Онтологические прогулки

     Итак, философ может быть сколь угодно искренним, но ни в коем случае не должен быть наивным: лучшие образцы мировой философии, как восточной, так и западной, показывают мне, что философ тем и отличается от остальных своих соотечественников, что разрабатывает горизонт внимания, который находится на периферии или даже "за затылком" его родной культуры.

     Так формирующим горизонтом восточной культуры является взаимосвязанность, скоординированность элементов наличного, в силу чего во всех областях жизни восточного общества будут преобладать преемственность, традиционность, естественное стремление каждого человека сохранить культурное статус кво. Соответственно, доминирующей тенденцией восточных обществ является "сохранение", удержание традиций, тогда как развитие восточной культуры, её обновление оказывается на периферии внимания; в результате такого положения вещей задачей мудрых, в том числе и философов, становится поиск, разработка и распространение феноменов, которые могли бы преодолеть наиболее "устаревшие", "отжившие", омертвляющие общественную жизнь традиции, например, систему каст. Одним из таких обновляющих восточную культуру феноменов стал осуществлённый Буддой опыт вне-помимо-кастового пути к просветлению, то есть опыт пути для каждого, вне зависимости от его общественного положения и кастовой принадлежности.

     Если обратиться к западной культуре, то её формирующей матрицей является матрица предметной направленности внимания, вследствие чего доминирующей тенденцией общественной жизни становится расширение и обновление предметного горизонта внимания, а вот сохранение его единства – на периферии. Соответственно, наиболее мудрым, то есть сохраняющим целостность и координированность культуры, становится работа по сохранению единства предметности, удерживание культуры от слишком агрессивного увлечения предметностью, происходящего в ущерб её единству. Античная философия – прекрасный образец такого уравновешивания культуры, когда прямолинейный бег – за счёт расширения горизонта внимания на 360 градусов (максимы "обращения души" по Платону или более современной по форме максимы Сократа "познай себя") - превращается в более гармоничное движение по спирали.

      В русской (славянской или срединной) культуре положение дел иное: формирующая матрица направляет внимание русского на единство стихии жизни, в результате чего предметность и взаимосвязанность её элементов остаются для русского в тени, воспринимаются и мыслятся им слишком размыто, смазано, туманно. Соответственно, задачей срединных мудрецов должно было стать прояснение, освоение и расширение именно предметного горизонта культуры. Русские мудрецы –  это плотники, кузнецы, купцы, путешественники, учителя, строители, экспериментаторы, врачи, математики, то есть те, кто осваивал горизонт наличного, кто – из живого единства – дотянулся до земли и смог обустроить её так, чтобы на ней было уютно, чтобы она из сирой ледяной пустыни превратилась в живую землю, в "мирный уголок", миргород (Н. Гоголь).

     Оживлять, обустраивать землю и выстраивать общественные взаимоотношения – в этом нет никакого пафоса, но русская мудрость именно в этом.

     Понятно, что мудрых мало, и в восточной, и в западной, и в срединной культурах, однако их всё же оказалось достаточно для того, чтобы индоевропейская цивилизация, хотя и с ощутимыми потерями, доросла до современности. По мере исчезновения отдельных культур и выхода на передний план современной цивилизации, меняются и характеристики мудрости: теперь наиболее актуальными задачами становятся не баланс отдельных культур, а баланс, скоординированность всего человечества, что требует от мудрых актуализации всех решающих горизонтов внимания современного человека, а именно: предметного, взаимосвязанного (скоординированного) и направленного на единство (стихию творения) типов внимания.

     Теперь недостаточно только мыслить единство, или только координировать элементы, или только осваивать предметность; этого явно недостаточно, потому что необходимо уметь и первое, и второе, и третье. Необходимо быть всесторонне развитым или, что то же самое, - современным. Мудр тот, кому это удаётся, кем бы он при этом не был, - профессором, фермером, инженером, режиссером или соцработником. Или философом. Однако всё вышесказанное имеет отношение только к наследникам индоевропейской цивилизации, которая на сегодняшний день пока ещё отличается от арабской, африканской, американской и еврейской цивилизаций как отдельная цивилизация. Дело не в том, что человечество слишком разнородно, совсем нет, наоборот, это как раз фактор, разгоняющий развитие человечества как единого целого; дело в том, что взаимодействие этих цивилизаций находится пока в своей начальной стадии. К этому ещё обратимся, а пока вернёмся к многострадальной русской философии (в смысле собственно философии), которая бежала впереди паровоза русской культуры, вместо того, чтобы его притормаживать.

