АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (3)
Джелато ди Краема (13/05/2014)
Завершая обзор онтологии Бергсона, обсудим тот порочный круг, который возникает в рассуждениях о противоположности материи и духа. Рассмотрим позицию редукционизма так, как она формулируется в большинстве материалистических теорий. Редукционизм предполагает - и даже прямо утверждает,- что духовные процессы должны отражать процессы, происходящие в материальном субстрате, и последний целиком заключает в себе содержание первого, охватывает исчерпывающим образом. По аналогии можно представить себе, как звукоинженер с помощью акустического фильтра разложит звуковой сигнал и выделит в нем высокочастотный спектр и низкочастотную составляющую, а потом решит, что первый - лишь своеобразное отражение второго и даже его однозначная функция. То есть, с его точки зрения, достаточно обойтись одной частью звукового сигнала, чтобы построить из него оставшуюся половину спектра и восстановить полноценный звук. Но по одной половине книги вы никогда не скажете, что будет во второй, если автор, конечно, не бездарь. В этом примере обе части спектра - заведомо самостоятельные характеристики, не сводящиеся друг к другу. Можно ли с уверенностью сказать то же самое об отношении материального субстрата к идеальным процессам, происходящим в сознании человека? Попробуем вернуться к истоку, в котором поляризация между ними - как теоретическими концепциями - начала свой ход. Парадокс заключается в том, что материальный субстрат - как идея - построен, сконструирован в результате этой поляризации "духовное/материальное" и как таковой уже "освобожден" от чего бы то ни было, связанного с духовными феноменами. После этой процедуры поиск "духовных" составляющих представляется, в определенной мере, фарсом - задачей, которая уже изначально лишена решения. В любом случае, из-за этого порочного круга задача "сведения" духовных явлений к движению материального субстрата представляется некорректно сформулированной и, пожалуй, даже бессмысленной. Об этой проблеме нельзя даже сказать, что имеются два разных языка, говорящих по-разному об одном и том же, как это иногда пытаются представить в духе известного принципа дополнительности. Даже такая формулировка - ошибочна.
Леонард Лаулор в своем анализе философии Бергсона, следуя за Делезом, характеризует его как "имманентиста" [1]. По его мнению, известная настойчивость, с которой Бергсон развивает эту позицию, входит в конфронтацию с метафизическим дуализмом, им же заявленным. С этим мнением согласна И.Блауберг: "…хотя сам Бергсон выступает против монизма (очевидно, в то время он ассоциировался исключительно с материалистическими концепциями) и характеризует свою позицию как дуализм, к концу книги отчетливо начинают звучать – и это верно замечает Ж. Делёз – мотивы монизма. Выясняется, что материя и сознание не так уж резко отделены друг от друга, что их отличие, раз оно зависит только от меры напряжения, есть различие лишь в степени, а не в природе" [2]. Лаулор приводит замечание другого комментатора, Виктора Дельбо, который считал, что дуализм "Материи и памяти" есть не более чем критическая техника, ранее развитая в "Эссе о непосредственных данных сознания" и которую Бергсон теперь использует лишь для предварительных выводов [3]. И заключает, что логика Бергсона "...приводит нас к новому монизму, «плану имманентности»" [4]. В конечном итоге, над всем доминирует "...длительность, понимаемая как разновидность монистической субстанции, где сама субстанция уже не считается чем-то стабильным, а есть неустойчивая дифференциация духа в материю" [5].
Мы судим о протяженном через непротяженное. Я вижу стул, который занимает место; при этом сам зрительный образ не занимает никакого места. Звук несет представление об объеме, но ощущение звука само по себе не имеет объема. Проводя пальцем по листу бумаги, я определяю его размеры - большой он или маленький, но субъективное ощущение от касания не имеет размера. Ощущения непротяженны - таков стереотип. Чтобы установить, в какой мере этот стереотип отражает истину, Бергсон предпринимает разбор сущности пространства, времени и движения, как они даны в нашем сознании.
Кант назвал пространство и время формами нашего восприятия, они даны нашему сознанию априори и никакой реальности вне его не имеют [6]. Почему же именно такие формы, что определяет их структуру? Или, может статься, она произвольна?
