Онтологические прогулки

Киев. Кафе "Бабуин". Лекция Александра Секацкого "Природа времени". Мышление живьём в лучших традициях Мамардашвили, но с "прививкой иномирности" как принципа, конституирующего, создающего собственно человека, или внутреннего человека в человеке природном.

 Интересно, что Мерабу Константиновичу удавалось остановиться на самом краю или даже зависнуть с протянутой в эту матрицу "иномирности" мыслью, но всё же удержаться от того, чтобы наступить, заступить, опереться на открываемый ею плацдарм, с которого, как кажется, открывается захватывающий дух, завораживающий воображение, протянутый в бесконечность горизонт неземного, ясного, всё объясняющего, несомненного, очевидного и в то же время совершенно недоступного, стремительно убегающего, не терпящего ни малейшего к нему приближения, просачивающегося сквозь пальцы, неуловимого, находящегося прямо перед тобой, но недогоняемого никаким усилием, недосягаемого никаким умением, смеющегося над тобой, как черепаха над Ахиллесом, мира, прячущегося в колодце Демокрита за мгновение до того, как он мог бы стать твоим, и ты бы смог, наконец, как герой "Иванова детства" Андрея Тарковского, увидеть свой мир из этого колодца, в котором живёт недосягаемая из любого другого земного места звезда, но отражающаяся в его чёрной глубине, манящая, зовущая в эту темноту возможного, будущего знания, которое успокоит твою тревогу, даст тебе покой, принесёт отдохновение и даже наслаждение обладанием, нет, не обладанием, а причастностью, соприсутствием, со-гласием с нею, возможностью быть рядом и не желать ничего больше, остановиться в своём поиске, сделаться равнодушным, но не к жизни, не к жизни вообще, а к жизни земной, к жизни на земле, этой юдоли печали тех, кто вынужден, принуждён меняться, не меняясь, испытывать превращения, оставаясь самим собой, стремиться к чему-то, не имея права обладания этим, то есть страдать, пожинать свою жизнь как существование, жать и жевать её, пережёвывая её в кашу, кашицу, жижу, проглатывая, загоняя её в бездонность своего желания, дно которого дробится в пыль, как только оно уплотняется, и снова сдвигает человека с места, толкает в толпу таких же, желающих, стремящихся, страдающих жижежизнью, страдающих и поэтому молящихся тёмному колодцу ясного мира или, что то же самое, ясному миру тёмного колодца о спасении, даровании им неизменяемой, нетекучей, безвременной или вечной, не агонирующей жизни, подобной жизни звезды, отражённой в колодце, потому что она кажется счастливой там, где её не видно, но где она точно есть, точно так же, как где-то есть персик, сочный, мягкий, с тонкой едва шершавой кожицей, которая легко и радостно взрывается свежестью фонтанирующей мякоти, рождающей в человеке одержимость, но не персиком!, а стремлением к нему, стремлением повторить, удвоить, утроить, размножить эту свежесть как впечатление, как плато-переживание, как эпифанию жизни, как высшее совершенство, рука тянется к следующему персику, но он лишь намекает на первый, третий уже не так свеж, а четвёртый даже противен, но впечатление-то было и осталось, оно скрылось в толще и застыло, окаменело, постепенно стягивая вокруг себя всё движущееся, радостное, светлое, живое, так что персики ты, конечно, ешь, но главное не это, а то, что ты теперь персиком одержим, ты одержим другим миром, к которому теперь ты не можешь не стремиться, всем собой, всеми своими силами, стремиться повторить то, что второй раз невозможно, потому что в этом мире всё только один раз, он же первый и он же последний, в нём всё сразу и целиком, здесь и сейчас и больше никогда, в нём нет завтра и вчера, но ты почему-то его помнишь! помнишь и поэтому ищешь, но его не находишь, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, всю свою жизнь, ищешь второй раз, мир повторений, так твоя память становится твоим проклятием, твоим страданием, становится твоей жизнью, которая превращается в "цепочку катастроф", бесплодных попыток, тщетных усилий, душевный тремор или даже террор – ты мучаешь себя обвинениями, грызёшь себя, привычно пережёвываешь, превращая себя в кашу, кашицу, жижу, жижежертву жестокого мира совершенных персиков, сочных свиных почек, аленьких цветочков, священных граалей, небесных городов, которых ты так и не нашёл, и никогда не найдёшь, потому что впереди себя ты полагаешь то, что было с тобой позади, ты бежишь впереди паровоза своей жизни только потому, что хочешь его догнать, в то время как это ты сам, ты ожесточаешь свой мир, навязывая ему свои стремления, ты строишь свой дом на камнях собственной души, избегая песка перемен и волн необратимости, которые могут унести тебя туда, куда стремился Саша Дванов Андрея Платонова, в бездну озера, текучести, неповторимости, разовости, бездну, которую так тонко чувствовал Мераб Мамардашвили, балансируя между двумя мирами – миром единственности и миром двойственности, миром единства и миром расщепления, миром достижимости и миром невозможности, миром исполненности и миром ненасытности или миром одержимости, который так искусно развернул перед нами в киевском кафе Александр Секацкий.

      Киев. Кафе "Бабуин". Лекция Александра Секацкого "Природа времени".