Онтологические прогулки

Чтение дневников Достоевского в который раз обратило мое внимание на тему очень привычного, но столь же странного представления людей о том, по каким матрицам необходимо строить свои действия и, соответственно, по каким критериям оценивать результаты этих действий.

Лучше всего рассмотреть эти представления на восприятии людьми евангельского императива "возлюби ближнего как самого себя" или категорического императива Иммануила Канта: "поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом" или, в другой редакции, "принцип воли каждого человека как воли, всеми своими максимами устанавливающей всеобщие законы".

Не только обыватели, но и специалисты – культурологи, философы и пр., протягивают нить непрерывного смысла от евангельского правила до кантовского, сводя эти крайности в чем-то среднем, типа "поступай так, как хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе", подразумевая, разумеется, под этим "ты" человека культурного, "развитого" в терминологии Достоевского, цивилизованного.

Евангельский завет кажется легким для понимания и интуитивно он таким и является; трудности возникают только при попытке представить себе, что такое "возлюбить себя" как решающего критерия предпринимаемых действий. При этом опять же интуитивно понятно целое "возлюбить себя", но не совсем ясна последняя часть этого целого – "себя". Воспринимая эту древнюю максиму, интуитивно человек представляет именно себя как отдельного индивидуума, вот этого человека, которого должны возлюбить другие, и на этом основании развивает представление о том, как он будет сам любить себя и других.

Потому что у него нет опыта любви себя самого именно как себя вот этого.

То есть человек интерпретирует "возлюби себя" не в евангельском личном смысле, а в неком общественном, церковном, семейном и пр. смысле, то есть любви к нему как представителю цивилизации, общества, рода, семьи и т.д. Но не как к личности, уникальному человеку. Зараженный демократией как идеологией большинства обыватель, впрочем, как и специалист, может любить только на основании собственного опыта любви, который включает в себя в качестве решающего критерия общественную оценку: полезность, послушность, креативность и пр. То есть любви ставятся границы: тебя полюбят, возлюбят, если ты будешь отвечать неким ожиданиям. Поскольку же эти ожидания никогда не совпадают с наличным тобой, то и любить тебя не за что, пока ты не исправишься, пока ты не станешь другим, таким, которого возлюбят не только другие, но теперь и ты сам. Не этот ты, а другой, любви достойный.

Так искажается простой и в простоте воспринимаемый евангельский призыв любить себя таким, каков ты есть. Без каких бы то ни было условий. Любить себя и каждого в своей и его индивидуальности, неповторимости, уникальности, единичности, "непохожести", как говорил Аристотель. Не как некую непроявленную, потенциальную душу, не как ждущего спасения "внутреннего человека", не как будущее, невидимое, святое, скрытое под наличным греховным и пр., а как настоящее, видимое, действительное, существующее.

Как истину!

Как сына человеческого!

Только в этом случае твое отношение становится всеобщим.

Кант, как и всякий человек, умудренный опытом любви, например, Достоевский, понимает, что не может быть любви всеобщей, то есть категориальной. Достаточно опыта любви к одному человеку, чтобы знать, что такое любовь.

Каждый человек – истина, эпифания, явленность смысла, "живая жизнь" (по Ф.М.)

Здесь нет ни малейшего намека на общезначимость, большинство или меньшинство, или на философском языке: всеобщее – это единичное, это атом, окруженный пустотой, поэтому тот, кто хочет, чтобы максимы его поступков стали всеобщими, должен научиться обращаться с единичностью. Только научившись проявлять свою волю по отношению к каждому, ты производишь всеобщее или закон.

Не закон – это я, потому что за мной большинство (сила, власть и пр.).

А я – это закон, потому что я один и действую как всеобщее.

Это совершенно другая культура отношения к себе и другим, которую, например, Кант, называл "светской", имеющей отношение к тонкому слою света нарождающейся цивилизации, цивилизации людей, основной максимой которых станет максима "я сам" или "я самость". До сих пор люди этой цивилизации находятся в подполье, щели (Достоевский) цивилизации большинства, цивилизации коллективистских усилий "совместного" действия, долго и мучительно отмирающей родовой культуры.