Одна из ключевых идей Бергсона состоит в том, что логику различных форм деятельности сознания невозможно постигнуть, если полагать, что сознание лишь созерцает. Выход из тупика - в последовательном использовании идеи практической заинтересованности субъекта. На основе этой идеи возникает первый набросок того, как структурируется наличный опыт, как проходит генезис пространственно-временных отношений, которые сознание открывает в нем или вносит в него.
Исходя из этой идеи, вся реальность распределяется в соответствии с таким порядком: объекты, рассеянные в пространстве, и события, случающиеся в нем, в первую очередь суть те элементы реальности, которые или представляют для нас интерес, или могут его представлять. Прошедшие же состояния более нас не интересуют. Мы открываем и удерживаем пространство - то, на что следует направить наше внимание, и откладываем в прошлое то, от чего мы уже "избавились". "...Расстояние в пространстве есть мера близости во времени угрозы или обещания" (MM, 192). Пространство может мыслиться только как бесконечно открытое, поскольку оно все время подразумевает новый и новый опыт, с которым мы можем столкнуться.
Это представление кажется бесконечно далеким от безличной и формализованной концепции пространства-времени, которой мы привыкли пользоваться. Но это различие лишь свидетельствует, что мы имеем дело с итогом долгой эволюционной и культурно-исторической работы по освоению гигантского коллективного опыта. Бергсон указал лишь исток этой работы и ее исходный импульс.
Следует отметить, что мысль Канта об априорных формах опыта также нашла свое место в концепции Бергсона. Во всяком случае, он имел в виду эту мысль, которая, так или иначе, выражает субъективный характер этих форм, и он сохранился в схеме Бергсона. Но у Канта происхождение априорных форм представляется совершенно непостижимым, они даны сразу в готовом виде, и трудно вообразить какой-либо их генезис. Бергсон же говорит о динамическом процессе, который возникает и развивается естественным образом, а затем вписывается в общую деятельность субъекта и в его поиск оптимальных способов освоения окружающего мира.
Мы привыкли, что время и пространство говорят о мире разным языком и о разных вещах. Пространство наполнено предметами самостоятельными, обладающими полноценным реальным существованием. Время - вместилище объектов и событий виртуальных, которые, в свою очередь, размещены в бесчисленном множестве однотипных виртуальных пространств. При этом между разными временными срезами имеются виртуальные различия, и вся конструкция в целом статично плывет в эфемерном потоке из будущего в прошлое. Время и пространство соприкасаются в одной точке – в настоящем, где их содержание совпадает. Во всем остальном они различны.
В появлении воспоминаний имеется известный каприз, тогда как объекты в пространстве строго упорядочены и их появление взаимообусловлено. Существование психологических состояний и внешних объектов обусловлено двумя условиями - либо присутствием в восприятии, либо логической или причинной связью. И то и другое дано вперемешку и лишь частично. Интеллект старается разделить опыт и получить их в чистом виде, чтобы каждый его элемент приписать в полном объеме или одному, или другому.
По контрасту с этой картиной, Бергсон возвращает генетическое родство элементам пространства и времени. Они образованы из одной и той же "материи" событий и объектов, меняется лишь способ разметки, задаваемый текущим положением субъекта, но не самими объектами. Субъект сосредоточен в данном моменте, он им полностью поглощен, и для него будущее - временнáя категория - фактически неотличимо от пространства.
Традиционная схема проводит вполне четкое различение - реальность отдана настоящему, и ни будущее, ни прошлое им не обладают. В этой схеме можно усмотреть парадокс, прямо-таки вопиющее противоречие - для описания реального мира приходится прибегать к двум виртуальным сущностям, которые словно две подпорки держат с разных сторон единственное реальное бытие, не давая ему упасть! Настоящее, как бы вобрав в себя, впитав всю реальность бытия, наваливается своей тяжестью на текущий момент, сосредоточив вес на острейшем лезвии мгновения, не имеющего толщины. Будущее же и прошлое не имеют своего собственного независимого существования, хотя они, в то же время, концептуально необходимы, и без них совершенно непостижимо и даже невыразимо положение дел в мире.
