Онтологические прогулки

Дерево, какими бы мощными корнями оно ни обладало, засохнет, если срезать ему все ветви. Точно так же и культура, как бы сильна ни была её матрица, ослабнет и неминуемо исчезнет, если лишится доступа к топосу взаимодействия, останется вне стихии жизни. Человечество потеряло слишком много культур, чтобы выделять и воспринимать исчезновение русской культуры как исключительное событие, но имеет смысл помнить то, что так долго жило в нас и нами и, может быть, редкими и странными состояниями, обрывками воспоминаний и неожиданными реакциями до сих пор в нас живет.

     Первый срубленный со ствола русской культуры сук – старейшинство, важнейший элемент любого родового общества и вырастающего на его основе (форме) общества современного. Лишившись старейшинства, русская социальность и государственность лишились возможности координированного формирования, функционирования и развития, поскольку именно элемент старшинства уравновешивает противоположные и противоречащие друг другу элементы народа и князей. Без этого базового элемента антагонизм народ - князь приобретает слишком устойчивый характер, становясь формирующей матрицей общественной и государственной жизни, которая, соответственно, неизбежно приобретает черты явного или скрытого противостояния, войны.

     Срубив старейшин, князья срубили тем самым и неразрывно связанный с ними сложный комплекс родовых традиций, верований и ритуалов, придающий жизни всего общества и каждого человека целостный характер. Вне этого комплекса никакой общественной и индивидуальной жизни нет и не может быть, поэтому "на месте" исчезнувшего единства культурная матрица порождает поросль его "заместителей", своего рода "ведьмины кусты", разрозненные и беспорядочные. Здесь можно заметить, что русская культура имеет кустовой характер: например, русские населяли страну небольшими группами с периодическими локальными смещениями в деревнях и относительным постоянством в городах; если посмотреть на карту Москвы, то хорошо заметен кустовой способ ее заселения/застройки – отдельными "плавающими" районами, связанными друг с другом столь же "плавающими" дорогами; таким же, "кустовым", образом наследники русской культуры осваивают сегодня общественное и информационное пространство, образуя полуродственные или псевдородственные "по духу" сообщества.

     Потерю старейшинства вместе с неразрывно связанной с ним целостностью образа жизни достаточно органично заместила привитая русской культуре ветвь христианства, которая приняла на себя роль "контейнера" жизненных соков русской культуры и действительно осуществляла ее почти тысячу лет, пока не была подрублена петровскими реформами. И в этом топосе социальной жизни выросла разнообразная поросль разрозненных кустов, – гжель, лубок, хохлома и др., вполне жизнеспособных внутри и всё так же ограниченных в своих возможностях роста и распространения.

     Если рассматривать русскую историю второго тысячелетия, то действительных выходов в открытые социальные горизонты было крайне мало, потому что было крайне мало этих самых открытых горизонтов: кроме новой веры можно отметить разве что два отчасти пересекающихся друг с другом пространства – освоение других территорий и купечество, но для хоть сколько-нибудь заметного роста и развития целой культуры этого явно недостаточно. Ближе к концу тысячелетия появилась наука, а практически в самом конце – литература, музыка, архитектура, театр и др., что и стало как "спасением" русской культуры, так и ее прощанием.

     Спасением русской культуры потому, что она, наконец (в буквальном смысле – "на конец"), нашла себе открытое и свободное пространство полноценного социального выхода, которое, несомненно, было бы немедленно закрыто и закупорено, если бы у власти была такая возможность, а её не было, потому что эти новые горизонты были элементами другой цивилизации, имели современный и мировой характер, ускользая от традиционных способов контроля, которые к ним пыталась применить власть. Найдя или получив свободный выход, русская культура всеми оставшимися у нее силами устремилась в него, в результате чего мы имеем "золотые" полтора-два века – с середины 18-го до первой половины 20-го веков, на "пятачке" которых и разместилось наше всё.

     Века "золотые", но для русской культуры последние, поскольку полуторатысячелетний  тотальный контроль или, скорее, социальная дискриминация постепенно загнали её в подполье, в котором нет и не может быть не только действительного развития, но даже и выживания. И только наступление современной цивилизации, рождающейся среди руин цивилизации родовой, позволило русской культуре по-настоящему, на полную катушку выдохнуть;  в вихре этого выдоха мы пока и живем, теперь уже и не русские, но всё ещё и не современные.

     Мы застряли в промежуточном состоянии, в социальном вакууме, поскольку не имеем за своими плечами соответствующего культурного опыта, нам нечего помнить и нечем гордиться, мы до сих пор беспомощны в созидании социальных связей, в формировании институтов взаимодействия и предельно наивны во взаимодействии с государством.

     Нет опыта – нет человека.

     Теперь я приступаю к рассмотрению того, что может вывести нас из этого промежуточного состояния, из колбы гомункулуса, в которую нас поместило наше наследие, воспринимаемое нами как наше всё, в открытое пространство современности, где любое наследие – наше, просто потому, что мы – голые, пустые, лишены какой бы то ни было определенности, потому, что мы живые, а русская культура – уже нет. Чтобы стать современным, нужно стать самим собой – тем, кем ты еще не являешься, но кем ты уже можешь стать,  по формуле явления Александра Иванова.