Онтологические прогулки

 

 

Представление о том, что наш внутренний мир отделен непроницаемой стеной от внешнего, в некотором смысле стало чуть ли не общим местом в европейской культуре. Согласно этому представлению наше восприятие порождает внутреннюю картину мира, которую никаким способом нельзя напрямую сопоставить с оригиналом, чтобы, так сказать, "исправить ошибки" и "вычесть" досадную помеху - нежелательный субъективный вклад. Наряду с этой есть и другая "непроницаемая" стена - своим внутренним миром мы не можем с кем-нибудь поделиться непосредственно, поскольку у нас нет ничего, кроме внешних средств - речи, рисунка, звука, жеста, мимики – и только ими мы ограничены. О внутренней картине можно рассказать, но образы, воспринятые разными индивидуумами, невозможно расположить рядом.

 

 

 

Это представление не возникло само по себе, а есть итог теоретического прогресса и многим обязано философам скептической школы, а также Канту и его критической философии. В ходе поисков они указали типичные ошибки "обыкновенного" мышления, которые оно совершает, когда стремится постичь работу восприятия. Однако пытаясь выработать более точное представление о деятельности восприятия, свободное от подобных ошибок, сформировали новые схемы, в свою очередь превратившиеся в стереотипы , которые стали новыми ловушками для мышления.

 

Одной из задач, которые явно или неявно ставил перед собой Бергсон, было выследить подобные устоявшиеся стереотипы, принуждавшие думать определенным образом и не позволявшие понять взаимодействие сознания, духа и материи. Таким стереотипом было представление о работе человеческого восприятия, анализу которого посвящена бóльшая часть книги.

 

 

Бергсон полагал, что работа восприятия распадается на две части, в своей основе независимые друг от друга - собственно непосредственное чистое восприятие, акт взаимодействия тела со своим окружением, и поток воспоминаний, адаптированный к нему. Ни та, ни другая части не даны непосредственно, их невозможно выделить никаким самоанализом и интроспекцией именно потому, что только вместе они и создают реальный акт восприятия, который становится доступен последующему анализу. Поскольку единый акт реального восприятия не поддавался разложению, неизбежно возникала путаница из-за разного характера и разной природы обеих его частей.

 

Представить или вообразить этот опыт чистого восприятия - предприятие весьма непростое. Сьюзан Герлак пишет: "Вероятно, вы уже обратили внимание на ту трудность, которая заключена в проекте Бергсона. Как может философ исследовать непосредственный опыт, то есть опыт, который не пропущен через общепринятые языковые символы или условные знаки, когда философия развивается дискурсивно? Для Бергсона ответ на эту проблему заключается в том, что он стремится заставить нас осознать то, как мы обычно говорим о своем непосредственном опыте - о нашем внутреннем опыте чувств, ощущений, эмоций, и через это показать, какие допущения в наше мышление проникают по ходу дела. Он, таким образом, продвигается, критикуя, и начинает с выяснения того, чем этот опыт не является, и что становится понятным по мере осознания этого" [1].

 

Разрыв между восприятием, внутренним миром и воспринимаемой вселенной - именно его Бергсон стремится уничтожить, показав его иллюзорность. "…Неверно, что сознание, замыкаясь в самом себе, безучастно созерцает внутреннюю череду непротяженных восприятий" (MM, 294). Наивное сознание не знает этого разрыва, для него данные восприятия и есть сами воспринимаемые вещи. Бергсон обращается к этой наивной уверенности наивного интеллекта и не раз ссылается на нее. Но он обосновывает свое изложение не только ссылкой на наивное представление.

 

Подход к решению проблемы открывается тем, что с самого начала не принимается жесткое,  якобы само собой напрашивающееся разделение "материя/воспринятый образ". Это разделение не является чем-то непосредственно данным, о котором воспринимающий субъект осведомлен как о чем-то, что само собой разумеется. Напротив, это разделение уже есть плод предшествующей интеллектуальной работы. Чтобы нейтрализовать навязчивость, с которой этот стереотип стремиться проникнуть в речь, Бергсон использует термин "образ" ("image"), который он определяет как сущность, располагающуюся на половине пути между материальной вещью и идеальным бестелесным образом. На половине пути - потому что, пользуясь им, можно отказаться от дальнейшей поляризации "образа" на материальную и идеальную составляющие.