Тем не менее, это только схема, и даже если она с неодолимой мощью впечатывается и в наш опыт, и в нашу практику, это еще не означает, что для них она необходима - как организующий фактор. Бергсон попытался разжать "мертвую хватку", чтобы указать возможность иной схематизации. Мы уже рассказали об одной из таких его попыток - о "генетическом" воспроизведении того мыслительного (или пред-мыслительного) хода, который, следуя заинтересованности субъекта, выполняет первое упорядочивание событий и вещей.
Дальнейший движение его мысли было не менее радикальным, а именно - нам следует переосмыслить то, что реально, а что нет, что существует, а что - нет. "...Вопрос состоит в том, чтобы точно понять, действительно ли прошлое прекратило существовать, или всего лишь перестало быть полезным. Вы произвольным образом определяете настоящее как то, что есть, тогда как настоящее только то, что совершается. Нет ничего более ничтожного, чем настоящий момент, если вы под ним понимаете этот неделимый предел, что разделяет прошедшее от будущего. Когда мы его мыслим как становящееся, то его еще нет, когда же мы мыслим его существующим, оно уже прошло" (MM, 198).
Для Бергсона принципиален тот факт, что распределение всей совокупности событий на настоящие, прошлые и будущие, в которой вся реальность существования отдана только настоящему, суть такая схематизация, которая позволяет эффективно овладеть этими событиями в практической жизни. Тем не менее, она искажает реальное состояние дел. В чем? Если у прошлого мы отняли его реальность, то следует вернуть сделанный ход и возвратить ему ее. Как, в каком смысле, и в каком объеме - отдельный вопрос.
Поскольку интеллект привык размещать реальное только в настоящем, он сразу же начинает искать в этом настоящем место, где можно обнаружить прошлое. Бергсон указывает на этот стереотип, который подчиняет интеллект, и вполне логично полагает, что такое размещение не требуется. В нем нет смысла, так как прошлое должно обладать своим собственным статусом существования, и ему незачем прибегать к "помощи" настоящего, чтобы это существование "поддержать". Отсюда следует, что идея вместилища образов прошлого, роль которого должна играть память - абсурд.
Однако не следует ситуацию понимать и так, словно бы прошлое и настоящее существуют параллельно и независимо. Это воспроизводило бы ту же самую схему в ином виде, а она, как это мы уже выяснили, несет с собой неразрешимые противоречия. Существование и реальность прошлого и настоящего следует понимать в смысле взаимопроникновения, которое допускает раздельное рассмотрение лишь приблизительно.
Наконец, Бергсону чужда симметрия времени, которая также напрашивается вместе с привычной схемой: будущему не следует приписывать такой же статус, что и прошлому. Философ нигде не говорит о его существовании или о его реальности. Только в плане ближайшего будущего, которое может быть включено в настоящее, причем с необходимостью, так как без этого настоящее не может быть понято, то есть только в той степени, в которой текущие события начинают определять это будущее.
В некотором смысле и прошлое не может рассматриваться как однозначно определенное. В другой своей работе Бергсон рассуждал о том, что возможность события, явления или сценария появляется только после того, как это событие, явление или этот сценарий реализовались. С этой точки зрения настоящее порождает определенность прошлого, которой оно не обладало до наступления самого события.
Если полагать, что настоящее и прошлое обладают реальностью, и эта реальность делает их, в определенном смысле, совместимыми друг с другом, то о будущем следует сказать, что оно вовсе не обладает никакой реальностью, даже виртуальной. Это принципиальная асимметрия времени, и ее следует особенно подчеркнуть. Отсутствие у будущего реальности освобождает поле для деятельности, освобождает возможности для реализации, делает осмысленным и значимым любое действие.
Другой вопрос, который ставит Бергсон - действительно ли инертное и бесконечно делимое пространство необходимо, чтобы адекватно постигать конкретную и многообразную протяженность? Этот вопрос он анализирует совместно с проблемами постижения и восприятия движения. Решение, которое он находит, состоит в том, что между ними нет необходимой связи, пространственные представления можно отделить от представлений о протяженности, и для этого есть основания: "...мы воспринимаем на самом деле протяженность, в то время как пространство мы конструируем в виде схемы" (MM, 235).
Следует указать, что и математика к этому времени сделала шаг в этом направлении. В 1895 году Анри Пуанкаре публикует работу "Analysis Situs" [7], где впервые дается систематическое изложение топологии. В ней вопросы непрерывности и протяженности трактуются независимо от метрических характеристик пространства - расстояний, углов, фигур и тому подобное.
