Онтологические прогулки

 Итак, я собираюсь войти туда, куда уже задолго до меня заходило и ещё долго после меня будет заходить бесчисленное количество людей, но с одной оговоркой, заходило и будет заходить, точнее, попадало, попадает в данный момент и будет попадать в будущем – бессознательно, неконтролируемо.

А вот я буду делать это намеренно, хотя, разумеется, опыт ненамеренного попадания в континуум русской культуры у меня достаточно большой. Конечно, я не настолько тщеславен и глуп, чтобы полагать, что это намерение сформировано мной: появление таких грандиозных культурных феноменов, как контролируемое попадание в континуум матричных форм, или форм жизни, не может быть делом одного человека, как бы гениален он ни был. Оно является результатом направленного и удерживаемого внимания нескольких поколений людей. Отдельных людей, конкретных личностей, а не целых поколений, разумеется. Например, в случае русской культуры - А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого, И.С.Тургенева, Д.И.Хармса, М.К.Мамардашвили и других, известных и неизвестных мне людей.

Однако это намерение пока не является общественно значимым и, соответственно, не институализировано. Существующие же общественные организации – академии, университеты, гимназии, школы и т.д. созданы вокруг другого намерения, – получения, переработки, передачи, закрепления и сохранения информации (знания). Соответственно, те, кто подключается, или, как говорил Мамардашвили, "прислоняется" к намерению получения и сохранения знания, автоматически отключаются от намерения быть прислоненными к жизнеформам культуры.

Попробую показать это на примере понимании термина "философия". Итак, философия буквально означает "любовь к мудрости". Любая информация входит в мудрость в качестве одного из и часто далеко не первостепенно значащих элементов. Практически каждый человек имеет опыт мудрости в основном в форме мудрости естественной, когда некая ситуация видится этим человеком в своей целостности, вся, целиком и сразу, без каких либо размышлений, сомнений, предположений или догадок. Ты просто видишь положение всех игроков на спортивной площадке, разворачивающуся динамику их движения, положение опорных ног, особенности ожиданий каждого в отношении действий партнеров, траекторию полета мяча и т.д., и т.д. Сразу, всё, в тысячную долю секунды. И твоё действие единственно и неконтролируемо тобой. Но – верно. Или ты точно видишь (и знаешь в том числе), что причинил человеку боль. Или – что небо чернильно-фиолетовое. И т.д., и т.д.

Помню, как-то мои старые приятели всё-таки разговорили меня и попытались, по старой доброй привычке к стёбу, "поймать" меня. В результате этой охоты я рассказал им, что для того, чтобы человеку взять в руку ложку, требуется задействование целого спектра жизнеформ, например, интуиции. После этого по знакомым поползли слухи, что мне, чтобы устроиться на унитазе, требуется интуиция. Смешно, но так люди обычно закрываются от живущего в них опыта. Они не только не направляют на него внимания и не удерживаются в нём, они его стравливают. Мало кто хочет жить собственной мудростью, быть гением, что бы им не нашептывал чёрный монах А.П.Чехова. Тот же, кто внимателен к себе, не может не понимать, что мудрость – не его собственность и личное достижение, а только живущее в нём наследство всей истории вселенной, которое он может игнорировать, а может нет.

Здесь я приведу две цитаты из античного философа Демокрита:

"Каждое ощущение возникает и существует по истине", и

"Всё, о чём человек помыслит, существует".

В этих двух простых указаниях заключен весь смысл философии как любви к мудрости: каждый человек может и должен развивать свою естественную мудрость как истину. Основание мудрости – действующий в каждом человеке живой опыт вселенной. Любовь к мудрости есть стремление быть неразрывным с ним, быть им, быть живым опытом, быть живым, быть самой жизнью.

Вчера я открыл "Братьев Карамазовых" Ф.М.Достоевского. И что же я прочёл на первой странице книги?

"Ибо не только чудак "не всегда" частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи – все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались..."

Алексей Карамазов носит в себе "СЕРДЦЕВИНУ ЦЕЛОГО", которую я выше назвал "естественной мудростью". Это же самое М.К.Мамардашвили называл вслед за Декартом "естественным светом", а Н.В.Гоголь – "старым светом".

Алексеем Карамазовым Достоевский как бы завершает начатое в "Бедных людях" всматривание в особую породу людей – Выриных, Башмачкиных, Каратаевых, Товстогубов, Ничипоренко, Бульбы, Лукерий ("Живые мощи"), Девушкиных, Шумковых. Но не Мышкина или Раскольникова, это будет ясно позже.

Что же он увидел в Алексее?

"...В детстве и юности он был мало экспансивен и даже мало разговорчив, но не от недоверия, не от робости или угрюмой нелюдимости, вовсе даже напротив, а от чего-то другого, от какой-то как бы внутренней заботы, собственно личной, до других не касавшейся, но столь для него важной, что он из-за нее как бы забывал других. Но людей он любил: он, казалось, всю жизнь жил, совершенно веря в людей, а между тем никто и никогда не считал его ни простячком, ни наивным человеком. Что-то было в нем, что говорило и внушало (да и всю жизнь потом), что он не хочет быть судьей людей, что он не захочет взять на себя осуждения и ни за что ни осудит. Казалось даже, что он все допускал, нимало не осуждая, хотя часто очень горько грустя. Мало того, в этом смысле он до того дошел, что его никто не мог ни удивить, ни испугать, и это даже в самой ранней своей молодости...