     Итак, мудрость русской культуры должна заключаться в том, чтобы – раскрывать, осваивать и, если повезёт, расширять предметный горизонт внимания, задача тем более актуальная, что серьёзно о философии в русской культуре можно говорить только с начала 19-го века, то есть со времени откровенного умирания русской культуры как отдельного феномена. В это время так же откровенно проявляющееся выделение человека как индивидуума, "автономного субъекта" заставило его самого и общество в целом что-то с этим делать; одной из интересных для нашей темы реакций общества на выделенность отдельного человека стало восприятие "ума" или "рассудка" как "холодного", неэмоционального и недушевного феномена, в соответствии с чем умного человека принимали за человека "чужого", "странного", в некотором роде, как это ни иронично, за сумасшедшего. Для русской культуры реакция вполне естественная, ведь человек, умеющий размышлять и рассуждать о предметных взаимодействиях, раскрывать и описывать действительное положение вещей, то есть мыслить (в строгом смысле этого слова) - явление здесь очень редкое, а для власти – опасное.

     Прошел век. А русские философы по-прежнему продолжали тянуть эту "родовую" лямку: на протяжении всего своего "Самопознания" (сколько в этом иронии) Николай Бердяев маниакально, вполне осознанно и даже не без гордости повторяет, что он не умеет и не любит рассуждать, связывать термины, последовательно и логически мыслить! Он мыслит интуитивно, повинуясь внутренним пламенным драйвам, а не природе вещей, которые он мыслит.

     В этом ему близок Лев Шестов, посвятивший тысячи страниц "разоблачению мышления":

     "Вся моя задача состояла именно в том, чтоб раз навсегда избавиться от всякого рода начал и концов, с таким непонятным упорством навязываемых нам всевозможными основателями великих и не великих философских систем".

     И что же хочет противопоставить этим философским системам Шестов?

     "Но незаконченные, беспорядочные, хаотические, не ведущие к заранее поставленной разумом цели, противоречивые, как сама жизнь, размышления... разве они не ближе нашей душе, нежели системы?"

     Конечно, ближе, только мыслить хаотично, беспорядочно и незакончено значит не мыслить вообще.

     И так далее в этом русском стиле матроса от философии или словами самого Шестова – в стиле "русского стихийного человека с его жаждой чудесного". И, действительно, кто же стихийно будет чистить сараи?! Поэтому

     "Созревшему духу надоело пресмыкаться на земле, он отрывается от родной почвы и уходит ввысь, вдаль, в бесконечное пространство. И ведь всякий знает, что не навсегда же мы осуждены жить в этом мире".

     Что хорошо писателю, то философу – смерть.

     Русский философ прежде всего остального должен был научиться мыслить – ясно, стройно, последовательно, безупречно, совершенно, для чего должен был освоить весь накопленный человечеством опыт мышления. Вместо этого он презирает стройное и совершенное мышление и проповедует фантазию, интуицию, произвол, сомнение, шатающееся мировоззрение. Русский философ не мыслит, а фантазирует, не размышляет, а проповедует. И тем круче русский философ, чем круче его фантазия. Поэтому "русским Сократом" называли Николая Фёдорова, проповедовавшего фантазию всеобщего воскресения:

     "Как сознательные исполнители воли Божественного Разума, обращая рождённое в воссозданное, то есть в самих себе уже нося причину своей жизни, люди не могут быть рабами слепой силы. В способности воссоздания заключается возможность последовательного существования везде и одновременного бытия со всеми поколениями всегда. Все рожденные существа в их совокупности, управляя всеми мирами вселенной в её целости, относясь к Богу как отцу и будучи Его подобием, как Творца, не имеют никого, кто бы ставил им пределы из-вне.

     Всеобщее воскрешение (супраморализм) может быть лишь целью и притом – целью конечною, последнею, исполнением воли Бога, осуществлением метафизического совершенства, всеобщим счастьем.

     ...породнении всех миров чрез все воскрешенные поколения, когда все прошедшие поколения одновременно явятся на всех небесных мирах, на земле как на звезде, и на звездах как на земле - и это настоящая мера истории.

     ...безграничное родство.

     В воскрешении сыны человеческие в их совокупности являются, по подобию Творца, воссоздателями, из праха земли и по оптическим образцам небесного пространства тел отцов, оживляемых собственною жизнью сынов, от отцов полученною. ...для сынов человеческих есть только одна религия, одна философия и одно общее, всеобъемлющее дело".

     Николай Фёдоров на пределе выразил формирующую матрицу русской культуры - единство стихии жизни или стихии творения, однако её проповедью, сколь угодно пафосной, но всё же наивной, только отвратил внимание своё и своих соотечественников от действительно актуального (как тогда, так и сейчас) для русской культуры "общего дела"– чистки её сараев.