Подводя итог, можно сказать, что "...эти трудности, эти противоречия, эти проблемы рождаются, в первую очередь, из такого символического способа представления, который его [непосредственный опыт] скрывает, способ, который стал для нас самой действительностью" (MM, 235).
Более глубокий анализ категории пространства у Бергсона проводится в связи с проблемами восприятия и концептуализации движения, поэтому и дальнейший разбор этой темы будет иметь смысл вести совместно с категорией движения.
К возможности адекватного восприятия движения Бергсон обращался несколько раз и не только в этой книге; это одна из его наиболее разработанных тем. Возможно, одну из самых больших трудностей при решении этой задачи представляет отсутствие адекватного концептуального аппарата. Существующая система понятий, с помощью которой движение выражается в обыденной речи и трактуется в научных текстах, отводит ему второе место после статичных положений, неизменных характеристик, устойчивых объектов. Короче говоря, неподвижной реальности отдается предпочтение, она есть мерило изменения. Эту трудность следовало преодолеть. Результаты своего анализа и его существенные выводы Бергсон выделил в книге в виде отдельных положений. Здесь они приведены в том же порядке. Заметим, что, несмотря на свою радикальность, эти идеи были приняты многими сравнительно быстро, поскольку, как заметил Дж. Ганн, они "...уже присутствовали, хотя и неявно... в умах огромного количества думающих людей, которым статичная концепция мира представлялась неверной и неадекватной" [8].
1. "Любое движение, как переход от одного состояния покоя к другому, абсолютно неделимо" (MM, 236).
Анализируя то, как мы воспринимаем движение, Бергсон приходит к выводу, что ключевой трудностью в его постижении является делимость, которую мы ему привычно приписываем. Движение, воспринимаемое зрением, мысленно проецируется в пространство, где его образ приобретает это свойство - быть делимым до бесконечности на отдельные более короткие перемещения. Взятое же изнутри, как мускульный образ, оно не только не разделено на них, но и вообще неделимо. Тем не менее, "...у меня нет выбора, и мое зрение само схватывает движение из А в Б как неделимое целое, и если оно делит что-то, так это предполагаемую линию движения, но не движение, которое ее пробегает" (MM, 236).
Движение в нашем восприятии, а точнее - его концептуализация, делится на этапы с остановками между ними; эти остановки мы примысливаем к движению, чтобы зафиксировать место в пространстве - и вместе с остановками мы неизбежно меняем сущность процесса. Однако на этих остановках покоится только воображение, а не сам движущийся предмет. При этом чувство само по себе дает только образ цельного неразделенного движения. Точки, через которые проходит предмет, существуют, но они существуют на линии, прорисованной в пространстве. Длительность же спрессована в целое, и в восприятии движения нет мгновений покоя. Как замечает Этьен Клейн в своей статье "Время физики": "Ни одно из наших чувств не показывает той алхимии, в результате которой последовательность моментов способна уплотнится в длительность" [9]. Поэтому неподвижная линия не может быть представителем ни совершающегося движения, ни утекающей длительности.
Таким образом, интеллект лишь фиксирует возможность - движение может быть остановлено - здесь, и здесь, и здесь и так далее. Так рождается геометрическая структура делимой линии. Парадокс Зенона лишь высвечивает факт - невозможно априори из линии восстановить движение. "...Трудности или противоречия, обнаруженные школой элеатов, намного меньше имеют отношение к самому движению, чем к его искусственной и безжизненной реорганизации..." (MM, 241).
2. "Существуют реальные движения" (MM, 241).
Механическое движение может быть только относительным - к этому мы привыкаем достаточно рано. Поезд ли движется относительно вокзала, вокзал ли относительно поезда - решить невозможно. Но если брать в целом, то нам приходится принять, что движения бывают абсолютными, и мы не можем произвольно обменивать между собой состояния покоя и состояния движения - как это допускается в кинематике. Когда температура тела возрастает, это не равносильно тому, что падает температура окружения. Звуки отличаются и друг от друга, и от тишины, и это различие абсолютно. Изменение, вызываемое нашей волей, также не может быть вычтено и перенесено на что-то иное. "Я удерживаю два конца цепочки, мускульные ощущения - во мне, а ощущаемые качества тел - вне меня, и как в одном, так и в другом случае я не могу ухватить движение, если движение есть лишь отношение: оно абсолютно" (MM, 245).