Да и все этого юношу любили, где бы он ни появился, и это с самых детских лет его... Так что дар возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно... Он редко бывал резв, даже редко весел, но все, взглянув на него, тотчас видели, что это вовсе не от какой-нибудь в нем угрюмости, что, напротив, он ровен и ясен. Между сверстниками он никогда не хотел выставляться. Может, по этому самому он никогда и никого не боялся, а между тем мальчики тотчас поняли, что он вовсе не гордится своим бесстрашием, а смотрит, как будто не понимает, что он смел и бесстрашен. Обиды никогда не помнил... а просто не считал за обиду..." и т.д., и т.д.

К Алеше я ещё вернусь. Здесь я показал словами Достоевского "сердцевину целого", естественную мудрость, живой опыт предков, старый гоголевский свет русской земли, который оживлял героя Ф.М. и который не является результатом воспитания, влияния, образования и пр. Этот свет светит сам собой, "по привычке", как говорили и Гоголь, и Толстой, изливаясь из человека на все вокруг без разбора, свой или чужой. Светит так, что в нем невозможно ошибиться, порождая в другом отблески, всполохи того же самого. Этот свет Алексея говорит всем: "Я брат твой!"

Определение Гоголя – "старый" очень точно характеризует этот свет, он не имеет отношения ко времени христианства, он гораздо более древний и относится к цивилизации, предшествующей современной.

И Достоевский это очень ясно понимает, указывая, как именно Алексей стал послушником:

"Прежде всего объявлю, что этот юноша, Алеша, был вовсе не фанатик, и, по-моему, по крайней мере, даже и не мистик вовсе. Заранее скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу, то потому только, что в то время она одна поразила его и представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души его. И поразила-то его эта дорога лишь потому, что на ней он встретил тогда необыкновенное, по его мнению, существо – нашего знаменитого монастырского старца Зосиму, к которому привязался всею горячею первою любовью своего неутолимого сердца".

Заметьте, эта сердцевина никак не может быть объяснена, выведена и т.д. социальными причинами.

Свет светит, где хочет.

Изнутри, или, как говорили в древности, из колодца, из у-топоса бытия.

Но не будем торопиться. Будем двигаться осторожно и внимательно. Здесь только замечу, что Мышкин и Раскольников отличаются от уже упомянутых героев тем, что пытаются этот естественный свет дополнить своим решением быть им. Более решительный, но ещё в этом отношении простоватый Раскольников в буквальном смысле пытается отрубить естественность, чтобы свет стал результатом только его намеренного решения, тогда как более мягкий Мышкин (возможно, "более мягкий" потому что его писал уже более опытный на этом пути Ф.М.) решением быть с людьми предельно открытым пытается этот свет дополнить сознанием, осознанностью.

Все русские писатели, которые уже были рассмотрены в этих размышлениях, в какой-то момент своей жизни пришли к пониманию того, что не только просвещение и образование, но даже и христианское православие не может быть основой старого света или естественной мудрости. Так Л.Н.Толстой одно время спрашивал себя – зачем? Зачем нужно просвещение, если русский человек и без него уже светел?

Зачем нужно образование, если оно только забивает этот свет?

Зачем всё это, если даже православие питается из этого источника?

Только в таком ракурсе рассмотрения становятся понятны искания и Гоголя, и Толстого, и Достоевского. Идти дальше, глубже просвещения, образования, прогресса, науки, религии, чтобы попасть – куда? Найти – что?

Пока я лишь намечаю предстоящие нам шаги, создавая, по излюбленному методу Мамардавшвили, эмоционально-интеллектуальное напряжение вокруг некой точки, которые он называл "точки избыточной интенсивности". Точки, которые становятся таковыми только для тех, кто внимателен к ним, кому почему-то интересно, надо, хочется. Тогда как остальным – неинтересно, не надо, не хочется. Древние считали началом философии удивление.

А что дальше просвещения? Образования? Православия? Даже дальше самого этого естественного света? Есть что-то или нет?

Когда я смотрел очередную передачу "Игра в бисер" с Игорем Волгиным, посвященную "Гамлету" Шекспира, мне было интересно, как будет обыгран вопрос вопросов: быть или не быть? Собственно, попав в такую точку избыточной интенсивности, то есть встретив призрак, Гамлет и задался этим вопросом. Ситуация проста до невозможности, но извлечь из неё смысл (не пользу, а именно смысл) можно только при условии – если имеешь опыт, живой опыт встречи с бытием, опыт эпифании и помнишь! об этом. Участники той программы такого опыта не имеют, точнее, скорее всего, забыли о нём, поэтому играли с ситуацией по правилам профессиональной деформации, например, философ Кантор настаивал, что Гамлету было важно знать "как есть".

Имеющий опыт встреч с бытием (визионерства, духовидства, видений и пр., термины пока не имеют значения) и выбравший "быть", а не "не быть", понимает, что теперь (любимое слово философов) он должен – "переписать всю книгу мозга (жизни)". Чем мы здесь и занимаемся.