют белье. В приюте все Верку боятся. Даже воспитатели и повара. Только Вадим ее не боится. Она очень противная. Говорит тихо. Притворно улыбается. А глаза у нее злые. Если она гладит детей по голове, то нужно стоять смирно. Я попросила ее не гладить меня. Она ведь меня не любит. Зачем притворятся? Она назвала меня злой. Почему? Ведь я сказала честно! Когда Вера Никитична рядом, мне хочется спрятаться. Так чувствуют себя все дети. Но им некуда деться.

Хотела написать про Вадика, а получилось про Верку. У Вадика губы бантиком. Он внимательно слушает. А когда хочет сказать, что-то смешное, у него улыбаются глаза. Если бы я прошла с ним за руку по улице, мне бы все завидовали. Мне так хочется, чтобы Вадик меня обнял, тогда мне не будет страшно Верки.

Зачем я пишу об этом? Затем, чтобы об этом знал только дневник и я».   

«Екатерину Ивановну пушистенькая и веселая белочка. От нее пахнет конфетами. Она не боится Верку. Никогда не приказывает, а дети ее любят. Верку это злит».

«Семен Матвеевич похож на старого Бармалейкина из мультика. Когда он сердится, то вертит пальцами, или делает бумажных голубей из тетрадки». Ляпин усмехнулся: даже об этом дети знают. «Дедушка говорит, что директор с женой ночевал у нас в деревне. Бабушка тогда работала на складе. Если бы бабушка сейчас работала на складе, меня бы давно отпустили домой!» 

«Почему всегда запоминаются плохие истории. А хорошие не запоминаются.

Ира повела меня показать приют. Мы шли через сугробы. В котельной на куче угля спала кошка. Дядька в ватнике схватил кошку и швырнул ее в топку. Кошка в воздухе сделалась прозрачной и красной. Потом вспыхнула. Другой дядька ударил его лопатой. Мы с Ирой убежали. Она покурила за углом. Рассказала, как к ней приставал отчим. Заставлял его потрогать. У мужчин он очень большой. Первый раз ей было интересно. Потом противно. Отчим заставлял ему дергать. Она до сих пор чувствует ладонью тепло.

Мать Иры узнала про отчима и повела ее к гинекологу. Если бы, что-то было, она посадила бы отчима в тюрьму. У Иры было с двоюродным братом. Она ничего не помнит. Даже боль. Только потом все опухло и пекло. Поднялась температура.

Я подумала, когда я вырасту, у меня будет муж. Я бы хотела, чтобы моим мужем был Вадим. Я представила, что Вадим меня поцелует. Потом произойдет, как в кино у Шариковой. Ира говорит, что у мужчин одинаковые. Значит у Вадима, как у деда Лехи. Хотя мне страшно, я думаю, что в мире все женщины рожают. Им тоже страшно, но ведь без детей нельзя. Про детей думать, конечно, рано. Но ведь я никому не говорю.

Ира рассказала, что Наташа Соколова и Маша Демина е…ся. Наташа со старшеклассником из третей школы. У Маши есть парень в городе.

Ира сказала, что можно получать удовольствие и остаться девочкой. Я поняла, о чем она говорит. В первом классе на уроке у нас одна девочка засовывала руку в колготки. Потом тряслась и делалась синяя. Учительница ее ругала. Дети над ней смеялись. В школу вызывали ее родителей. А девочка все равно делала. Ира говорит, что мне надо попробовать. Мне было стыдно, что я поделилась с ней.

Ира говорит, что с матерью лишь раз была на море. А больше нигде не была. Мне стало так жалко Иру. Я заплакала. Мы поклялись, что никогда не предадим друг друга».

«В душе голая Ира сказала, что она делала это много раз. Мне надо попробовать. Вместе даже лучше. Она встала под горячую воду и расставила ноги. Начала крутить пальцем и сказала, чтобы я повторяла за ней. Мне было стыдно и противно. Ирка закрыла глаза и завыла. Тогда я выбежала из душа. В раздевалке я предупредила Иру, чтобы она меня не заставляла. Иначе я перестану с ней водиться. Я не наркоманка. Ира говорит, что у меня курица обросла, а я еще маленькая. Ну и пусть!»

«Вера Никитична так громко храпит, что ее слышно в коридоре. Когда охранник ложиться спать, дети ходят курить на улицу через пожарный вход в спортивном зале. Дверь закрывается изнутри на большой крючок. Я спросила Иру, почему дети не убегают домой? Она говорит, что многим детям здесь лучше, чем дома. Здесь хорошо кормят. А дома им нечего кушать. Лучше убегать из школы. Меня провожают, пока я не привыкну.