 

 

Сначала Бергсон указывает на то, что воздействие внешних объектов на наши собственные тела и обратно - лишь передача движений; и в этом воздействии нет никаких специфических черт или принципиально важных особенностей, которые позволили бы выделить тело среди других объектов материальной вселенной. Различие есть в том, что тело должно реагировать, но не просто каким-то заданным, заранее просчитываемым способом, каким является реакция "обычного" предмета. В ситуации с живым телом положение дел этим не исчерпывается, поскольку тело еще должно и выбирать реакцию среди неисчислимо большого количества доступных ему возможностей. Обычная реакция простой вещи во всех положениях вычислима и предсказуема, даже если и сложна. "Поскольку ей не нужно выбирать, она не нуждается в том, чтобы обследовать свое окружение или заранее испытывать различные действия, которые для нее возможны. Необходимое действие совершается само собой, когда пробьет его час" (MM, 60).

 

В отличие от простого предмета из мира неживой материи, тело имеет много возможностей, которые весьма разнообразны, и именно они создают условия для его, если так можно выразиться, нетривиального, неоднозначного влияния на другие объекты. В свою очередь, именно это разнообразие выделяет для него посреди материального мира предметы окружения - они есть отражение возможных действий тела. Здесь завязывается узел, феномен восприятия - в этих отобранных, выделенных образах.

 

Для начала, чтобы пояснить свою идею и дать первый аргумент в ее пользу, Бергсон приводит пример с рассечением афферентного нерва, вследствие которого между испытанным воздействием и обратной реакцией тела исчезает связь. И вместе с этим исчезает восприятие. Из этого примера он делает вывод: между телом и внешним миром имеет место передача движения и только она. Разорви нервную связь - и прервется передача. И, тем не менее, одновременно прерывается восприятие. Они связаны друг с другом.

 

 

Восприятие не создает ничего нового в движении материи (то есть в движении образов). Образы, которые его составляют - это все те же образы, поставленные в определенное отношение к данному телу - в виду его потенциальных действий.

 

Эта концепция имеет серьезные философские последствия, и Бергсон в другом месте пишет: "Мое восприятие может быть только чем-то от самих предметов; оно в них, а не они в нем... Воспринимать значит отделять от совокупности вещей возможное действие на них со стороны моего тела. Следовательно, восприятие есть только отбор. Оно не создает ничего, напротив, его роль в том, чтобы удалить образы, которые не представляют интереса" (MM, 276-7).

 

И, наконец, следующее: "…все происходит так, как если бы позволили отфильтровать реальное действие внешних вещей, чтобы его остановить и удержать в нем одно только виртуальное действие: это виртуальное действие внешних вещей на наше тело и тела на вещи и есть само восприятие" (MM, 280).

 

Образы вырываются из общего потока в виду подготавливаемого действия и сами собой вырисовывают положение тела в отношении всего остального мира. Образы восприятия не создаются нашим сознанием, они лишь выделяются нашим телом. Выделяются самим началом движения, или они сами его начинают, чем и выделяют себя.

 

В концепции Бергсона тело, живой организм приобретает привилегированное положении среди всего комплекса материальных образов. Именно тело, своей направленностью к реакции, своей избирательной заинтересованностью совершает отбор падающих на него образов, набрасывая из них первый эскиз будущего восприятия. Оно есть та "рука", которая, как бы откликаясь на слова Микеланджело, отсекает от "мрамора" бытия лишнее, оставляя лишь то, что необходимо, чтобы возникла картина мира. Эта фундаментальная роль тела оказывается ключом ко многим дверям. Однако позволяя разобраться во многих трудностях, она одновременно с этим содержит свою собственную проблему. Дело в том, что согласно концепции тело уже выделено. Какой принцип для этого использован - неважно, но, главное, сама выделенность стоит у истока длинной цепочки, которая тянется от элементарных биологических реакций, проходит через чистое восприятие и доходит до абстрактных идей. И лишь где-то в середине цепочки сама идея выделенности приобретает форму - когда появляются субъекты, понимающие, что такое тело, что такое организм, а с ним - и саму цепочку. То есть эта выделенность обнаруживается, но уже как итог. Ее идея приобретает определенное основание, тем самым оправдывая свой источник. Резюмируя сказанное, заметим, что нам не удается говорить об осознанном отражении иначе как в такой перспективе, где все начинается в выделенной точке и к ней же мы возвращаемся в самом конце. Забегая вперед, скажем, что такое положение дел, где логический круг необходим, чтобы осветить ту или иную концепцию, будет встречаться постоянно, пока мы будем иметь дело с жизнью духа.

