Онтологические прогулки

Мы опять возвращаемся к очень трудному вопросу, который начали обсуждать выше (Реальность настоящего момента. Субъективное время) - что определяет настоящее? Что структурирует время, какие объективные обстоятельства и условия? Почему человек его вообще структурирует? Ведь во всех ситуациях дело непременно обстоит так, что именно сама линия времени служит репером, относительно которого устанавливается весь порядок бытия, порядок того, что существует действительно, а что - лишь виртуально, образно, символически и тому подобное. Практически неудержима та сила, с которой эта шкала как бы притягивается нашим сознанием и накладывается на воспринимаемый поток событий. Невозможно сопротивляться ее возникновению в нашем восприятии, невозможно помыслить или вообразить иной стереотип распределения реальности, чем эта привычная схема. Убрать ее значило бы вообще разрушить адекватное восприятие реальности. Вместе с тем, само время не обусловлено никакими законами или принципами, оно ничему не подчиняется и изначально дано таким, какое оно есть и каким мы знаем его.

 

Если мы возьмемся анализировать схему или структуру времени, то обнаружим два обстоятельства, которые с ним неразрывно связаны. Во-первых, во всем, что изменяется – в вещах, свойствах, процессах, отношениях - мы вместе с изменениями усматриваем или констатируем тождественность. Человек видит вокруг себя разнообразные предметы и полагает, что они все или почти все остаются тождественными самим себе, несмотря на течение времени, и даже вопреки этому течению. Вот этот стол, что я вижу перед собой, он тот же самый, что и час назад. Солнце поднялось из-за горизонта, то же самое Солнце, что и многие миллионы лет тому назад. Дом за окном был здесь и вчера, и на прошлой неделе, и в прошлом году. Мы говорим это обо всех предметах, которые возникают в нашем восприятии; более того, они именно потому и есть для нас объекты, что остаются тождественными самим себе. Другими словами, достаточно возникнуть первой идее или первому представлению об утекающем потоке времени, как одновременно с ними возникает представление или идея о неизменном объекте, в котором есть что-то, что вырвано из этого потока, удержано какой-то силой и не зависит от него. (Ю.Подорога, кстати, указывает на связь терминов " durée" - бергсоновская длительность, дление и " dureté" - твердость, сопротивляемость: "этимологический анализ... вскрывает основополагающую черту, свойственную длительности: сопротивляемость. Длительность представляет собой форму сохранения во времени, вопреки его разрушительному влиянию" [2].)

 

Второе непременное обстоятельство состоит в том, что в сознании поток событий образует связное целое, единство которого и есть единство общего хода времени, с общим тактом, с общим ритмом их наступления, где все структурировано одновременностью. Здесь мы также видим, что ключевое понятие единого хода отнюдь не извлекается из самих событий. Наоборот, каждое событие вполне самодостаточно, и все они, взятые по отдельности, могут быть восприняты или представлены друг без друга, в любом порядке и в любых сочетаниях. Только усмотрение интеллекта вводит одновременность, а вместе с ней - общий ритм. Наука следует этой логике и, развивая ее дальше, настойчиво ищет стабильное, неизменное, постоянное, инвариант.

 

Субъективный характер времени и сводится, в основном, к произвольности этих двух обстоятельств. Еще более его усиливает то, что они своеобразным образом отражены во внутреннем мире субъекта, поскольку каждый из них обладает здесь своим "внутренним двойником". А именно, тождественности вещей противополагается самотождественность субъекта; она иногда фиксируется сознанием в явном виде, иногда нет, но в любом случае присутствует как бы наготове, чтобы быть осознанной. И также тождественность субъекта, как бы по аналогии с нормативной тождественностью объектов, не является объективным свойством, его независимой характеристикой, которая бы в нем замечалась, обнаруживалась, констатировалась. Напротив, она лишь вкладывается интеллектом в тот самый момент, когда рождается представление о субъекте.

 

В свою очередь, связность потока событий для субъекта выступает как связность истории его жизни, которая в его собственном представлении образует единое целое. Этот распад на два потока, на два плана - историю субъекта и эволюцию мира - позволяет нам забыть о произвольности каждой из этих форм по отдельности, поскольку один поток создает нужную рамку, фон, контраст для другого, где один отражается в другом, конкурирует с другим и позволяет другому продемонстрировать свою реальность.

 

Мы помним, что Кант называл время условием созерцания [3], а значит оно не есть объективная реальность, независимая от человеческого взгляда. Однако субъективность не есть произвол, она не должна означать произвол или вести к нему. Ведь мир выдвигает свои условия воспринимающему субъекту, предъявляет требования и ограничения, к которым эта схема времени и ее конкретная структура, как и любые другие конструкции сознания, должны адаптироваться. Только тогда она сможет функционировать и выполнять свою задачу, не спотыкаясь на каждом шагу, не демонстрируя свою несостоятельность в разнообразных несостыковках персонального опыта и не впадая в противоречие. Понятие одновременности уже было однажды переосмыслено в рамках теории относительности, которая, в известной мере, сузила диапазон произвольности и заставила частично отказаться от умозрительных соображений и опереться на измерения.