Мне стало легче на сердце. Я знаю, как отсюда уйти. Потом мы уедем с бабушкой и дедушкой, чтобы они не волновались».

«Уборщица баба Нюра ворует из тумбочек конфеты и еду, когда дети в школе. Вадим завернул в фантики какашки и положил их в прозрачный пакет. Побрызгал одеколоном. Я так смеялась, когда Ира мне показывала лицо бабы Нюры. Прикольно».

«В школе из-за меня подрались пацаны. Очень глупо. Хотя, должна признаться, мне приятно. Меня в школе все узнают. Получается, что я очень тщеславная».

Ляпин прочитал фамилии и клички тех, кто с Герасименко пришел драться за Киру. Задержался на абзаце: «…Вадим показывал пацанам немецкий кастет. Второй кастет он дал Васильцеву. Мальчики прячут кастеты во дворе, чтобы никто не нашел. Ира рассказывала, что давно старшие пацаны, после дискотеки подрались с черными. Семенов кастетом сломал одному челюсть. В приют приехала полиция и забрала не того мальчика. Мальчик никого не выдал. Пацаны за мальчика сожгли колесо у полицейской машины. Вся машина не загорелась. Полицейские приезжали в приют. Никого не поймали».     

Ляпин отодвинул стул и прошел по кабинету, заложив руки за спину.

– А вот это уже ЧП! – пробормотал он.

Ляпин вспомнил нашумевшую драку и чертыхнулся! Год назад он погасил скандал – кого-то отправил в детдом, кого-то в интернат. Если, в сложившихся обстоятельствах с Бариновой, Столбцова раззвонит о дневнике, Гладышева припомнит ему давние грехи.

Директор решил не горячиться и вернулся за стол.        

«…пацаны подсматривают за большими сиськами Леры. Перед сном она ходит по комнате возле окна в одних трусах. Говорит, пусть пацаны умрут от онанизма. Дура!»

«Игорь Лосев из рогатки убил снегиря. Он купил итальянскую рогатку и железные шарики в магазине рыболов-охотник. Семенов играет в карты на деньги. В приюте ему все должны. Вадим дал Семенову в морду. Он сказал, чтобы Семенов не играл в карты с младшими. Вадим всех защищает. Он ударил Шмелькова, за то, что тот сделал Светке Обручевой велосипед. Когда Света спала, Шмельков воткнул ей между пальцами бумажки и поджог. Света дергала ногами и кричала. Маленькая Саша надела сапог. А в сапоге спала мышка. Саша раздавила ее. Теперь Саша не хочет надевать сапоги на улицу. Она боится и кричит. Дети над Сашей смеются. А разве это смешно, когда другому человеку плохо! Почему дети в приюте жестокие? Раньше я ничего не знала про то, как люди плохо живут! Теперь мне самой плохо. Мне одиннадцать лет. Неужели это навсегда! Если бы Вадим был злым, как все, незачем было бы жить».

«Все девчонки в приюте пишут Вадиму записочки про любовь. Я ему никогда не напишу! Никто никогда не узнает, что я его люблю!»

«Он приподнял мою книгу и посмотрел обложку. Сказал, если я захочу, то он даст мне продолжение. Конечно же я хочу. Мне иногда так хочется его поцеловать!»

«…увидел меня в кофте «Я люблю Вену». Сказал, что у него такая же дома. Они были с мамой в Вене. Его папу не пускали заграницу из-за того, что он военный. Вадим вдруг повернулся и ушел. Мне кажется, что он плакал. А рядом были другие дети».

«Вадик не похож на других мальчишек. С ним интересно. Но не понятно.

Он говорит, что Бога выдумали злые, чтобы подчинять слабых. Вся власть и богатство у злых. Поэтому злых нельзя жалеть. Они никого не жалеют из-за своих денег.

Вадим хочет их убить. Он станет офицером. Соберет других офицеров. Они прикажут солдатам убить богатых. Потом они поделят бензин, а деньги раздадут людям. У Вадима дома папин пистолет и автомат. Он будет воевать со злыми. Мальчишки всегда фантазируют. Еще Вадим говорит, что президента надо защищать, даже если он плохой, потому что его выбирают люди. Я не понимаю Вадима. Он говорит одно, потом другое.

 Вадим говорит, что Бога нет, а русские должны в него верить. Тогда жить в России всем станет лучше. Как же верить в того, кого нет? Я про Бога теперь ничего не знаю».

Ляпин закрыл тетрадь.