Онтологические прогулки

Доброе утро, Олег!

Не стал вчера отвечать на твое письмо. На этот раз благоразумие решил проявить я, чтобы в очередной раз не поругаться. А "бред воспаленного ума" и есть плод "обостренного извне самочувствия, т.е. умонастроения, обусловленного внешней и внутренней несвободой". Точнее, чем ты написал, и не скажешь. Видимо, такова твоя "планида" и тут никто, кроме тебя самого, помочь тебе не может. Что до откровенности, то это как раз свидетельство силы и смелости, а вовсе не слабости и трусости, именно потому, что откровенность всегда рискованна. А, как известно, "кто не рискует, тот не пьет шампанского" на празднике жизни. И про одиночество ты верно написал: "Юноша всегда принимает одиночество за проклятие и, лишь будучи старцем, оценивает в нем не только дар, но и жизненную неизбежность". С одной оговоркой, если человек в юности одинок, а до старости довелось дожить. Но не у всех это (одиночество и старость) бывает. Наконец, не могу не согласиться с тобой, что "ожидание – это и есть жизнь", но жизнь без кавычек и без муки. Всё как раз наоборот: "Живем, как прежде, ожиданьями ещё не встреченной любви".

Не горюй, "плачущий Гераклит". Всё не так запущено в этом мире… Процитирую твоего любимого Ницше: "Что обещает нам жизнь, исполним мы во имя жизни!"

С уважением,

АСЧ

P.S. Помнится. когда я предложил тебе прочитать лекцию, тебя привлекла моя реплика о том, что я терпеть не могу Соловьева. Сказано было глупо и не точно. Просто во мне всегда вызывала протест и сожаление неприкаянность, а Соловьев – при всем моём почтении к нему – человек неприкаянный, но добрый. Блаженный…

05.07.2017

Здравствуйте, Александр Степанович!

Знаете, в чем я с Вами бесспорно и на сто процентов соглашусь, так это в том, что все в нас и при нас, "по эту сторону" – эон и меон, вечность и время, бытие и небытие. "Все говорят об одном и том же" (не помню, к сожалению, чьи слова). Наши с Вами воззрения – это взгляд на одну и ту же проблему, исходящий из одной точки, но полярный лишь в акцентировках. И без отсылки к умонастроению здесь не обойтись, ибо мировоззрение почти что фатально обусловлено психосоматикой, как бы мы ни старались обойти это указанием на "внушение свыше" etc. "Каков человек, такова и его философия" (Фихте). Но я бы несколько перефразировал это высказывание: "Философия человека такова, каким он желает себя видеть". Взять, к примеру, хотя бы тех же Шопенгауэра и Ницше: с одной стороны, импульсивный, охочий до радостей жизни, плотоядный Шопенгауэр, силившийся воспеть прелести отрешения; с другой стороны, робкий и кроткий Ницше, грезивший встающим "по ту сторону добра и зла" Сверхчеловеком. Так что, Фихте прав лишь "видом сбоку".

Ироническая аналогия с "плачущим Гераклитом" на мой счет и вправду уместна: ни в себе, ни вокруг я не наблюдаю статику, одну лишь динамику, почему и нахожу себя скорее надломленным диалектиком, нежели умиротворенным метафизиком. Тут бы впору и аналогия с Гегелем пришлась, но не тут-то было: во-первых, если могучий тевтон воспевает "становление бытия", то я нахожу и мыслю "бытие становления"; во-вторых, если могучий тевтон мыслит "снятие" в "исключенном третьем", то у меня "снятие" (вне)мыслимо в "исключенном четвертом", кое поначалу неудачно назвал "контртезисом", а сейчас зову hypernoumenon ("сверхноумен", "по ту сторону ноумена"). Это уже радикальная апофатика, восходящая к традициям Псевдо-Дионисия, Иоганна Таулера, преп. Максима Исповедника etc. Но на этом не хочу останавливаться подробно. Уместна аналогия с Гераклитом еще и потому, что универсум для меня – это гераклитовский огонь, пронизанный единством и борьбой темного жара, "внешних сумерек" (хаос) и светлого холода, "фаворского света" (логос). Снова уместно провести параллель с Гегелем, но и здесь сквозит налицо разночтение: если могучий тевтон мыслит борьбу противоположностей через их единство, то я мыслю единство противоположностей через их борьбу. 