 

Рассмотрим данный вопрос с иной точки зрения, прибегая к  аргументам, которые мы уже приводили ранее (Пространственные отношения. Независимость объектов) в отношении пространственных форм. Разумеется, ничто не мешает сказать, что и наше восприятие вообще, и разнообразные конкретные формы, в которых организуется поступающая информация - в том числе концепция времени - все это имеет субъективный характер и не значит ничего для внешнего мира. Для такого утверждения у нас достаточно оснований. Однако в таком утверждении мы, не задумываясь, возводим интеллект субъекта, да и его самого, в ранг независимой и автономной инстанции, которая способна порождать собственную уникальную реальность. Эта реальность, пусть даже и с ограниченным онтологическим статусом - ментальная, символическая, воображаемая реальность, время, пространство, причинность, законы природы - пребывает наряду с объективной внешней реальностью. Но сказав "А", надо быть готовым сказать "Б", а именно, что эта инстанция - субъект, сознание, интеллект - реально противостоит объективному миру, и, тем самым, через эту внеположенность, как удерживающий определенного рода признанную реальность, он и сам приобретает характер объекта. Вновь возникает порочный круг субъективности, о котором уже говорилось ранее. Поэтому, хоть мы и допускаем независимость субъекта и его духовного существования, она не должна быть, если так можно выразиться, слишком навязчивой.

 

Таким образом, в поляризации субъект/внешний мир есть определенное противоречие, и оно начинает осознаваться, когда его доводят до крайности. Субъективность невозможно усмотреть в виде объективного факта материального мира, и тем не менее, мы желаем рассматривать ее наряду с этим миром как часть единого целого. Другими словами, субъективность есть тот неустранимый остаток, что все-таки был устранен в ходе этой поляризации, все внимание которой обращается на взаимную внеположенность материальных объектов друг другу. Поскольку итог такой поляризации есть, в сущности, лишь идеальный предел, достижимый только в теории и не имеющий собственной реальности, то, соответственно, и все содержание субъективного мира не может считаться в полной мере независимым. Оставляя за собой возможность выбора поверхности скольжения по объектам материального мира, субъект, находясь в своем "мире Годо", скользит по ним, соблюдая их форму.

 

Есть одно специфическое проявление субъективности, заключающееся в том, что каждый человек присваивает себе разнообразные феномены - он признает своей деятельностью работу своего восприятия, своей фантазии, воображения, памяти, интеллекта, он признает своими чувства, эмоции, переживания, настроения и тому подобное. Субъективность неразрывно связана с этим своим проявлением, мы вообще не можем представить одно без другого. Попробуем мысленно переместиться во времени в тот момент, когда субъективный мир только возникает. Разумеется, никакой интроспекцией добиться этого невозможно, ведь весь наш опыт как раз и погружен в него. Поэтому речь идет о некоей абстрактной реконструкции, которая, отталкиваясь от результата - развернутого мира сознающей себя личности, - пытается добраться до истока, до генезиса, независимо от того, в каком смысле этот генезис рассматривается - то ли как развитие отдельной личности, то ли как видовая эволюция, то ли просто как отдельные моменты жизни, в которых сам интеллект пробегает все этапы от полного забвения себя до острого осознания собственного существования. Так вот, в этом генезисе акт субъективного присвоения есть начало поляризации между внутренним и внешним мирами. Осознавая свою власть и свою ответственность в отношении ряда феноменов, человек начинает проводить границу собственного мира.

 

Однако нетрудно заметить, что ни одно из явлений, которые данная личность считает принадлежащими себе, не обладает каким-либо специфическим признаком подобной принадлежности, который позволил бы это присвоение оправдать. Все феномены по отдельности, в сущности, безличны и индифферентны к субъекту. Единственное, на что субъект мог бы сослаться, это уникальность опыта переживания этих явлений, поскольку они доступны только ему одному и никому больше. Но уникальность не отменяет индифферентности. Короче говоря, присвоение есть акт самого субъекта, в определенном смысле волевое решение, которое его конституирует в качестве субъекта. Если бы это присвоение можно было отложить в сторону как произвольное действие, забыть о нем и, соответственно, перестать искать в предполагаемых событиях внутренней жизни какой-либо личный аспект, который это присвоение намечает, то исчезнет реальность разделения на субъективный мир и внешнее существование, даже намек на него, а с ним пропадет смысл говорить о непроницаемой границе между этими двумя мирами. Мы своим собственным существованием провоцируем раскол, который неспособны преодолеть.

