Онтологические прогулки

     Направленность русской матрицы на единство (стихию творения) лишает русских возможности непосредственного, прямого взаимодействия с предметностью, заставляет действовать "на глазок", "на авось", "как придется" или "как бог даст". Подковывать блох бог мало кому даёт, не потому, конечно, что не любит русских, и не потому, что у русских зрение плохое, а потому, что оно у них по-преимуществу непредметное. "Зрить в корень" значит видеть ствол, ветви и листья дерева только периферийным зрением, смутно и размыто, "как сквозь стекло".

     Основная трудность русской культуры (после угасания родовой цивилизации, то есть приблизительно в течение последних трёх - четырёх тысяч лет) заключалась и заключается до сих пор (для всё ещё живого родового) в отсутствии прямой и непосредственной связи с наличным, в невозможности, как сказал бы философ, превратить наличное в действительное или, по крайней мере, быть непосредственным участником этого процесса. В определённом смысле русский сразу имеет дело с действительностью, перед ним всегда уже "готовый" мир, мир, который можно только принять таким, каков он уже есть, и в котором уже нечего исправлять, поправлять, переделывать. "Смирение" русского обусловлено матрицей его положения в мире, а не духовностью или набожностью; в качестве наличного ему предстоит действительное, тот мир, в котором уже упакованы его (русского) действия по созданию этого мира. В отличие от западного человека, начало действий которого приходится на наличный мир, а их (действий) завершение - на действительность, по вдохновляющему образу Фолкнера -

     ещё только разворачиваются знамена
     ещё только выкатываются пушки
     ещё ничего не случилось...,

     начало действий русского никакого отношения к действиям с предметностью не имеет, просто в силу того, что матричным русским действием является... не философия, поскольку она только с усилием, тогда как собственно культурное действие происходит само собой, без усилий, естественно; так вот, естественное русское действие - "дрёма", "сон", "полусон", "хандра", "сплин", "забытьё", "живой сон" (термины русских писателей и философов).

     Удаётся русскому впасть в дрёму - он действует безукоризненно, естественно, гармонично, так, как действовали косцы (косари), которых много наблюдал Толстой, которым он пытался следовать и которых описал в "Анне Карениной".

     Кто естественен, тот счастлив.

     Тот же, кто только пытается быть естественным, как всё тот же Толстой-Левин, тот так, как счастлив русский мужик, счастлив не будет, не потому, конечно, что не способен, а потому, что действует совершенно по-другому, через настройку предметных отношений, или рефлексивно. Впадёшь в дрёму - будешь косить без усилий, просто, само собой, в единстве всего: неба, земли, травы, кочки, косы, себя, - будешь счастлив; не впадёшь, не будешь.

     Трудное русское легко и непринуждённо, свободно и счастливо, естественно и просто, хорошо и весело, само собой и без усилий, внутри и вовне, просто так и даром, в себе и из себя, отдельно и вместе со всем, здесь и везде, сейчас и всегда, одним и всеми, один раз и бесконечно, человечески и божественно, искусно и бесхитростно, то есть так, как, собственно, и совершаются действительно матричные, культурные действия.

     Здесь мне вспоминается шутливая характеристика русской интенции, данная Мерабом Мамардашвили на одной из лекций: "завтра, все вместе, сразу", в которой действительно угадывается русская матрица; в таком стиле западную интенцию можно представить следующим образом: "здесь и сейчас, между мной и миром, как пойдёт", восточную - "всегда, только во мне, необратимо".

     Здесь стоит заметить, что матричные действия, хотя и составляют сердцевину образа жизни каждого человека, в самой этой жизни достаточно редки и, вполне возможно, мало заметны самому человеку, не несут для него какого-то специального и, тем более, священного смысла. Это замечание имеет прямое отношение к жизни русской культуры, поскольку в течение только последнего тысячелетия она испытала несколько серьёзных потрясений, которые до предела сузили и без того минимальное присутствие доступных для русского матричных состояний/действий. Было бы интересно исследовать, какие именно матричные феномены исчезли (и когда) и какие остались до последнего времени, и интересно узнать, что знает об этом  и знает ли об этом вообще отечественная антропология.

     Именно эти действия/состояния, сколь редки бы они ни были, формируют то, что можно было бы назвать стилем жизни. В основе русского стиля - "дрёма", "забытьё", - достаточно сложный феномен, сложный как для актуализации, так и для его исследования, однако всё-таки не настолько сложный, чтобы не было никакой возможности его заметить, выделить и реконструировать.

    Русская дрёма отличается от восточной медитации и западного созерцания тем, что не имеет специальной техники своего достижения, поскольку достигается  сама собой, но прежде всего тем, что дрёма бесцельна, не имеет внешней себе цели (захандрить, чтобы побольше накосить) и сама целью не является (усердно косить, чтобы суметь испытать сплин). В принципе, русское забытьё - это атавизм, наследие родовой цивилизации, стержнем которой являлось единство рода. Здесь можно заметить тождество значений слов - русского "забытья" ("то,что за бытом") и европейской "метафизики" ("то, что за физикой"), однако "забытьё" гораздо древнее, оно древнее даже любой магии, характерной для позднего родового времени, и имеет прямое отношение к эпохе расцвета родовой цивилизации. Кстати, в слове "дрёма" мне слышится родство с деревьями, а в слове "сон" - собственно родство или единство ("сонм", "со-", "с-").

     Понятно, что в современной цивилизации столь древние феномены, как забытьё, предметность и равновесие (координация), если не исчезнут, что маловероятно, то существенно трансформируются, потеряв какие-то элементы и добавив новые, но прежде всего - вступают в гораздо более интенсивное взаимодействие между собой.

     Этот русский атавизм, забытьё-дрёма-полусон-хандра, и есть мы сами (как наследники отечественной культуры), мы живём в нём, а он живёт в нас, и только так мы растягиваем, протягиваем древнее русское в современность, другого пути ни у него, ни у нас нет. То, что мы сможем дотянуть до сегодня, зависит и от того, что мы о себе, как русских, знаем.