А вот почему я не люблю Вл. Соловьева, так объяснение тому кроется выше: Соловьев был прельщен созерцанием красоты и гармонии, мешавшим ему узреть надлом, противоречие, конфликт и трагедию. Что же касается "любимого Ницше", то мне он дорог как раз таки своим трагическим жизнелюбием: любовью к жизни ("люблю тебя, но странною любовью") вопреки несомым ею "ничтожеству и горестям". 

Несмотря на то, что в себе и вокруг наблюдаю динамику, а не статику, хаос, а не гармонию, страдание, а не блаженство, в моем (пока что, в силу возраста, неоформленном) мировоззрении имеются три непреходящие константы, которые отложились во мне за последние 5 лет осуществляемого мною синтеза Шопенгауэра и Гегеля – Парменида и Гераклита XIX века. Постараюсь дать этим константам свое изложение.

А) Идеализм. Не секрет, что по способу мироощущения люди делятся на два типа – идеалистический и реалистический. Во мне с ранних лет не было ощущения прочности и окончательности "мира сего". Отсюда до чрезмерного обостренное чутье времени, ощущение если не призрачности, то хотя бы преходящности и мимолетности того, что есть – всепроникающего Хроноса, нещадной косой проходящего по надеждам и чаяниям. Это обостренное чутье времени уже давно как мешает мне отдаваться радостям жизни, окунаться в них с головой без томного сокрушения насчет того, что имеющегося теперь не было прежде и не будет затем. Разрушительная потенция времени принудила меня к различению во времени двух аспектов – субстанциального (постоянства) и экзистенциального (длительности). Длительность – это "забегание вперед", а постоянство – это "обращение к истокам". Немного отвлекусь, сказав, что мне очень нравится китайская "великая триада" (Тянь, Ти, Жэнь – Небо, Земля, Человек), которая вполне-таки укладывается в мою схему. Небо – эссенция, Земля – субстанция, Человек – экзистенция. Человек, как "забегание вперед", есть свидетельство трагического надлома, пробоины, зияющей в основаниях универсума. Вечность же суть не бесконечная длительность, но безусловное настоящее, присутствующее ЗДЕСЬ и ТЕПЕРЬ. Мыслить вечность "за облачком" – значит быть подверженным как раз таки наивному реализму, а для меня это неприемлемо, иначе пойду в расхождение с самим собой. Адскими муками я себя, как и Вы, не озадачиваю, ибо уже имею о них исчерпывающий опыт. Рай – это жизнь вечная, ад же – это бесконечные, а не вечные муки. Бесконечность как раз есть то, чему нет определения, т.е. лимита, оконечивания – неопределенность. А неопределенность – это ад, хотя именно благодаря аду и через ад мы познаем себя свободными. Это очень емкая и трудная тема, насчет которой не намерен сейчас распространяться. Итак, если брать с "нижнего", а не с "верхнего", то, конечно же, обостренное чутье времени во мне – плод неизбывного конфликта потаенных желаний и осознанных намерений, неуемного влечения к житейским радостям, которое на фоне невозможности в полной мере его осуществить исподволь сменяется во мне постоянством горького презрения к жизни. Не хочу лгать ни себе, ни Вам, почему и озвучил это как причину моего идеализма. Недаром я процитировал вчера отрывок из "Чтений о Богочеловечестве" Вл. Соловьева в качестве указания на мой главнейший жизненный конфликт – конфликт желаний и намерений. 

B) Релятивизм. Одно с неизбежностью вытекает из другого. Раз "мир сей" неокончателен, то, стало быть, всякое имеющееся за нами знание о нем относительно. Объяснение этому кроется в том же самом идеализме, согласно которому ни одна из вещей не может определенно свидетельствовать самую себя вне своего свидетеля, почему я, подобно индусам, и утверждаю: небытие – есть, бытия – нет. "Мир есть обман чувств. И не чрез чувства осуществляется подлинное знание" (Преп. Исаак Сирин). Здесь впору упомянуть теорему Курта Гёделя о неполноте, в которой чудак Вассерман нашел "доказательство небытия божьего", а я нахожу подтверждение извечной актуальности кантовского различения ноумена и феномена, но с поправкой на Платона. Достоверность знания обретаема лишь относительно ноумена, относительно феномена же мы обречены лишь на нескончаемое блуждание в сомнениях и догадках. Недаром гнозис именуется также "вечной философией". Одно только несомненно, если говорить языком все того же Канта: время как длительность – трансцендентально идеально, время как постоянство же – эмпирически реально. В одном (и не только в этом) не согласен с Кантом: не обязательно верить в смысл жизни, чтобы наблюдать целесообразность в природе. Достаточно беспристрастным оком воззриться около себя, чтобы удостовериться в том, что вся целесообразность в природе сводится к действию закона сохранения материи. Это и есть Chaos reigns, по "фон" Триеру. 