 

Можно ли извлечь что-либо позитивное из всего этого? Невероятно зыбкая почва, неустойчивое равновесие между ускользающими концепциями, которые растворяются до прозрачности под пристальным взглядом, рассеиваются и не оставляют ничего после себя. Попробуем же все-таки зафиксировать итог, пусть даже скромный. Допустим, мы решим - раскол иллюзорен и субъективность пуста и бесполезна; тогда, казалось бы, их можно игнорировать. Но противоречие между субъективностью и объективностью так просто не исчезнет. Дело в том, что остается сам акт, пусть даже его содержание и итог можно проигнорировать. Этот акт что-то обещал, на что-то намекнул, после чего канул в прошлое. Но за ним пришел другой, третий, и так далее. Субъект все время пытается утвердить свою реальность, свое присутствие, и все ушедшие акты, несмотря на свою бездейственность, составляют для него самостоятельный поток в его "мире Годо", он может ссылаться на него и подстраивать к нему свои будущие акты. Все эти акты приходится признать как присутствие субъекта, а с ним и субъектность в этом исчезающем действии.

 

Вернемся ко времени. Ход событий во внешнем мире идет определенным порядком, и чтобы определить время наступления событий, мы располагаем самыми разными способами, методами, приемами и приборами. Все эти разнообразные подручные средства, казалось бы, придуманы так, что не требуют вмешательства и способны выполнить свою задачу в наше отсутствие. С этой точки зрения в процедуре нет ничего субъективного, никакого произвола, а личностный фактор отсутствует. Ход времени, который она позволяет реконструировать, представляется вполне объективным. Однако эта индифферентность только кажущаяся. Во всей схеме существует ряд узловых точек, ключевых моментов, которые невозможно избежать. К примеру, калибровка соответствующих приборов включает личное наблюдение, при котором только субъект, присутствующий в данном месте в данное время, способен объявить одновременными два события, и на основании этого производится разметка. Этот процесс может принимать самые разные формы, и здесь очерчено лишь самое его ядро. Но отсюда следует решающий вывод: сколько бы мы не пытались мысленно удалить личность из процесса образования временнóй шкалы, ее присутствие в узловых местах все-таки неизбежно. Уже это позволяет сказать, что время не является в полной мере характеристикой, свойством предметов, вещей или процессов. Длительность привносится нами в разрозненный хаос событий через фиксацию одновременности, мы ее приписываем, регистрируя и связывая события в последовательные серии.

 

В своем "Очерке о непосредственных данных сознания" Бергсон пишет относительно наблюдения длительности во внешнем мире: "...мы отмечаем точный момент, когда движение начинается, то есть одновременность внешнего изменения с одним из наших психических состояний; мы отмечаем момент завершения движения, то есть вновь одновременность; наконец мы измеряем пройденное расстояние - единственная вещь, в самом деле измеряемая. Таким образом, вопрос о длительности и не возникает, только пространство и одновременность... Интервал длительности существует только для нас и только по причине взаимопроникновения наших состояний сознания. Вне нас обнаружимо только пространство, и, вследствие этого, одновременности, о которых нельзя даже сказать, что они объективно следуют друг за другом, потому что любая последовательность мыслится из сопоставления настоящего и прошлого - что убедительно доказывает, что интервал длительности не засчитывается с научной точки зрения" [4].

 

Личное присутствие оказывается неизбежным, поскольку временнЫе характеристики разных событий, взятые как таковые, являются по отношению к ним лишь внешней формой. Саму по себе ее никаким образом нельзя обнаружить, пока не возникнет субъект, способный ее объявить, и через кого она станет явной, станет фактом. Предметы в мире даны таковыми, какие они есть в данный момент. Разумеется, каждый из них обладает историей - этот письменный стол, это дерево, эта гора, эта планета - все они прошли определенные стадии развития, имели начало во времени, а до этого начала есть еще более дальняя история происхождения их исходных элементов. Эта история записана на самом предмете, в его окружении, у этой истории имеются свидетели и они могут быть допрошены. Однако - и в этом заключается ирония - эта история есть нечто необязательное, факультативное. Как замечает Г.П.Аксенов, длительность "...не обладает свойством аддитивности, то есть накопления. Накапливается опыт, а жизнь проходит" [5]. Следы истории, шрамы времени, печать прошедшего - все они является таковыми лишь постольку, поскольку мы хотим видеть их в таком качестве. Потому что, с другой стороны, все эти следы являются лишь реалиями настоящего, такими же, как и любые другие реалии. Все вместе они образуют действительность такой, какая она есть сейчас, безразличной к своей истории. Своим текущим состоянием эта действительность полностью исчерпывается. В свою очередь, восприятие такой действительности совершенно не требует примысливать историю. Видеть историю, реконструировать, догадываться о ее многообразии, а вместе с ней видеть мир во времени - все это доступно только субъекту, который задается подобной целью и который имеет для этого навык. "Когда я своими глазами смотрю на циферблат часов, - пишет Бергсон, - и стрелки, движущиеся в соответствии с колебаниями маятника, то не время я измеряю, как бы это ни казалось очевидным, – я фиксирую одновременность, а это совсем не одно и то же. Во внешнем пространстве есть только расположение стрелок относительно маятника и при этом ничего от позиций прошлого. Только внутри меня есть процесс организации и взаимопроникновения, образующий реально длящееся время" [6].

