Онтологические прогулки

Четвертый сезон. Лето

         1

Как только человек переходит некую черту естественной бедности и самодовольно обустраивается в устойчивой и гарантированной сытости, он начинает оскотиниваться, покуда пресыщенность не разрушает его совершенно. Таков закон для падшего человека, грозную амплитуду которого не заметить невозможно. Европа скурвилась именно по этой причине, по этой же причине скурвились штаты. По этой же причине (с обратным знаком) мы дольше многих сохраняли в себе подобие образа Божьего.

    В этом смысле и на этой основе духовная мощь Руси покоилась на культуре страдания. Но у современного человека не только механическое отторжение от метафизики страдания, но и полная неспособность понимать, о чем вообще идет речь.

         Но и в не собственно материальной сфере царит то же. Сытость и пресыщенность интеллектуальная, информационная, общекультурная (и даже сексуальная) никем не рассматривается как погибельное болото. Будет ли банальностью сказать, что пресыщенность с неизбежностью ведет к цинизму? Притом, что мы не замечаем самой тотальности этого падения, ибо цинизмом стал воздух. Восприятие бытия (и бытийной красоты) не может не быть наивным, вне рефлексий и лобовых захватов. Но мы уже не способны быть наивными и безыскусными, мы гордимся стоянием над, гордимся захламленностью и виртуозностью и даже хвастаемся ими. Мы причавкиваем и притопываем, поглощая шедевры. Мы отвратительны.

       Пока не прекратишь вливать и вливать в себя многообразные "вкусные" напитки, в тебе не откроются и не начнут работать родники живой воды. Болтовней о боге в течение двух тысячелетий люди вытравили последние остатки той наивности, которая необходима, чтобы Бог шевельнулся в утробе. Болтовней о дзэн-буддизме, которая погребла в двадцатом веке умы грамотеев, великая наивность чань-дзэн была стерта.

         2

Чудесна история просветления Токусё. При нем монах спросил мастера: что значит капля воды, капающая из источника Со (топос шестого патриарха чань)? Мастер Хогэн ответил: это одна капля воды, капающая из источника Со. Монах ничего не понял, а Токусё как током ударило, и он прозрел. Суть в самой капле, стань этой каплей, ибо ты и есть эта капля, – мог бы сказать Хогэн, если бы не испытывал отвращения к многословию.

       Почему я записываю эту давно известную мне историю? Чтобы еще раз её пережить. С таким чувством я стоял как-то перед слезящимся обрывом "12 источников" в Изборске.

Истина не может быть понята. В этом суть трагедии, переживаемой многими. Её можно коснуться и ею можно даже стать. Но ни понимание, ни владение невозможны.

Любой (искренний) текст мы начинаем более или менее понимать только с какого-то момента своей жизни. До этого мы скользим. Скользим часто всю жизнь и лишь на последних поворотах осознаем, что одной книги нам хватило бы на всю жизнь. Это подобно пастьбе и поиску коровы, т.е. духовной коровы.

         Пока жизнь есть хаотическое рассматривание картинок, образов и теней, корова будет растворяться в свете или в тумане. Пока это броуново движение не остановлено, ничто не будет увидено.

         4

Никакое наше отчаяние перед ужасным состоянием мира не отменяет того факта, что сущность мира и индивидуальной судьбы всегда была катастрофичной: видимо или невидимо. Без давильни нет сока. Сока духа, хотя бы капли; хотя бы силуэта коровы. Самые отчаянные вопли доносились из уютнейших жилищ спокойнейших времен.

         5

Бодлер в средине 19 века (Франция) писал: «Конец мира близок. Машинное производство так американизирует нас, прогресс в такой степени атрофирует у нас всякую духовность, что никакая кровавая, святотатственная, противоестественная утопия не сможет сравниться с результатами этой американизации и этого прогресса...» Ну и далее один в один описывает всю клоаку нашего сегодняшнего междусобойчика. Завершает этот текст объяснением: "Я хочу запечатлеть мою тоску, ибо хочу запечатлеть мой гнев".

         Дело конечно не в способности поэта предвидеть, как обычно пишут литературоведы, а в чрезвычайной этической сейсмочувствительности настоящего поэта. Дух непрерывно под угрозой гибели и затмения пошлостью. Нынче сами американцы признаются, что если их не покормить три дня, они пойдут войной куда угодно и на кого угодно. Но не таковы ли же сегодня и европейцы? Нужны ли тут комментарии Бодлера?