В моем восприятии движение мне дано именно как нечто абсолютное, не допускающее вариантов и толкований. Откуда же берется идея относительного движения? Она представляется весьма естественной, в особенности после того, как ее долго и активно использовали, поэтому противоречие заметить нелегко. Яснее всего, может быть, оно обнаружилось у Декарта – ведь он объявил движение относительным, а говорил, как об абсолютном. "...Не существует математического символа, позволяющего выразить то, что перемещается именно движущееся, а не те оси или точки, с которыми оно соотносится" (MM, 242).
Относительное движение или порождает разбиение мира на четкие объекты, или связано с этим разбиением. Уже сам вопрос - можно ли из поведения независимых объектов вывести, что относительное движение существует - "...это допустить, что прерывность, которую здравый смысл принимает в отношении объектов, не зависимых один от другого, обладающих каждый своею собственной индивидуальностью, сравнимой с человеческой, является обоснованным различением" (MM, 245).
Отсюда следует вывод:
3. "Любое разделение материи на независимые тела с абсолютно определенными контурами искусственно" (MM, 245).
Источник разделения - потребности тела. Изначально зрением и осязанием мир дан в виде ансамбля, в виде целого, в котором неразличимы детали, и движение - изменение аспекта - происходит таким образом, что и меняющееся и неизменное нераздельны для восприятия. Поэтому выделение объектов, как полагает Бергсон, это не следствие работы непосредственной интуиции, но также оно не есть и требование науки, так как последняя не заинтересована в обращении к искусственным приемам, которые приводят к ложным концепциям.
Потребности жизни вызывают необходимость действовать и формируют выделенную материальную зону - собственное тело, которое способно выполнить эту задачу. Но, сформировавшись как определенный центр, тело вынуждено выделить и сформировать другие тела, сначала тоже в виде центров, которые отвечают простым потребностям - питанию и тому подобное. Потребности "...могут быть удовлетворены только при условии, если они выкроят из этой непрерывности тело, а затем отделят другие тела, с которыми они вступят в связь как с личностями. Установить эти совершенно особые отношения между частями, высеченными таким способом из ощущаемой реальности, это именно то, что мы называем жить" (MM, 247).
Не вызывает сомнения, что внешние предметы существуют. Но не существует четкой границы между отдельными вещами и тем, что их окружает. Границы возникают лишь там, где "...останавливается наше возможное действие на них и где они, следовательно, перестают нас интересовать" (MM, 259).
Эта деятельность по вычленению объектов не имеет ничего общего с познанием; она представляет собой лишь разновидность человеческой активности, ориентированной на извлечение пользы, и способна привести в тупик, если пытаться понять ее логику. Научный анализ во многих случаях демонстрирует искусственность выделения отдельных независимых тел, чья индивидуальность сводится к действию и только к нему. "К примеру, у нас нет никаких причин представлять себе атом скорее как твердый, чем как жидкий или газообразный, или воображать взаимодействие атомов скорее как столкновение, чем как-то иначе" (MM, 248).
Таким образом, наша ежедневная практика все время приводит нас к тому, что в представлении мы удерживаем инертные вещи в том месте, где рассчитываем коснуться и ощутить их, и осязаемый контур превращается в реальную границу. В результате такой фиксации действие тела отрывается от него самого, и мы начинаем в этом действии видеть нечто самостоятельное. Но, впрочем, научное мышление способно преодолевать ограничения бытовых представлений, и прогресс науки ведет к противоположному итогу, когда это различие растворяется. В науке предпочитают говорить "...о модификациях, о возмущениях, о смене напряжений или энергии и ни о чем другом" (MM, 251).
Мы приходим к следующему выводу:
4. "Реальное движение - это перенос, в первую очередь, некоего состояния, нежели объекта" (MM, 251).