 

Итак, мы не можем непосредственно обнаружить во внешнем мире ход времени так, чтобы он предстал как определенный факт или как обстоятельство, которое легко было бы продемонстрировать. И тогда взгляд обращается в сторону внутреннего ощущения времени, чья роль в силу этого становится решающей. Способны ли мы извлечь этот неуловимый ход времени из течения собственной внутренней жизни?

 

Ход событий, который мы воспринимаем как наш индивидуальный мир, как наши переживания, мысли, эмоции, распределяется в известном порядке. Это распределение возникает весьма естественно, почти автоматически, почти безотчетно, словно бы само собой. Но, даже не вдаваясь в детали коварного вопроса о структуре внутреннего мира, о его закономерностях и о его "материи", можно и в его отношении сказать, что порядок времени не "прописан" в самих событиях внутреннего мира, а также представляет собой систему меток, маркировок, которые мы сами приписываем этим событиям. Более того, навык создания временнЫх меток приобретается, он не дается нам от рождения, а воспитывается, и, как у любого навыка, в его работе возможны нарушения и сбои.

 

В своей статье "Выйти из лягушки, войти в человека..." Джимена Каналес рассказывает нам историю того, как в ходе развития астрономии возникла проблема формирования объективного, научного понимания одновременности - психологической одновременности. История началась с работ швейцарского астронома Адольфа Хирша, который, "...чтобы достичь точности в астрономии, исследовал индивидуальные различия в скорости передачи ощущений. Его спорные результаты... вызвали горячие дискуссии, как среди физиологов, так и среди астрономов, которые расходились во взглядах по поводу природы этих различий. Были ли они из-за различий глаз или мозга или из-за навыка и тренировки? Обсуждали, как от них избавиться" [7]. В связи с этим возникли чисто философские вопросы и о том, что считать человеком, и о том, как можно достичь объективности.

 

В конечном счете, этот спор заставил обратить внимание на серьезные и глубокие корреляции между историей научного понимания объективности и научного понимания того, что является человеческим телом.

 

Текущие события есть то, с чем субъекту необходимо считаться, что следует держать в поле своего внимания, именно они, поэтому, есть основная - практическая - характеристика, которой регулируется структуризация временнЫх отношений. Они актуальны, эти действующие факторы, и они есть сама реальность. Все остальные события либо потеряли для нас актуальность, превратились в бездействующие фантомы и наше сознание относит их в прошлое, либо они - фантазия, которую мы отправляем в будущее.

 

Таким образом, непрерывно анализируя приходящую информацию, сознание делит все факторы на действующие или реальные силы, с одной стороны, и на безжизненные, виртуальные и не имеющие актуальности тени - прошлое и будущее, с другой стороны. И несмотря на то, что в принятии решения учитываются самые различные обстоятельства, которые не контролируются субъектом, ничто не может навязать ему подобное решение, и оно остается его личным определением. События не имеют никакой специфической маркировки времени, и потому расставлять эту маркировку приходится нам самим. Именно здесь находится узловое место, где мы ясно видим решающую роль субъективного фактора в структуризации времени и где ее нормативный характер как бы выходит на поверхность. Зафиксировав все актуальные для себя факторы, признав их таковыми, субъект устанавливает, регистрирует одновременность. И затем следует второй шаг, когда распределяются метки-даты между всеми остальными образами и событиями. Решение, принимаемое, возможно, совершенно безотчетно, оставляет временнУю шкалу на стороне субъекта, на его совести. А поскольку вопрос об актуальности (или о реальности) происходящего также всецело увязан с этой шкалой и ей распоряжается субъект, в его восприятии сами события становятся безразличными по отношению к этой актуальности. Субъект же получает возможность оперировать всеми областями - прошлым, настоящим, будущим - так, как если бы они были в равной степени реальны (или нереальны). И хотя мы пользуемся глаголами в разной модальности - "было", "есть", "будет", мы не ставим под сомнение одинаковую реальность того, к чему они относятся.

 

Можно попытаться, хотя бы на словах, перестроить сложившиеся отношения. Пока все обстоит так, что переводя событие в регистр прошлого, мы отменяем его действенность. Если бы, напротив, только что ушедшее мгновение не теряло актуальности, то оно продолжало бы быть настоящим – ведь в этом и есть смысл актуальности. Бергсон настаивает - мы должны каким-то образом удержать ушедшее, сохранить его действенность. Но мы не обладаем языковыми возможностями для выражения подобной ситуации, когда прошедшее событие еще не вполне ушло и его обстоятельства частично остались актуальными, а частично уже покинули сцену. Наши стереотипы, в которых есть только однозначное деление прошлое/настоящее, становятся неадекватными.