 

 

Во многих философских системах восприятие обычно выступает как сугубо познавательный процесс, и в своей идеальной форме он представляет собой безучастное, незаинтересованное и объективное созерцание, единственное предназначение которого - чистая картина мира таким, какой он есть, без субъективной примеси. Эта концепция присутствует и в идеалистических, и в материалистических системах: "Заглядывая в глубину обеих доктрин, - пишет Бергсон, - вы обнаружите общий постулат, который мы сформулируем так - у восприятия есть только спекулятивный интерес; оно суть чистое знание" (MM, 68).

 

При теоретическом развитии такой подход заходит в тупик. На деле же восприятие никогда и не являлось чистым безучастным созерцанием, его характер совершенно иной - оно есть плод прагматического интереса и никогда от него не отрывается. "Представлять восприятие направленным на чисто спекулятивную цель, озабоченным своего рода незаинтересованным знанием, в глазах Бергсона значит отрезать его от реальности, оторвать часть от целого, перевернуть отношение содержащего и содержимого", - пишет Лаулор [2]. Ничего не делается ради познавательного процесса как такового. Мозг и его нейроны, в сущности, не "знают" что такое чистое знание, для чего оно нужно. Их задача ограничивается автоматической передачей и переключением каналов при прохождении информации: "...ни в высших центрах коры головного мозга, ни в костном мозге нервные клетки не работают в виду получения знания: они лишь одновременно вырабатывают все множество возможных действий или организуют одно из них" (MM, 70).

 

Что можно сказать о прохождении или переносе движения через клетки мозга, занимающиеся ощущениями? Зачем это нужно? Все что угодно только не порождение никому не нужного восприятия... Мозг - всего лишь передача и распределение движения.

 

При передаче движения возникает бесчисленные возможности для его продолжения. Движение теряется в этих возможностях, "захлебываясь" в множественности рождающихся виртуальных движений.

 

Воспользуемся сравнением, взятым из совершенно иного философского контекста. Серен Киркегор удивительно точно предвосхитил суть идеи, которая будет развиваться Бергсоном: "Если все есть и пребывает в покое, то это производит довольно обманчивое впечатление того, что все равнозначно, - в том случае, впрочем, если я могу обозреть все то, что равно покоится. Как только же полагается движение и вместе с ним - я в движении, так ходьба сама оказывается непрестанным различением" [3]. Течение жизни субъекта самим своим фактом расставляет все окружающее по иерархической лестнице важности и значимости, позволяя провести различение - и воспринять его.

 

Так что же делает мозг? Он дает возможность движению самому "захлебнуться" в этих возможностях, а затем самому себя "проанализировать", выбрать "подходящее" направление. Имеет место самоорганизация этих нарождающихся движений.

 

Отсюда важный философский вывод: восприятие не имеет отношения к познанию, оно не является его функцией. Оно есть всего лишь часть действия. Проблема философского реализма и идеализма состояла в том, что и тот, и другой для объяснения восприятия, в частности, и познания, в общем, отправлялись от незаинтересованного созерцания, тогда как в обоих случаях речь шла о подготовке к действию.

 

Ошибка спекулятивной концепции восприятия заключается также и в том, что утверждать, будто мозг содержит объективное, хотя и неточное изображение мира, значит забыть о том факте, что следует произвести определенный выбор - вдоль каких линий и направлений следует "распороть" мир, чтобы извлечь ту особенную, индивидуальную картину, которой обладает каждый отдельный субъект? Без заинтересованности, которая у человека рождается из его практической ориентации, такой выбор невозможен. Без нее вообще любой выбор попросту лишен смысла, выбор, если можно так выразиться, выпадает из повестки дня. В некотором смысле, в каждой новой ситуации мозг вновь и вновь оказывается перед ворохом возможностей, веером бесчисленных вариантов, перспектив, направлений. Если он неспособен выбрать ни одну из них, он будет неспособен к тому, чтобы произвести образ (или, следуя Бергсону, отсеять ненужные образы, тем самым удержав свой индивидуальный мир). Восприятие вне заинтересованности становится невозможным. К этой фундаментальной роли выбора мы вернемся в конце очерка.