Механистическая интерпретация движения и изменения возводит, по мнению Бергсона, барьер между внешним миром, размещаемым в пространстве, и восприятием этого мира сознанием. Возникает порочный круг: механические движения, "...сочетаясь друг с другом, не могут дать ничего, кроме таких же движений; и при помощи какого-то таинственного процесса наше сознание, неспособное их коснуться, переводит их в ощущения, которые затем сами проецируются в пространство и охватывают, неизвестно как, те движения, чьим переводом они являются" (MM, 251). Поскольку этот вопрос касается механизма работы восприятия, мы его рассмотрим позже, а сейчас укажем лишь то, что схематизация, которой подвергается движение, включает обязательный прием, ставший привычкой - привязывать движение к элементам - объектам, обладающим устойчивостью, стабильностью и длительностью существования. При этом движение оказывается всего лишь характеристикой этих элементов, акциденцией, если пользоваться старым философским термином, превращается в последовательную смену положений и вообще уходит на второй план. Реальное и цельное движение, таким образом, в восприятии и представлении поляризуется и распадается на два аспекта - на собственно объект и на смену его состояний или положений.
Исходя из этого, можно сказать, что механическое движение - лишь схема "настоящего" неделимого движения.
Бергсон по этому поводу замечает, что если мы интерпретируем движение чисто механистически, то оно уже не может быть связано с качественными различиями: такое движение оказывается бесполезным, когда требуется предсказать поведение окружающих вещей. Действительно, если нам удается усмотреть однородное и вычислимое движение за самостоятельными и несводимыми друг к другу качествами, когда одно состояние согласно закону причинности следует из другого, то эта закономерная связь состояний все же остается на уровне только таких же механических и вычислимых движений. Что же касается качественных изменений, которые мы воспринимаем, то они привязаны к ним лишь произвольным и случайным образом.
Здесь следует вспомнить закон перехода количественных изменений в изменения качественные, сформулированный Гегелем и вошедший в диалектический канон. Эта глубокая идея призвана навести мост между разведенными определенностями, каждая из которых имеет свой ракурс и используется для освоения и интерпретации реальности. Однако этот закон ничего не говорит - и в принципе неспособен что-либо сказать - о том, как распределены знаменитые узловые точки, соответствующие качественным скачкам. Они есть - и это все. Что же определяет их появление и их порядок - закон молчит. На эту проблему нам и указывает Бергсон.
Схематизация движения опирается на бесконечную делимость пространства и времени, и ее идеальность станет наглядной, если обе делимости сопоставить друг с другом. В воображении делимость пространства легко продолжать неограниченно долго - пространство является внешним по отношению к нашему сознанию, и такая операция нуждается лишь в повторении самой себя. "Пространство... в сущности, всего лишь сама схема неограниченной делимости" (MM, 256). Иное дело делимость времени: время переживается через посредство внутренних событий, которые для этого должны быть относительно четко различены одни от других. Как только различение становится невозможным - останавливается и деление.
Рассмотрим подробнее вопрос о связи между концепциями движения и времени.
[1] Lawlor L. The Challenge of Bergsonism - Phenomenology, Ontology, Ethics. London: Continuum, 2003. - p.XII.
[2] Блауберг И.И. Анри Бергсон. М.: Прогресс-Традиия, 2003, с.129.
[3] Delbos V. (1897) Matiere et Memoire, essai sur la relation du corps a l'esprit. Revue de metaphysique et de morale, pp 353-389. (цитируется по Lawlor L., там же - p.XIII.).
[4] Lawlor L., там же - p.XII-XIII.
[5] Lawlor L., там же - p.XIII.
[6] Кант И. Критика чистого разума. М.: Мысль, 1994. – с.52 и 58.
[7] Poincare H. (1895) Analysis situs. Journal de l’Ecole Polytechnique, IIe serie, Premier cahier, p.1-122.
[8] Gunn J A. Bergson And His Philosophy. London: Methuen & Co. Ltd., 1920.
[9] Klein E. Le temps de la physique. Dans la Dictionnaire de l'ignorance (dir. M. Cazenave), Paris: Albin Michel, 1998.
(Продолжение следует)
Последние публикации:
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (14) –
(24/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (13) –
(18/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (12) –
(16/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (11) –
(11/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (10) –
(09/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (9) –
(03/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (8) –
(02/06/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (7) –
(28/05/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (6) –
(26/05/2014)
АНРИ БЕРГСОН: восприятие, субъект, время (5) –
(22/05/2014)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