 

Для отдельного субъекта понятие времени вырастает естественным образом как поток его личных событий и переживаний. Однако интуитивно понятно, что эта идея времени не может принимать любые формы по нашему произволу и (возможно, в противоречии с тем, что утверждалось чуть выше) мир сопротивляется такой произвольности и заявляет свои требования. Внешняя и внутренняя жизнь снабжают человека материалом, где имеется все - и текущее мгновение, и следы прошлого в воспринимаемых вещах, и образы памяти в сознании. От субъекта же исходит лишь пустая форма времени, и вряд ли можно сказать, что он вместе с ней приносит какое-то свое, независимое, дополнительное содержание. Не углубляясь в сложные вопросы, отметим лишь два обстоятельства. Во-первых, имеет место увязка различных потоков событий для различных субъектов, которая становится объектом согласования, чтобы можно было говорить о времени. Этот аспект далеко не второстепенный: развитие навыков обращения со временем у ребенка происходит в основном в результате общения с воспитателем. И символический характер временнЫх меток, которым каждое сознание, приобретя этот навык, размечает свою внутреннюю жизнь, а вместе с ней и внешнюю, немыслим без использования языка, что неизбежно выводит нас в социальную среду. Другой вопрос состоит в том, что время должно стать объективным, не привязанным к данному человеку, и распространится по всей материальной вселенной в виде общей рамки. Теория относительности использует процедуру синхронизации часов, обладающую универсальным характером, связанную с постоянством скорости света, и определяет правила согласования локальных временных потоков. Здесь уместно было бы задать разные вопросы, например, допустимы ли другие "неизменные" скорости, а также допустимы ли другие соглашения относительно скоростей, в которых, скажем, постоянства скорости было бы необязательно, но которые представляли бы нам физическую реальность непротиворечиво и согласованно между собой?

 

В механике, к которой относится и теория относительности, время и есть та самая формальная множественность; она чисто внешним образом присоединяется к объектам, которые не обладают историей, которые не стареют, и у которых нет необратимых внутренних изменений, способных стать средством назначения дат и позволяющих качественно отличить одни мгновения времени от других. Механика пользуется такой разметкой как чем-то готовым. Как замечает Г.П.Аксенов, она "...не заметила, что использует для измерения движения тел, так сказать, “чужие” время и пространство, то есть не внешнее, а внутреннее, что для механики оно артефакт. Творческий акт Галилея заключался в раздвоении, расщеплении одновременности на время и пространство, которые не присущи внешним вещам самим по себе" [8]. Время механики уже не субъективное время, оно не принадлежит никому и принадлежит всем, но характер его ничем не отличается от характера субъективного времени. Реальное физическое изменение следует искать в термодинамике, среди макроскопических систем, обладающих собственной структурой. Можно предположить, что жизнь субъекта невозможна, если в его материальной основе не будет подобной структуры, так как без нее не возникнет личное время.

 

Если время субъекта связано с необратимостью физических процессов (хотя и не сводится к ним без остатка), то следует иметь в виду, что необратимые процессы должны занимать конечное пространство, а отнюдь не сосредотачиваться в материальной точке, не имеющей размеров, они должны вовлекать определенное количество независимых объектов, чтобы образовалась статистическая представительность, необходимая для формирования термодинамического времени. За всем этим просматривается проблема, парадокс и несостоятельность категории времени: ведь логика науки ведет к тому, чтобы выработать определение времени, которое было бы исключительно локальным, и в пределе - точечным. Однако это определение реализовать невозможно, и в любом конкретном случае поток времени оказывается "размазанным" по определенной области пространства, в которой присутствует определенная система, и эта система эволюционирует посредством необратимых процессов, проходящих в ней.

 

Говоря о субъективном времени, о его роли в конструировании абстрактного времени, следует не забывать другой аспект той же самой проблемы. Мы уже сказали о том, что материальный мир безразличен к ходу времени, что материя, как заметил Бергсон, постоянно проигрывает настоящий момент и ход времени остается для нее совершенно чуждым. Г.П.Аксенов предлагает вспомнить концепцию В.И.Вернадского, указавшего на особую роль живой материи: "деление клеток живого вещества есть времяобразующий фактор, обеспечивающий образование абсолютного в ньютоновском смысле времени и абсолютного (выделенного) пространства. В веществе инертном существуют только относительные несвязные пространство и время, потерявшие главные характеристики, а именно необратимость и диссимметрию" [9]. Более того, "все ... виды движения, описываемые геологией, механикой, социальными науками, физикой и химией, не имеют собственного источника времени и пространства, они соотносятся, прикладываются к биологическому времени и измеряются только им" [10]. Следует обратить внимание на то, что геологические эпохи структурируются во времени в соответствии с делением на этапы процесса развития жизни и вне такого структурирования временнáя градация геологической шкалы времени теряет точку опоры и становится бессвязной, если не бессмысленной.