 

Точка зрения, согласно которой восприятия и действие тесно увязаны между собой, так или иначе представлена в современном научном обиходе, она имеет много сторонников, ее используют для интерпретации данных наблюдений. Жан-Мишель Саланскис так излагает ее: "…восприятие в своей основе суть движение тела к миру, а его действие, в сущности, есть раскрытие того окружения, в котором оно находится. Таким образом, взаимоотношение двух сторон описывается как круг: всякое восприятие уже есть действие или оно продолжается в вызываемое им действие, всякое действие уже превратилось в результат восприятия или ведет к восприятию, которое оно делает возможным" [4]. Эта циклическая концепция связана, однако, в большей мере с именем Мориса Мерло-Понти, нежели с Бергсоном. Если всматриваться в детали этой концепции, то нетрудно понять, что она отличается от развиваемых Бергсоном идей. Саланскис по этому поводу пишет: "...взгляды Бергсона, строго говоря, мне не представляются находящимися в согласии с циклом восприятие-действие. Его учение скорее заключается в точном совпадении восприятия и действия: наше восприятия суть наше действие, без остатка и без расхождения" [5].

 

 

Особый характер восприятия обусловлен моментом его возникновения: именно тогда, когда движение "замирает", застревает при передаче и не завершается определенной обусловленной реакцией, которую следовало бы ожидать от механизма, да и любой другой системы, организованной недостаточно сложно. В свою очередь, именно когда реакция на воздействие возникает немедленно, невозможно отличить восприятие от механической реакции. Объект как бы удаляется по мере того как реакция на него перестает быть немедленной, а степень задержки, колебания и неопределенности увеличивается...

 

Для многих философских систем восприятие, как преддверие интеллектуального освоения мира мыслящим существом, было чем-то необязательным, произвольным - случайный дар природы человеку, который мог быть, а мог и не быть; для него как бы не было своего места в общей связи явлений природы. Но с точки зрения, которую развивает Бергсон, восприятие имеет совершенно иной характер: в его схеме оно находит свое законное место и становится необходимостью в общем процессе взаимодействия живого организма и окружающей среды, так как именно задержка реакции, ее неопределенность есть начало того, что можно назвать переменным отношением организма к внешним воздействиям.

 

 

Что же отличает реальную вещь от ее представленного или воспринятого образа? Вещь постоянно проводит и отражает воздействие других вещей - по всем направлениям и всеми своими точками, что и дает этим вещам возможность и право на существование, право на признание их существования и относительной независимости и самостоятельности. Воспринятый образ есть для всего этого лишь оболочка, в которой действие аннулировано.

 

Теория отражения в определенной мере следует этой же логике, указанной Бергсоном. Если восприятие - отражение вещей (что бы под этим ни понималось), то весь мир полон отражений вещей, и все, строго говоря, отражает все. Но и более того, только участие во взаимодействии (читай - в отражении) дает возможность проявиться той или иной стороне вещи, тому или иному ее качеству или характеристике. И хотя теория отражения, формально говоря, отличает отраженное от отражаемого, на деле это различие лишь примысливается; это только прием постижения реальности, который задает идеальную схему взаимодействия, и это различие подставляется в него, чтобы артикулировать сам факт взаимодействия. Поэтому восприятие как отражение действительно лишь урезанная часть всего отражаемого объема. Безусловно, имеется разница между теорией отражения и бергсоновской схемой. Но это различие - в концепции, в постулатах, но не в "операционной" части теории, где сходство указывает на предельную близость теорий.

 

 

Задержка передаваемого движения становится (или называется) восприятием - и посредством этого осуществляется селекция или выделение конкретного образа из индифферентного потока. То движение, которое передается и превращается в немедленную реакцию, не создает восприятия. Лишь задержанное, неопределенное (и не определившееся) действие становится им. Именно оно и есть то, что интересует живой объект.

 

Другими словами, действие материи на себя происходит без задержки. Задержка, возникающая в живом организме, оказывается в некотором роде экраном, который заставляет проявиться тот единственный образ, который и становится воспринятым образом. Собственно, восприятия как отдельного действия, как отдельного процесса и не существует, все исчерпывается только отбором того, что уже дано.

