Онтологические прогулки

     До сих пор я исследовал русских (всех русских) как представителей одной культуры и, следовательно, как людей, сформированных одной культурной матрицей и поэтому тождественных; теперь я начну реконструкцию и исследование этих же самых людей, но уже как отличающихся друг от друга, поскольку в одной и той же матрице могут сформироваться и действительно формируются различные типы. Начну с того типа, который Николай Лесков назвал "очарованным", однако "очарованным" не в современном нам сегодня смысле "очарования", а в современном Лескову смысле "находящегося под действием чар" , "околдованного", "пленённого". По мере углубления в чтение "Очарованного странника" Николая Лескова, я отчётливо отметил, как меняется имевшееся у меня в начале "романтичное" и даже несколько "возвышенное" значение слова "очарованный", усиленное притягательным для меня образом странника, на прямо противоположное значение "заколдованного", не способного к изменениям, личным реакциям и поведению, но особенно – не способного к накоплению личного опыта, к "застывшему" как соляной столп человеку. Как бы ни был "симпатичен" "очарованный богатырь" Лескова, в конце повести его образ оказывается столь же "лично бедным", как и в её начале: чтобы ни происходило с её героем, он не меняется, остаётся таким же, одинаковым, неизменным, защищённым или пленённым, околдованным.

     Очарованные – те, кто находится в плену застывших традиций, те, кто не может отделить распространённую в его окружении норму от себя самого, те, кто живёт тем, что уже почти не живо, те, кто живёт традицией, в которой уже нет ничего, кроме выживания традиции, те, кто воспринимает принятые нормы восприятия, переживания и поведения за единственно возможные и единственно истинные. От одного этого перечисления меня берёт дрожь, а таких – абсолютное большинство. Именно очарованные "блаженствуют на свете", но не в том смысле, что они действительно блаженствуют, а в том, что в основе их поведения – тупая блажь, личный произвол и агрессивная защита, которые (блажь, произвол и защитная агрессия) неизбежны в ситуации отсутствия "живой жизни" в той системе традиций, в которой по необходимости рождения вынуждены существовать эти – очарованные, но совершенно не очаровательные люди.

     Очарованные – это тот тип русских людей, которому никто и ничто не хочет помочь, которому ничто не говорит о беспредельности, который не летит бесцельно в сияющую ночь, кто заперт в футляре собственного существования, ограничен временем, пространством и причинностью без малейшей возможности выйти их этих ограничений, поскольку воспринимает себя самого и эти ограничения за само собой разумеющееся положение вещей, которые можно только - использовать. Не понимая и не чувствуя глубины традиций, не заглядывая дальше наличных правил, например, правил родовой или православной жизни, эти самые правила можно только пользовать, использовать в своих целях, манипулировать ими.

     Таковы очарованные – они и манипуляторы, и манипулируемые одновременно: не имея "живых" норм, то есть норм, которые были бы для них осмысленны и наполнены жизнью, они вынуждены искать их в более широком социальном горизонте и прежде всего – во власти. Потеря живых смыслов родовых и религиозных традиций заставляет очарованных выживать посредством норм социальных, формирующей матрицей которых в российском обществе являлась тогда, в 19-м веке, и остаётся сегодня, в 21-м веке, матрица власти. Так очарованные находят себе смысл, заполняя наличную пустоту своей родовой и религиозной жизни социальной (общественной) мимикрией, подражанием власти. Если власть напирает на православность и державность, в основании которых насилие и равнодушие, очарованные будут делать то же самое, – равнодушно насилуя, прославлять православность и державность. В принципе, очарованным всё равно, ведь их задача не в том, чтобы быть православными и державными, а в том, чтобы быть очарованными, околдованными, пленёнными православностью и державностью.

     "Беда у нас родиться смирным да сиротливым – замнут, затрут тебя, и жизни не увидишь. Беда и тому, кому Бог дает прямую душу да горячее сердце нетерпеливое: станут такого колотить сызмальства и доколотят до гробовой доски. Прослывешь у них грубияном да сварою, и пойдет тебе такая жизнь, что не раз, не два и не десять раз взмолишься молитвою Иова многострадательного: прибери, мол, только, Господи, с этого света белого! Семья семьею, а мир крещеный миром, не дойдут, так доедут; не изоймут мытьем, так возьмут катаньем". Н. Лесков "Житие одной бабы".

