Онтологические прогулки

Каждая современная цивилизация, как индоевропейская, так и арабская, началась с религии, с выделения уникальности, неповторимости и исключительности каждого человека как индивидуума. Если в древней, магической цивилизации уникальным, неповторимым и исключительным индивидуумом был род, включавший в себя человека в качестве своего элемента, то теперь индивидуумом становится человек.

Однако молодость современной цивилизации и слишком ещё сильное влияние цивилизации древней превращают религию индивидуума в религию одного индивидуума, бога. Обнаруживший себя действительно одним, единственным, отдельным человек стал остро нуждаться в восстановлении как разрушенного единства рода, так и своей сопричастности некоему целому, большему его самого. Человек стал воспринимать своё бытийное одиночество как отверженность, изгнанность, потерянность, ничтожность. Он стал искать спасения.

Ожидание и принятие спасителя для современного человека становится первым опытом освоения своей индивидуальности: он учится жить как одиночка, инсталлируя образ индивидуального совершенства как представление о высшем существе, сверх-человеке, боге. Если в магическое время богом или духом называлось любое существо – камень, гора, созвездие, сородич, то теперь бог абсолютизируется, тотально индивидуализируется, становится Одним (Одином), Единицей, Всем, Сущим, Им, Я, Этим и т.д.

Таким образом, образ спасителя решает две главные задачи становящегося индивидуума – предоставляет матрицу совершенной индивидуальности и обеспечивает психологической защитой, даёт малому, испуганному и неумелому ребёнку взрослого и любящего отца.

Конечно, возникающие церкви во многом наследуют не до конца отмершие магические формы (таинства), доводят абсолютизацию до её максимума (теология), идеологизируют незрелость человека (поклонение), строят земные и небесные иерархии (социализация) и т.д., и т.д. Однако это не столь существенно: и в этих временных формах происходит главное – накопление опыта самостоятельности, индивидуальности, одиночества, сначала медленно и подспудно, затем – всё более явно и открыто.

В философии и, соответственно, в мышлении, и, соответственно, в культуре первым подведением итогов этого тысячелетнего накопления стали работы Декарта и Ньютона, которые зафиксировали и сформулировали опыт - индивидуации в боге. Для религиозного человека единственно реальным существованием является существования бога, поэтому нахождение, обретение в нём точки опоры для человека, оторванного от этой единственной реальности, и было главной задачей как философии, так и науки. И вот Декарт открывает формулу обожествления в мышлении:

Мыслю, существую.

Ньютон находит предел обожествления во времени и пространстве:

Абсолютное пространство и время как предел относительного пространства и времени.

Позже Кант выразит формулу современного человека:

Я сам

А Эйнштейн формулу относительности:

Пространственно-временной континуум как предел возможных отношений.

Сам став богом, человек перестал нуждаться в абсолюте. Религиозность стала постепенно сходить на нет, как в социальной, так и в индивидуальной жизни. Не потому, конечно, что она стала не нужна, а потому что она полностью, на всю катушку человеком пережита, прожита, освоена. Я имею в виду то, что пережито отделение человека от бога, пережита абсолютность бога, преодолена его трансцендентность, и теперь человек может осваивать свою неотделимость от бога, свою божественность, себя как бога, сам быть богом.

Теперь каждый человек – бог, явленность бога, божественное явление. Что хорошо видно в "Явлении Христа народу" Александра Иванова, где пространство преображения человека неотделимо от пространства явления спасителя, это одно и то же пространство. Именно это переживание наполняет русскую литературу и философию 19-го и начала 20-го веков – единство бога и человека, их принципиальную неразделённость, распростёртость человека от ничтожности индивидуального до его всемогущества.

Теперь человек взял на себя труд быть богом. Без внешней поддержки. Только из себя и самому. Собственным усилием. То, что ещё какую-то тысячу лет назад ему было непереносимо страшно и тягостно, – его одиночество, единственность, теперь становится его драйвом, движущей силой. Однако став сам себе богом, человек теряет, пусть внешний, но всё же действительный критерий, идеал – совершенного бога. Он начинает воспринимать себя только человеком.

Что неизбежно приводит к тому, что человек оказывается в ситуации вседозволенности, разрешения себе права на всё, что он только может. И, как неизбежное следствие такого положения дел, он действительно отдаётся стихии вседозволенности.

!9-й и 20-й века мировой истории наглядно демонстрируют время вседозволенности; не в том, конечно, смысле, что человек делал всё, что хотел, а в том, что только реальным действием он мог проверить свою мысль, он стал "человеком из бумажки". Идя на ощупь, он, как подросток, искал предел, стену как ограничение и, следовательно, реальное знание.

Мераб Мамардашвили не раз рассказывал об интеллектуальном, гуманистическом шоке, который испытала западная культура, прежде всего европейская, пережив две мировые войны. Шок был неизбежен, так как покинутая богом культура или культура, изгнавшая бога, становилась культурой безбожного человека, человека без бога, только человека. Это обстоятельство имеет прямое отношение также к русской и советской истории.

Мир, лишившийся своего внутреннего совершенства, стал восприниматься человеком слишком стихийно, слишком физически и слишком социально. Этот "бумажный бунт", бунт людей из бумажки, которые отказались от внешнего контроля (и внешнего самоконтроля), оказался для них слишком стихийным, неконтролируемым, неуправляемым. Они жили, не зная, чем живут, они действовали, не зная, чем руководствуются, они чувствовали, не чувствуя. Они неожиданно для себя обнаружили себя экзистирующими, иррационально фонтанирующими, вброшенными в мясорубку истории, которая оперирует миллионами, а не единицами.

А миллионы уничтожали друг друга и историческое наследие так ошеломляюще быстро и жестоко, что стало совершенно непонятно, как из совершенно благородных, правильных и научных идей (бумажек) смогли произойти такие ужасные, безумные, бесчеловечные, катастрофические последствия.

Это было время антропологической катастрофы человека идеологического, человека, оставившего себя или, что то же самое, оставшегося наедине с самим собой и попробовавшего жить и действовать на свой страх и риск, жить и действовать только как человек, человек, лишившийся бога.

Идеология сменила церковь, идеолочи – верующих, манифест – библию, республика – монархию, рассуждение – молитву, знание – веру. Идеологический режим существования заменил религиозный. Человек без бога пришел на смену божьему человеку. Раньше человека водил за руки или бог, или дьявол, теперь – вообще неизвестно кто, кто-то или нечто. Из одной крайности – абсолютизации бога и уничижения человека современная цивилизация перешла в другую – абсолютизацию человека и уничижение бога. Получила по полной, мало не показалось. Но не зря.

Пережив на собственной шкуре и то, и другое, унаследовав сначала религиозный, потом идеологический опыт, современный человек постепенно переходит к более сбалансированному, собственно современному мировосприятию, которое я называю совершенным, или феноменологией творения. Это мировосприятие "снимает", если говорить гегелевским языком, противопоставление бога и человека в новом качестве человекобога или богочеловека. Единственного, уникального и исключительного, но не одного вообще, а каждого.

Только теперь мы действительно начинаем воспринимать каждого человека как индивидуума, растянутого от ничтожно малого до несоизмеримо большого, от всепоглощающей тьмы до всепроникающего света, от непереносимой боли (мировой скорби) до безграничной любви, от осознания атома до созерцания вселенной, от безмятежности покоя до бесцельности полёта.

Мы начинаем воспринимать каждого человека как вселенную.