 

Бергсон проводит следующее различие: "...внутренние движения тканей мозга дают... эскиз нашего возможного действия на вещи, состояние мозга точно соответствует восприятию. Оно не есть ни причина, ни следствие, ни дубликат: оно его лишь продолжает, восприятие же есть наше виртуальное действие, а состояние мозга - наше начинающееся действие" (MM, 280-1).

 

В принципе, мы не можем говорить, что задержка ответа организма есть какая-то форма реакции, отличная от других реакций; напротив, она не представляет собой чего-либо принципиально отличного от того, как, в общем, отвечает на внешнее воздействие любой организм. Реакция, вместо того чтобы сразу реализоваться в ответное движение, в определенном смысле ждет оказии, чтобы это сделать в подходящий момент. Но эта деталь разрастается и становится доминирующей по мере усложнения организма. Прохождение сигнала через головной мозг ставит вопрос - а зачем это нужно? Именно в этом месте Бергсон напоминает нам, что для течения этого процесса само по себе восприятие бесполезно. Единственное, что происходит, это выбор реакции. Таким образом, разрастается поле потенциального приложения, ширится круг возможностей продолжения.

 

Неопределенность, задержка, которая характеризует собственно восприятие, сама есть часть механизма действия. Расширение зоны неопределенности есть усиление качества восприятия, которое не имеет отношения (пока еще) к процессу познания.

 

Именно эта неопределенность и берется Бергсоном в качестве главного принципа.

 

 

Сделаем небольшое отступление, и посмотрим, как понятие задержки действия находит себя в других областях, более близких или более далеких от философии восприятия.  Идея того, что явления внутреннего мира есть абсорбированное реальное действие или виртуальное действие, не является новой.

 

Начнем с того, что отголоски этой мысли встречаются даже в литературных произведениях. В первую очередь приходят в голову слова из монолога Гамлета:

 

Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия.
(В.Шекспир, "Гамлет", перевод Т. Щепкиной-Куперник)

 

Разумеется, здесь, речь не идет о восприятии, то есть предмете, который трактует Бергсон, а уже о самом мышлении. Однако можно говорить не просто об аналогии, а, по-видимому, о единой сущности обоих явлений. Задержка действия, состояние неопределенности, которые составляют сущность чистого восприятия, оказываются по существу ненаблюдаемыми для интроспекции. Но в мышлении уже можно видеть "невооруженным взглядом" те факты, для выявления которых Бергсону приходится использовать "микроскоп". В этом коротком фрагменте сказано и об уходе от действия в чисто виртуальное пространство, и о "разбегании" сознания по разным возможностям и вариантам, которые оно в очень короткое время способно свести воедино, а также о фатальном "застревании" на этом процессе, породившем горечь наблюдения Шекспира.

 

Но кроме художественной литературы, та идея, что осознаваемое восприятие есть результат задержки, торможения реакции организма на внешнее воздействие, находит себе поддержку с другой стороны. В своей книге «Рефлексы головного мозга» И.М.Сеченов выдвигает другую идею: "...в мысли есть начало рефлекса, продолжение его и только нет, повидимому, конца — движения. Мысль есть первые две трети психического рефлекса" [6].

 

Торможением рефлекторных реакций Сеченов занимался много. "Таламический центр торможения рефлекторной реакции был назван «сеченовским центром», а феномен центрального торможения - сеченовским торможением. Статья, в которой Сеченов описал явление центрального торможения, появилась в печати в 1863 году. По свидетельству Ч. С. Шеррингтона (1900), с этого момента предположение о тормозящем влиянии одной части нервной системы на другую, высказанное ещё Гиппократом, стало принятой доктриной. В том же году Сеченов опубликовал работу «Прибавления к учению о нервных центрах, задерживающих отражённые движения», в которой обсуждался вопрос, имеются ли в мозгу специфические задерживающие механизмы, или действие тормозных центров распространяется на все мышечные системы и функции? Так была впервые выдвинута концепция о неспецифических системах мозга" [7].

 

Опираясь на догадку Сеченова, В.М. Бехтерев в 1923 году продолжает его мысль: "…отсюда ясно, что мысль есть тот же высший или сочетательный рефлекс, только рефлекс задержанный" [8], и, в частности, указывает на речь, в особенности на внутреннюю речь, которая есть определенный мост между двигательными действиями и мышлением как таковым.