         6

Живи Симона Вейль в наше время, она бы моментально стала "нерукопожатной", по крайней мере в нашей стране. Её бы не пустили ни в один журнал, ни на один канал, ни на одну тусовку, литературно-философский истеблишмент шипел бы, завидев ее даже издали. А всего лишь она усомнилась в праве евреев (а затем и шире: европейцев) раздавать всем советы, как правильно жить; она всего лишь указала на исторические грехи евреев, запечатленные в Ветхом Завете и затем явственные в истории Европы. Да и церковные иерархи вывели бы ее толкование христианства в пространство ужасающей ереси.

         7

Чем дальше мы движемся по пути знания и познавания, тем глубже увязаем в невежестве. Надо уметь с помощью силы воли (если не срабатывает инстинкт самосохранения) остановить себя в этом увязании в коллективно накапливающемся материале невежества.  Как сказал великий адепт дзэн: "Знание, т.е. невежество, привело Адама из сада Эдема в мир боли и терпения, но не знание смогло примирить его с Отцом, а Воля, рассеивающая невежество и возвещающая просветление".

       Просветление/пробуждение есть возвращение в Отчий дом, осознанно-волевое возвращение в эдемский Сад, под власть Отца, с признанием его абсолютной мудрости и его запретов. Но для того, чтобы начать возвратный путь, надо остановиться, выйти из инерционного коллективного движения, ведущего прочь от Отчего дома. Остановиться, хотя все идут. Это чрезвычайно трудно. Героически трудно. Здесь нужна воля.

       Знал ли я, знаю ли таких, которые остановились? Да. Но они перестали вещать и демонстрировать себя на торжищах, изображая важных особ. Они становятся невидимы и неслышимы.

         8

Любопытно было бы представить, каковы могли бы быть стихи или роман остановившегося. (Когда бы в нем нашёлся избыток воли для высказывания плюс явилась некая иррациональная мотивация). Ясно одно – любители изящного и эффектозного (в стилистически-музыкальном или в сюжетном смыслах) не нашли бы там для себя ничего. Или почти ничего.

         Но разве музыка Вивальди или Гайдна, стихи Пушкина или Тракля – не сочинения просветленных, то есть возвратившихся? Мы уклонимся от ответа на этот вопрос. Здесь бездна, через которую нам не перелететь. Здесь сфера дара нам свыше, сфера пограничья миров. Здесь сфера не справедливости, а благодати. Именно подарок подростку навырост. Но тому подростку, который точно возвратится Домой. Именно этим возвращением блудного сына заканчивается роман Рильке: роман, написанный Остановившимся.

         9

Когда-то чувство Бога было именно чувством: чувством его присутствия и оформлялось в сознании как "страх-и-трепет" (ремень в руках Отца был действенным воспитательным средством), а в пантеистическом сознании как благоговение. (Что весьма близко друг другу). То были серьезные, суровые и взаимоответственные отношения. Диалогическое напряжение, когда иной раз прорывались молнии. Затем явился "гуманизм" и превратил Бога в абстракцию иконы: доброго, вселюбящего дедушку с одной стороны, а с другой несчастного его сына, отданного на эксперимент заклания. И поскольку чувственная связь пресеклась, явилась "вера в Бога". Ничего делать не надо, просто верь и ходи в церковь. За тебя уже всё сделали. Помню как-то еще в советские времена на северо-западе Руси я забрел в православный монастырь, большой и ухоженный и попросился пожить с недельку. Мне сказали: иди к настоятелю. Пришел. Он стоял большой и величественный и хмуро задал мне два вопроса. Первый: веришь ли ты в то, что наш Бог Христос был распят в Иерусалиме, а на третий день воскрес?..

       Вера определилась как бездушный, интеллектуальный акт. Либо насильственно волевой. Потому легко исчезает. Живое чувство умерло. Связь как ответственность испарилась. Да, мол, с утра я верил в эту историю, батюшка, а вот на данный момент как-то не верится, ибо сотня вопросов сразу встает... "Пошел вон, негодяй!"

       Нынешняя бурно внедряемая попытка определить Бога посредством слова "любовь" лукава, выспрення, патетична. Уже даже православные богословы говорят с кафедр: нет греха, Бог любит вас всяких, а кроме того он в такой трансцендентальной дали, что наши грехи ему были бы смешны. Вы слышите: нет греха! То есть Богу безразлично всё, что мы делаем. Разве это не ужас – само это предположение?! Это же отрицание самого его существования. Ну где-то там есть Высшая Сила, бесконечно равнодушная к нам и что? Зачем же богословы это говорят? А чтобы сказать следующее, якобы понятное нынешней прагматичной и духовно убогой толпе: гадости, которые мы совершаем, это не грехи, а наши болезни, их надо лечить; Бог врач и когда вы ходите в храм на причастие, то лечитесь. Какое ужасное лукавство! Оказывается, когда ты убиваешь, насилуешь, грабишь, клевещешь, предаешь, то ты всего лишь болен, а значит ни в чем не виновен; напротив, ты нуждаешься в сочувствии и усиленной помощи общества. Вот оно: "всё для блага эмпирического человека!" Угождение.