 

Необратимость времени подразумевает уникальность каждого момента, его неповторимый образ, позволяющий указать ему единственно возможное для него место и "втиснуть" его в последовательность изменений. Именно эта уникальность недоступна для механической схемы линейного времени, в которой отдельные мгновения идентичны и неотличимы друг от друга, а их взаимный порядок, в сущности, безразличен. Вообще говоря, необратимость есть специфическая характеристика, несводимая к другим характеристикам времени, невыразимая через них, и требующая своего собственного языка.

 

Время объединяет различные феномены в единый поток. Это объединение неявным, но необходимым образом вытекает из самой идеи времени. Однако механически взятое время таково, что это единство разваливается: отдельные системы могут рассматриваться независимо, каждая со своим индивидуальным потоком времени, и применение единого времени становится произвольным актом субъекта, имеющего с ними дело. Оно реализуется в результате его выбора, случайным образом, по личному усмотрению. Одновременность событий - фундаментальная характерная черта категории времени - как раз и выпадает из механической концепции, она также применяется произвольным образом, по личному выбору. С другой стороны, именно эта произвольность и есть ключевой пункт всей проблемы, поскольку она заставляет вернуть время субъекту, привязать время к его личному акту выбора, и теперь субъект назначает порядок одновременности и следования событий. И затем уже через посредство субъекта сами события организуются во временнóй порядок.

 

Этьен Клейн пишет о необратимости, что некоторые физики "...полагают невозможным полагать необратимость следствием нашего незнания «мелких деталей» или нашей человеческой субъективности. Что-то важное должно ускользать от физики. Илья Пригожин, который защищает эту точку зрения, охотно признает то решающее влияние, которое на него оказала фраза Анри Бергсона ["Творческая эволюция"]: «Время есть изобретение, или оно вообще ничего не значит»" [11].

 

Бергсон писал о том, как мы воспринимаем настоящее и, в частности, о невозможности субъективного деления отрезка времени до бесконечности - проблеме, которую мы обсуждали ранее с физической точки зрения. Приведем же только слова Стивена Робинса, который пишет, что если смотреть на единичные мгновения как на реальность, то работа сознания окажется совершенно непостижимой: "Если в вашей модели времени оно есть ряд мгновений, то какова длительность одного мгновения? Если ответ «бесконечно малая», то вам придется запасать в мозгу одновременно все мгновения… Если ответ «конечный», то он дается без учета того, что идея «длящегося» нейрологического процесса есть удобный, но ошибочный миф. И он дается без учета, что длительность этих процессов не может просто так привлекаться, чтобы объяснить восприятие чего-либо" [12].

 

Однако время не только не локализуемо, но его концепция "втягивает" в свое единство и подчиняет своей логике все объекты мира. Более того, ни время, ни бытие не могут быть постигнуты, если этот всеобщий охват не будет подразумеваться. Сопоставляя друг с другом различные системы и противопоставляя их друг другу, мы постигаем время. Здесь следует еще раз напомнить о той роли, которую играют динамические системы, способные, по словам Робинса, интегрировать различные масштабы [13] (Роль длительности и времени).

 

Впрочем, надо иметь в виду, что по отношению к субъекту устройство его собственного материального субстрата - тела, которое встраивается в ритм внешнего мира и через которое он обнаруживает себя существующим, вряд ли способно исчерпывающе объяснить то структурирование времени, что им осознается или, точнее, формируется в сознании и используется в практике. В порядке времени есть характерные нормативные черты - это именно субъект объявляет, что два события одновременны, это именно он решает, что произошло после чего, поскольку никаких специальных вех времени сами материальные акты не имеют. Эта нормативность не может быть предписана материальным субстратом, для которого она "безразлична", она рождается из социального контекста, из опыта самого субъекта, короче нормативность - самостоятельна по своему происхождению. Поэтому роль субстрата здесь может быть только очень ограниченной, хотя даже в этих ограниченном объеме она способна модулировать нормативную деятельность субъекта. В частности, у тела должны быть циклические режимы, позволяющие входить в резонанс с внешним миром и создавать основу для представления о самотождественном неизменном пребывании, которое сознание приписывает и себе, и телу, и окружающим предметам. Кроме этого, в нем должны идти необратимые процессы, способные оформиться в термодинамическое время неизбежного старения и распада, охватывающего общим ритмом всю систему. И то, и другое есть основа для рамки и меры материальных процессов всего мира в целом, поскольку отсчет времени рано или поздно сопоставляется с данным конкретным телом данной конкретной личности.