С) Индетерминизм. Раз причинность исчерпывает наши суждения о явлении, а не о вещи в себе, то, казалось бы, из этого чуть ли не фатально следовало бы заключить, что в наших жизнях имеет место быть случайность, а вместе с ней – индетерминизм. Но это не помешало ни Канту, ни Шопенгауэру остаться детерминистами. Вообще, если честно, не понимаю, в чем прикол – убеждать себя и других, что мы бесповоротно несвободны, а вся свобода сводится к тому, чтобы осознать свое рабство. Спорт, конечно, затейливый, но отнюдь не доходный. Каждому человеку, если он, конечно же, не безнадежно туп, хочется не только верить, но и наверняка знать, что он проживает СВОЮ жизнь – уникальную и неповторимую. Отсюда и естественная для каждого из нас надежда на чудо, ожидание необычного – нелепость для разума, но благодатная норма для человека, как существа верящего и надеющегося. Только в свободе заключен единственный резон и оправдание для того, чтобы жить – какими бы, казалось, несносными горестями и ничтожествами наша жизнь ни была полна. У Гегеля и Шопенгауэра не человек живет, но Бог живет ВМЕСТО него и ЗАМЕСТО него. И у того, и у другого человек НУЖЕН Богу, отчего и проистекает свобода как эпифеномен необходимости. Вот уж где поистине "экстраполяция субъективного переживания на весь мир", когда замкнувшийся на себе философ назначает свою скромную персону на роль Бога! Там, где есть "нужда Бога в человеке и человека в Боге", столь дорогая Бердяеву, там лишь обоюдная несвобода и человека, и Бога. Эта же "святая необходимость", по меткому замечанию Шестова, сквозит и у Бердяева: если "Бог всесилен над сотворенным бытием, а не над несотворенной свободой", если нетварная свобода внеположна Богу, а потому, подобно персидскому Ариману, оппонирует Ему, то Бог является Себя в мире не ввиду Своего желания, а в силу Своего намерения, которое всегда несвободно, ибо опосредовано нуждой, т.е. мотивировано. Зачем в таком случае Бердяеву был так нужен немощный бог-калека – остается неясным. Про себя же в контексте вопроса о свободе могу сказать вот что. С одной стороны, мне свойственно переживать свою жизнь как сновидение логоса, подчас, если не зачастую, переходящее в мучительный кошмар, конец которого совпадает с моей смертью. Это наполняет меня невосполнимым чувством особенности и универсальности моей жизни, присутствия во мне универсума, жизни Бога во мне. С другой стороны, мне ничуть не менее сопутствует переживание уникальности и неповторимости моей жизни. Это свидетельствует о моем несовпадении ни с чем из того, что есть. Парадокс, который "по эту сторону" может быть разрешен лишь принятием его как само собой разумеющегося. Если хотите, такова наглядная иллюстрация принципа Богочеловечества, где Бог и человек неслиянно и нераздельно живут своей жизнью. Человеческая природа во Христе говорит за мою неслиянность с Богом и нетождественность Ему (трансцендентность), а божественная природа - за мою нераздельность с Богом и неразлучность с Ним (имманентность). Мыслить Бога целиком трансцендентным, либо же целиком имманентным недопустимо, иначе неизбежно придешь к замещению человека Богом. Целиком трансцендентный Бог, ничего к жизни не прибавляющий, есть идол, а не Бог – "трансцендентальный объект", по выражению Канта. О трансцендентности Бога можно говорить лишь в силу Его имманентности миру и человеку, ибо только знание о Боге есть условие подлинной веры в Него. Имманентный трансцендентизм – единственное условие свободы и Бога, и человека. Не "свобода есть осознанная необходимость", но необходимость есть дитя свободы, завершающееся свободой вследствие самоотречения. Свобода (благо) – самодовлеюща и бытийна, необходимость (зло) – относительна и безбытийна. Но нельзя их мыслить замкнутыми в себе "царствами", иначе закончишь манихейством. Поэтому для меня и есть случайность сама по себе, а не как "неосознанная причинность". 

Такова, в общих чертах, моя незамысловатая философия на текущий момент. Многое здесь мною упущено, дабы не похищать у Вас лишнее время. Об остальном – в моих последующих работах.

С уважением,

Олег

P.S. Отправляю музыкальный привет. 

05.07.2017