       Между тем есть старинное поименование феномена присутствия Бога в человеке, простое и ясное, не зависящее ни от интеллекта, ни от воли: совесть. Почему же Бог плавно и одновременно внезапно исчез из реального человеческого измерения? Потому что убили совесть, вырвали ее с корнем, вытравили тысячами ядов. Никакого абстрактного Бога не существует, тем более невозможно убить Высшую вселенскую силу. Но Бога-в-себе, совесть, убить вполне человеку доступно. Что он и сделал. А нового Бога никто для человека не изготовит. В этом суть Конца, в который мы въехали, обуянные Жадностью. Без бога-в-себе мы букашки, грязный оползень, движущийся с грохотом внутри мусорной свалки Конца Света. Да, света, а не мира; мир еще долго будет ползти во мраке.    

         10

Спиноза писал, что не следует ждать от Бога ответной любви. Любовь-к-Богу подлинна и продуктивна только вне ожиданий ответа. (Безответность любви как проверка ее подлинности). Рильке был такого же мнения. Я всецело на их стороне . Между тем наши православные священники и богословы начали вдруг денно и нощно внушать пастве, что Бог только тем и занят, что посылает всем и каждому лучи и эманации любви. (Да, у них как-то ловко получается: то он непрестанная любовь, а то он в трансцендентальной дали). Но ведь даже в сугубо человеческой сфере торговля любовью говорит от отсутствии любви; подлинно любящий никогда не потребует ответного чувства. Любовь самоценна и самоотверженна. А нынешние проповеди православных батюшек очень напоминают католическую традицию "сладчайшего Иисуса" и любовных с ним объятий. Либо капиталистическую сделку.  

         11

Нынешний психологизм ложен. И в практике психотерапевтов, и в литературе. Сегодняшняя попытка объяснить поведение человека в его драматических, трагических и омерзительных коллизиях есть чаще всего идущая из головных указаний форма "эмпатии" и всё той же "гуманности", трусливое стремление оградить себя от подозрений в "высокомерии" и в недостатке "сострадательности". Психологизм сегодня есть трюк, форма возведения на пьедестал мусорного и откровенно распущенного, аморально-уголовного пошиба человека, которого истеблишмент навязывает в качестве "нормы": норма то, что существует; "любое человеческое чудовище есть норма". Говорить о норме – преступление из тягчайших.

         Народная же философия "классической эпохи" смотрит на вещи по-дзэнски прямо и без сантиментов. И к какой категории ни относи, например, жадность, но в качестве популярнейшей формы глупости она парализовала современность и нашего "сверхнационального" интеллектуала. А коли так, то внутри там искать попросту нечего, понятно почему. Потому что эпоха Марселя Пруста давно завершена. Поточу что ныне эпоха пост-пост-Кафки. Человек современной популяции не дорос до онтологии, и все его попытки быть утонченно чувствительным и утонченно интеллектуальным в вопросах об основаниях бытия "некорректны", ибо его мышление без опоры (оно есть по сути бла-бла-бла); он собственно и не есть уже человек, но всего лишь машинка, которая опирается на свои желания, мечты и влечения; и на чудовищную жадность, равную амбициозности. (Всё это свойства машины, но не человека). А еще на массовую филологическую гениальность, в чем-то приближающую нас к пониманию  феномена абсолютной гениальности "будущего антихриста". Филологическая гениальность безусловно замешана на той сексуального порядка (и происхождения) раскованности, которая отменяет сакральнейший институт стыда. Когда этот фундамент выбит, человеку остается молчать. Но для этого у нас нет сил и силы. Нет силы для перехода к другой форме общения.

         12

Всякая устремленность к обогащению, всякий впуск в сердце желания стать богатым есть предательство Руси. Посчитаем же количество жаждущих в нынешнем географическом пространстве длиною в тридцать лет.

         13

Перед кем сегодня мог бы проповедовать Иисус, Будда, Франциск, Хуэй-нэн и т.д.? Ведь бедных людей не осталось.  А ведь только к ним и была, и только и возможна была проповедь. Богатый человек глух. (Уточним: бедный – тот, кто не мечтает стать богатым). Новейшие попытки проповедовать к зажиточным людям привели к полной неудаче. Пример Кришнамурти, потратившего втуне бездну энергии и семьдесят лет жизни на окармливание богатых бездельников по всему миру, весьма красноречив. Подобно Сократу он верил, что можно достучаться до человека через его ум, что оказалось ошибкой. К кому же придет Майтрейя? Вопрос если не занятный, то трагический.