 

Работа памяти позволяет субъекту "втянуть" прошлое в настоящее, заставляет это прошлое актуализоваться снова и снова. Человеческие действия образуют цепочки событий, которые коррелируют во времени, в которых между ушедшим временем и текущим моментом образуются самые неожиданные и маловероятные, самые далекие и сложные связи. Без субъективного взгляда время как бы есть, и как бы его нет. Однако субъект видит себя и постигает собственное существование, лишь помня свою историю, поэтому его бытие дано только во времени. Вместе с этим существованием субъекта время приобретает свою явную форму в символическом пространстве его внутреннего мира, в языке социума, а затем и в планомерной целесообразной деятельности. Субъект как бы "вытягивает" время из небытия, из забвения, "вытаскивает" из сна и приходит в итоге к тому, что вообще не может обходиться без него, поскольку концепция времени оказывается намертво спаянной с любым представлением о бытии, о реальности. Г.П.Аксенов, анализируя идеи Бергсона и Вернадского, заключает: "Дление человека оказалось универсальным явлением, потому что из СТО следует с непреложностью, что нигде нет какого-то неопределенного независимо ни от чего идущего времени, абстрактной абсолютной длительности для всей вселенной" [14]. Концепция становится предельно прозрачной: невозможно придумать никакое другое время, кроме того, которое проживается и переживается субъектом. Только он способен усмотреть время в природных изменениях, и только с ним оно вообще становится значимым и обозримым. Время есть и условие существования субъекта, и его продукт.

 

Впрочем ирония состоит в том, что кроме человека, нет никого, кто мог бы по достоинству "оценить" его активность, его способность к актуализации хода времени, даже если он вовлечен в нее не по своей инициативе, не силой своего замысла, а, в сущности, безотчетно. Постигнутое единство времени остается фактом, данным лишь для него самого и только для него. Получается замкнутый круг - дух увязывает время, делает его явным в себе и вокруг себя, в материальном мире, и в той же самой мере этот дух виден и понятен только внутри этого времени. В сущности, трудно сказать, что тут первично, а что есть следствие, и дух оказывается условием своего собственного существования.

 

Вернемся опять к формальной схеме времени. Какой же в ней тогда смысл, если она имеет субъективное происхождение и это происхождение так явно выражено? Можно предположить, что есть связь между схемой времени и его структурой, с одной стороны, и характером существования субъекта, с тем, как постигается его положение в мире, с другой. Законам, которым следует весь материальный мир, это положение нисколько не подчиняется. Более того, оно и не может им подчиняться, потому что материальный мир - или его схематический рационализированный образ - построен на внеположенности объектов по отношению друг другу. Субъект же не может быть снаружи от чего-то, он не вещь, концепция внеположенности исключает подобное рассмотрение, и субъект из нее выпадает. Субъект в ней теряется, а схема времени лишь стремится восстановить потерянное, предлагая необозримый ряд различных мгновенных срезов, мгновенных состояний, в каждом из которых имеет место внеположенный порядок, и которые нераздельно спаяны в истории личности.

 

Единство событий, которые происходят в одно и то же время, тождественность объектов самим себе - все эти принципы являются лишними для материальных вещей, они не извлекаются из опыта, а привносятся в него. В нашем восприятии мы вносим цельность в наблюдаемые явления внешним образом, и она оказывается специфическим принципом организации материального мира, иным по своей сути, чем принципы, в которых выражаются законы природы. Этот принцип отличает то, как мы им пользуемся: ведь на практике мы его применяем, постулируя или декларируя цельность явления. Но декларация не может иметь прямого, зримого, осязаемого коррелята, ее нельзя обнаружить в объективных фактах. Выходит, что цельность есть факт сознания, а не факт реальности. Можно ли сказать, что это единство, эта взаимосвязанность событий и предметов есть чистое изобретение нашего сознания? Готовы ли мы принять этот вывод хотя бы в отношении хода времени и отказаться видеть в нем хоть какой-нибудь объективный смысл, значимый вне нашего собственного существования? Нет, не готовы, поскольку тогда этот временной ход становится самостоятельной реальностью, которую производит интеллект. Но не только поэтому, а потому, что есть реальность изменений самой материи, которую невозможно отменить, которую невозможно игнорировать. Конечно, механическое движение безразлично к течению времени, но есть энтропийная стрела времени, есть геологические изменения, есть эволюция Вселенной, есть органическая жизнь, наконец. Если время не расставляет своей разметки во всех этих событиях, если его ход становится значимым и информативным только при интегральном взгляде, который достигается в интеллектуальном усилии, это не отрицает реальность этого хода. В свою очередь, его реальность делает значимой и осмысленной саму субъективную разметку, которую уже нельзя рассматривать как акт чистого произвола. И в конце концов, человек - исчезающе малая точка на карте бытия, и было бы преувеличением возлагать на него всю ответственность за происхождение времени.