 

Торможение в целом играет важную роль в работе психики. Мы, правда, не будем пытаться приравнять концепцию Бергсона и идею торможения, развитую физиологами, однако некоторые параллели все же укажем. Бехтерев пишет: "чем сложнее проявление нервно-психической деятельности, тем в боль­шей мере обнаруживаются и акты торможения, что зависит, очевидно, от более сложных соотношений высших нервных центров. Психорефлексы resp., сочетательные рефлексы например, много медленнее протекают, нежели простые рефлексы, а более сложные акты нервно-психической деятельности протекают еще медленнее. Вообще говоря, все исследования не оставляют сомнения в том, что самый простой элементарный нервно-психический акт протекает много медленнее обыкновенных рефлексов. В сложных же процессах нервно-психической деятельности благодаря задержке конечный результат известного внешнего воздействия может отодвинуться на весьма продолжительное время. В некоторых случаях внешнее влияние, подействовавшее в раннем возрасте, может оставить следы своего действия, которые скажутся в позднейший период деятель­ности организма; иначе говоря, следы могут оставаться фиксированными в течение многих лет, прежде чем оживление их приведет к проявлению внешнего эффекта. Эта задержка особенно нередко развивается, благодаря соотношению возбуждений от внешних воздействий со следами, являющи­мися результатом внутренних воздействий органического характера. Бла­годаря этому соотношению устанавливается иногда задержка внешних реакций, несмотря на то что, казалось бы, имеются налицо все подходящие условия для проявления внешней реакции" [9]. Запомним, что здесь задержка спонтанного ответа системы также увязана с формированием индивидуальной памяти, которая будет обсуждаться далее.

 

А вот что говорит Л. С. Выготский, обсуждая роль проблемы рефлексологических и психологических экспериментов: "...поведение человека и установление у него новых условных реакций определяется не только выявленными (явными), полными, до конца обнаруженными реакциями, но и не выявленными в своей внешней части, полу заторможенными, оборванными рефлексами. Бехтерев вслед за И. М. Сеченовым показывает, что мысль только заторможенный рефлекс, задержанный, оборванный на двух третях рефлекс, в частности, словесное мышление — наиболее частый случай задержанного речевого рефлекса" [10].

 

И далее он уточняет: "...самую сознательность, или сознаваемость нами наших поступков и состояний, следует, видимо, понимать прежде всего как правильно функционирующую в каждый сознательный момент систему передаточных механизмов с одних рефлексов на другие. Чем правильнее всякий внутренний рефлекс в качестве раздражителя вызывает целый ряд других рефлексов из других систем, передается на другие системы, тем более мы способны отдать отчет себе и другим в переживаемом, тем оно переживается сознательнее (чувствуется, закрепляется в слове и пр. ) Отдать отчет и значит: перевести одни рефлексы в другие. Бессознательное психическое и означает рефлексы, не передающиеся в другие системы. Возможны бесконечно разнообразные степени сознательности, т. е. взаимодействия систем, включенных в механизм действующего рефлекса. Сознание своих переживаний и означает не что иное, как имение их в качестве объекта (раздражителя) для других переживаний; сознание есть переживание переживаний точно таким же образом, как переживания просто — суть переживания предметов. Но именно способность рефлекса (переживания предмета) быть раздражителем (предметом переживания) для нового рефлекса (нового переживания) — этот механизм сознательности и есть механизм передачи рефлексов из одной системы в другую...

...По нашему мнению, акт мысли, акт сознания не есть рефлекс, т. е. он не может быть и раздражителем, а есть передаточный механизм между системами рефлексов" [11].

 

В книге "Основы теоретической психологии" А.В.Петровский и М.Г.Ярошевский пишут: "В своей работе «Рефлексы головного мозга» Сеченов определил мысль как заторможенный рефлекс, как «две трети рефлекса». Такое определение могло дать повод для предположения, что царство мысли начинается там, где кончается непосредственное реальное взаимодействие человека с его предметным, внешним окружением. Отсюда следовало, что мысль в отличие от чувственного впечатления не имеет отношения к двигательному компоненту, а тем самым и к контактам организма с независимым от него объектом.