     Категория очарованных разбухает в обществах, в которых, во-первых, отчётливо назрел кризис некогда определяющих традиций и, во-вторых, крайне узок горизонт общественных, собственно социальных, не государственных взаимодействий; именно таковой и была Россия 19-го века, в которой государство, как бык овцу, покрывало всё общественное пространство, оставляя свободными только щели да подполье, а родовые и христианские традиции выродились в обиходные нормы. Особенно очарованы в таком обществе низшие уровни государственной машины и церковной иерархии. Однако не следует думать, что очарованными являются только необразованные или малообразованные слои населения: так сегодня толпы очарованных бродят по коридорам и студиям федеральных каналов, пишут законы и книги, заведуют университетами. Государственная и церковная политика, таким образом, становятся единственным источником жизни очарованных, даже если они и читать не умеют, и никогда родного села не покидали: воздух для них всегда пропитан злобой дня. Нет смысла взывать к совести очарованных и призывать их покаяться:

     "Эх, Русь моя, Русь родимая! Долго ж тебе еще валандаться с твоею грязью да с нечистью? Не пора ли очнуться, оправиться? Не пора ли разжать кулак, да за ум взяться? Схаменися, моя родимая, многохвальная! Полно дурачиться, полно друг дружке отирать слезы кулаком да палкой. Полно друг дружку забивать да заколачивать! Нехай плачет, кому плачется. Поплачь ты и сама над своими кулаками: поплачь, родная, тебе есть над чем поплакать! Авось отлегнет от твоей груди, суровой, недружливой, авось полегчает твоему сердцу, как пришибет тебя святая слеза покаянная!" Н. Лесков "Житие одной бабы"

     Как мы знаем, слеза покаянная Русь не пришибла тогда, не пришибет позже, не пришибет и сейчас. Потому что очарованные православны и державны только по указу свыше и быстро сменят православие и державность на атеизм и коммунизм/социализм, когда сверху подует другой ветер, и снова легко вернутся к православию и державности, как только ветер повернет обратно. Очарованным все равно, они верят чему угодно, потому что ничему не верят. Они будут одинаково отстаивать очередь в мавзолей на красной, чтобы потом перейти в очередь к мощам или святыням, а завтра могут стоять в обеих очередях одновременно.

     Очарованный тем более настаивает на своей "правоте", чем больше чувствует себя ничем и никем и чем сильнее его "унижение и оскорбление" (по Ф. Достоевскому), ведь в этой правоте, в чем бы именно она ни заключалась, его самого нет, это не его правда, это правда кого-то другого. Очарованного как бы нет, его как бы не существует, он не чувствует себя даже пустым местом, не чувствует он себя и одним из многих, потому что не имеет внутренних критериев оценки ни своего положения, ни положения другого. Всё, что с ним происходит, происходит как бы не с ним, потому что его нет. Самый сильный страх очарованного – б ыть, стать, начать существовать самому, сказать себе "я сам", действовать из себя и на свой страх и риск, противопоставить себя всему миру и всем людям, даже самым близким, чтобы обрести своё место в обществе, чтобы, наконец, стряхнуть с себя оцепенение, наваждение и почувствовать самого себя, начать доверять только самому себе и никому и ничему другому. Уйти из Ясной, если тебя там нет.

     Однако очарованные довольно живучи, прежде всего потому, что готовы выживать чем угодно и как угодно, ведь они не принимают за чистую монету даже то, что сами принимают за чистую монету! Они старательно бегут впереди государственного паровоза, одновременно выкручивая с рельсов гайки, то есть саботируя его работу при малейшей возможности и всеми доступными способами, если это помогает им выживать; они безумно практичны и совершенно безжалостны: всё потому, что единственное, что они действительно чувствуют, это свою шкуру (в буквальном смысле). Исправляя определение античного философа, очарованный человек - это шкурное животное, у которого начисто атрофировано социальное и политическое чувство, но вполне развито подкожное.

     Очарованные не знают никакого социального взаимодействия и не стремятся к нему, не чувствуют никакой социальной ответственности, не имеют собственного мировоззрения, если и развиты в чём-то, то всегда однобоко; очарованные из тех, кто не имеет стержня, позвоночника, на котором мог бы нарасти хоть какой-то социальный опыт; все разговоры о "политике" для них - вопрос выживания, вопрос нахождения в струе, тренде "от власти", желание не выпасть из гнезда. Свобода очарованного – оставаться несвободным, выживать в плену, находиться под властью чар власти.