 

Мы вынуждены ходить по кругу: признав, что в материальных событиях нет явно и самостоятельно выраженного времени, мы переносим его источник внутрь субъекта; но тут время рискует превратиться в пустую игру, и, чтобы избежать этого, мы должны указать или отыскать безымянные и неузнанные обстоятельства материального мира или, используя термин современной философии, free-floating rationale, незакрепленные основания, которые, не являясь его непосредственными следами, были готовы организоваться во время, лишь для этого нашелся бы посторонний рефлектирующий взгляд, который остановит на них свое внимание.

 

Отправив призрак времени вновь в материальный мир, условием, что оно будет там "поймано", мы поставили собственное внимание сознающего субъекта. Чтобы не быть заложниками субъективности, которой пока нет объяснения, мы ввели еще одну концепцию - внимание. Что же будет означать "обратить внимание" в таком контексте? Бергсон пишет об установке тела и об осознании этой установки (Внимание - приостановка движений). То есть приоритет отдается материальной жизни тела, ведомой своими интересами, которые не требуют осознания. Однако это лишь предварительное решение, которое невозможно довести до завершения, если не указать, что же имеется в виду, причем именно в плане сознательной ментальной жизни. Ведь в процессах материального мира - в той идеальной картине внешней реальности, которая остается, когда мы абстрагируемся от субъектного взгляда и от того факта, что эта реальность "высекается" заинтересованным взглядом субъекта, - в таком "остаточном" мире объективных событий никаких явлений внутреннего мира и, в частности, феномена "внимание" обнаружить невозможно. Внимание, которое сосредотачивается, производит выбор, схватывает целостность мира, актуализирует его, делает явным в виде единства апперцепции, пользуясь термином Канта [15], - это внимание субъектно, принадлежит личности, и это отвлеченный термин, имеющим содержание только в своей собственной сфере. Конечно, зная заранее, что внимание - что-то, что связано с жизнью человека, мы можем специально ограничить себя определенной областью материальной жизни, помня, что в ходе эволюции в известной точке приложения - в человеческом существе, в его теле, в его нервной системе - самоорганизация нарастает и достигает сингулярности. Какой же тогда будет следующий шаг? Назвать вниманием какую-то часть спектра этой самоорганизации, объявить какой-то ее модус его материальным коррелятом?

 

Здесь, пожалуй, можно подвести итог следующим соображением. Мы, в известной степени, исчерпали возможности "жесткого" дуализма, который не способен выйти из замкнутого круга в попытке объяснить источник схемы времени. Попробуем все-таки наметить некоторую перспективу. С одной стороны, дух, субъективная жизнь расцепляют мир на материальные и идеальные события, а затем формальным образом восстанавливают это единство разъединенного мира. С другой стороны, сам дух и есть этот самый процесс во времени, этот процесс артикуляции единства, который невозможно усмотреть в усеченном материальном мире. Дух, как мы заметили, есть условие собственного существования.

 

Таким образом, существование духа, если о нем говорить как о части единого целого, заключается в том, что он есть концентрированное выражение и артикуляция цельности, имеющей место де факто и, в основном, - во временнóм плане. Однако его специфика становится зримой только в той мере, в какой происходит разрыв, и материальный мир "забывает" временную составляющую, оставляет ее вне себя. Дух есть преодоление этого разрыва, возвращение реальности "забытому".

 

К своему тезису - субъект, дух существенным образом связан со временем - Бергсон неоднократно возвращался, и он стал одним из важнейших принципов его системы.

[1]      Ламетри Ж.О. Сочинения. 2-е изд. М.: Мысль, 1983. – с.177.

[2]      Подорога Ю. В. Образы и понятия длительности в философии А. Бергсона. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. М.: ИФРАН, 2009.

[3]      Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994. – с.58.

[4]      Цитируется по электронному изданию, сделанному с книги Henri Bergson, Essai sur les donnees immediates de la conscience. Paris : Les Presses universitaires de France, 1970, 144e edition, 182 pages. Collection Bibliotheque de philosophie contemporaine.

[5]      Аксенов Г. П. Причина времени. Москва: Эдиториал УРСС, 2000.

[6]      Цитируется по Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. От романтизма до наших дней. СПб.: Пневма, 2003. – c.492

[7]      Canales J.  (2001) Exit the frog, enter the human: physiology and experimental psychology in nineteenth-century astronomy. The British Journal for the History of Science, 34, 2, pp.173–197.

[8]      Аксенов Г. П., там же.

[9]      Аксенов Г. П., там же.

[10]    Аксенов Г. П., там же.

[11]    Klein E. Le temps de la physique. Dans la Dictionnaire de l'ignorance (dir. M. Cazenave), Paris: Albin Michel, 1998.

[12]    Robbins S. E. (2007) On the Possibility of Direct Memory, in New Developments in Consciousness Research. Fallio V.W. (ed.). Nova Science Publishers - March, pp.1-64.

[13]    Robbins S. E. (2000) Bergson, perception and Gibson. Journal of Consciousness Studies, 7, 5, pp.23-45.

[14]    Аксенов Г. П., там же.

[15]    Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994. – с.102.