Понятие об интериоризации стало опорным для объяснения генезиса внутреннего плана психической активности субъекта. Этот план, который в силу иллюзий саморефлексии, изначально данной и бестелесной, первоначально выступил в образе проекции внешних действий и отношений, которые интерпретировали различно. Отсюда и различие ответов на вопрос о механизме и «составе» процесса и эффекта интериоризации." [12]

 

Трудно сказать, был ли знаком Бергсон с идеями Сеченова. Русский физиолог много работал во французских лабораториях и проблему торможения рефлекторной реакции он экспериментально изучал именно во Франции. Однако идея о том, что само мышление напрямую связано с задержанным движением, появилась в книге, которую Сеченов опубликовал в России. Маловероятно, что гипотеза Сеченова в его собственном изложении или в более поздних вариантах, развитых его последователями, имела видимое влияние на теорию Бергсона о том, как возникает осознаваемое восприятие. Здесь уместно сослаться на следующее косвенное свидетельство. В одном из обзоров развития психологии в Испании было приведено мнение авторитетного представителя испанской психологической науки начала ХХ века Фернандеса-Еспана, который "...изложив основные идеи бергсоновской психологии, дал ее критику с точки зрения объективной психологии. Он назвал ее устаревшей, поскольку она игнорировала исследования таких авторов как Павлов и Бехтерев" [13].

 

В заключение, приведем еще одно интересное сопоставление, взятое из статьи А. А. Смирнова "Произвольное и непроизвольное запоминание" [14]. В ней дано описание психологических экспериментов, проведенных в ходе исследования работы памяти. Смирнов на основе своих результатов делает вывод: то, что субъект припоминает в первую очередь, в большинстве ситуаций это его собственные движения и действия, а не мысли. Зато в тех случаях, "...когда испытуемые припоминали что-либо, не связанное с их передвижением, их воспоминания чаще всего относились к тому, что вызывало у них какие-нибудь вопросы, недоумение, удивление, т. е. по существу тоже представляло собой некоторое, хотя и своеобразное, препятствие, задержку, указывало на наличие какой-то задачи для восприятия или осмысления". То есть мыслительный процесс "подстегивался", "усиливался" или форсировался именно моментом задержки. Разумеется, испытуемый думал о чем-то и до того и после того, но это фоновое мышление для него не представляло, по-видимому, большого значения и потому выпало из памяти.

 

 

 

 

[1]      Guerlac S. Thinking in time. An introduction to Henri Bergson. Cornell: Cornell University Press, 2006. - p.43.

[2]      Lawlor L. The Challenge of Bergsonism - Phenomenology, Ontology, Ethics. London: Continuum, 2003. - p.14.

[3]      Киркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к "Философским крохам". Минск: Логвинов, 2005. - с.472-473.

[4]      Salanskis J.-M. (2009) Bergson, et les chemins de la philosophie française contemporaine, Colloque Henri Bergson et la pensee contemporaine. La provenance des concepts bergsoniens et leurs usages actuels, Moscou, 15 - 16 Juin 2009.

[5]      Salanskis J.-M., там же.

[6]      Сеченов И.М. Рефлексы головного мозга. Избранные произведения, т.1. Физиология и психология. М.: Изд. Академии наук СССР,1952. - с. 7-127.

[7]      Из статьи В. Н. Черниговского и К. А. Ланге "Иван Михайлович Сеченов", Большая советская энциклопедия.

[8]      Бехтерев В.М. Общие основы рефлексологии человека: Руководство к объективно-биол. изучению личности: [Курс лекций]. - 2-е изд., исправл. и значит. доп. - М.: Пг.: ГИЗ, 1923.

[9]      Бехтерев В.М. Объективная психология. М.: Наука, 1991. - c.32.

[10]    Выготский Л. С. Методика рефлексологического и психологического исследования. Собр. соч. в 6-ти т., Т.1. М.: Педагогика, 1982. - c. 43 – 62.

[11]    Выготский Л. С. там же

[12]    Петровский А.В., Ярошевский М.Г. Основы теоретической психологии.  М.: ИНФРА-М, 1998.

[13]    Мнение Фернандеса-Эспана из его статьи: Fernandez-Espana G. (1916) H. Bergson. Revista de Sanidad Militar, VI, pp.313-322. цитируется по Bandres J., Llavona R. (2003) Pavlov in Spain. The Spanish Journal of Psychology, 6, 2, pp.81-92.

[14]    Смирнов А.А. Произвольное и непроизвольное запоминание, в кн. Гиппенрейтер Ю.Б., Романова В.Я. (ред.) Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. – с.217-225.