Онтологические прогулки

     Я один, поэтому я сам.

     Однако одинок не только человек, одиноко и человечество. До современной цивилизации об одиночестве человечества говорить не имело смысла, так как еще не было собственно  или единого человечества, а было несколько находящихся на разных стадиях развития, и почти полностью изолированных, и взаимодействующих, и соседствующих, мигрирующих по земле ветвей, которые лишь апостериори, задним числом можно полагать человеческими. Можно ли считать наличное разнообразие видов пауков или медведей единым? Одним? Скорее, нет, чем да. То же относится и к человеку: до размазанного по времени, но всё же вполне определенного момента человечества как единого, одного, единичного феномена не существовало; в принципе, в строгом смысле его нет и сейчас, потому что процесс его становления еще не только не закончился, но даже не достиг стадии взросления, не говоря о стадии зрелости.

     Единым человечество станет лишь тогда, когда каждый человек сможет вступать в непосредственное взаимодействие как с любым другим человеком, так и со всеми остальными вместе; или наоборот: когда все смогут непосредственно взаимодействовать с каждым человеком. Ключевое слово здесь – "непосредственно", взаимодействие каждого со всеми и всех с каждым должно происходить вне зависимости и без опосредования какими бы то ни было социальными институтами или иерархиями, то есть не формально, через некую устойчивую форму, а горизонтально, через технос создания единичных, разовых форм, что, собственно, и составляет решающее определение полиса.

     Почему родовую цивилизацию нельзя полагать единой? Прежде всего потому, что род, объединяя в единое целое разнообразное, но всё же ограниченное множество существ – человека, растения, животных, рек, звезд, минералов, источников, мертвых (предков) и т.д., тем самым ставил жесткую границу своим возможностям взаимодействия, как с другими родами, так и с еще не достигшими родовой стадии, первобытными ветвями человечества, впрочем, как и с человеком современным. Множественное разнообразие родов невозможно объединить в один единственный род просто потому, что в каждом из родов присутствовал человек, как это видится нам из нашего сегодня; в роду человека нет, по крайней мере, того человека, которого знаем мы. Так многочисленные рисунки животных, птиц, светил и стихий, оставленные нашими предками, представляют собой не изображения животных, птиц и др., а изображения родовым человеком самого себя, себя как своего рода или рода как себя; только не понимайте мои слова буквально: никакого "себя" и "самого себя" для родового человека нет, потому что он – или красный попугай, или черный медведь, или бледная луна. А красный попугай не может полноценно взаимодействовать с черным медведем или бледной луной.

     Любая идентификация отделяет.

     Потеря родового болезненна. Так, потеря родового единства в русской культуре, усиленная социальным вакуумом, достигшим своего максисума к концу 19-го столетия, обернулась "вихрем враждебности", увлекшим каждого в отделение, противостояние и войну с каждым другим, так же захваченным водоворотом без-матричного, вне-культурного взаимодействия. Мы до сих пор не пережили, не прожили безвозвратную потерю когда-то самого важного, поэтому отчаянно стремимся найти во вселенной таких же, как мы, какими мы себя знаем, а не таких, которые там существуют или могут существовать.

     Мы всё-ещё ищем родных, своих, близких.

     Потому что мы чувствуем холод и пустоту вселенной.

     Потому что мы не хотим быть изгоями, людьми без рода.

     Потому что мы отчаянно ищем внимания.

     Потому что мы одиноки.

     Мы, в отличие от людей родовой цивилизации, потеряли живое единство со всем, что нас окружает, прежде всего потому, что, по максиме античной философии, сами стали мерой всего.

     Соответственно, всё живо для нас ровно настолько, насколько живы мы сами.

     Если мы воспринимаем себя предметно, телами, или, по Декарту, "машинами", то и мир становится для нас скоплением предметов, тел, двигающихся машинально. Родовая цивилизация не "знала" предметов, тел, машин, потому что для неё и в ней всё было живыми духами: галактики, звезды, планеты, океаны, камни, пещеры, песок, предки, деревья, черви, - живым было всё и всё требовало соответствующего внимания. Для родового человека не было пустоты, вакуума, его мир был предельно полон, насыщен, он кипел жизнью, жизнью бесчисленного количества самых разнообразных духов, с каждым из которых необходимо было вступать во взаимодействие. Био и ноосфера родового человека намного превосходили современные, а его чувствительность и алертность были феноменально, настолько развиты, что человеку современной цивилизации это не только почти невозможно достичь, но даже трудно себе представить. Наши предки развили в себе не десяток, как мы, а несколько сотен чувств, каждое из которых обеспечивало эффективное взаимодействие с особым кластером духов, существ (в современном языке – предметов) мира.

     К этому необходимо добавить, что родовая вселенная включала в себя всё время прибывающий мир ушедших, умерших, общение с которым представляло собой одну из наиболее существенных сторон жизни родового человека, до такой степени существенную, что к концу его цивилизации превратилось практически в единственную, решающую задачу, в фикс-идею родового мира. Таким образом, род максимально тотален, универсален, феноменален, наполнен и, следовательно, неизбежно  самозамкнут, ограничен своим типом, имеет четкий предел своих возможностей взаимодействия с другими родами и внутреннего развития. Отразившись от всех существ рода и полностью выразившись в них, и тем самым накопив достаточный опыт единичного взаимодействия, родовой человек перестал быть родовым, отделился, выделился как отдельный человек. Что бы ни делал человек, отделившийся от рода, как бы ни пытался он восстановить утраченное им единство и непосредственность, например, через развитие предметной магии, род он окончательно потерял.

     Так человек уже потерял род, но ещё не обрёл человечество.

     Человечество еще не стало его единственным родом, его вселенная слишком беспредельна, слишком пуста и безжизненна, чтобы он смог развиваться через живое общение с ней и в ней, так, как это смог сделать человек родовой цивилизации.

     Человек бросил в бездну вселенной камень и с надеждой вслушивается в безжалостно безответную тишину, оставаясь этим летящим в пустоте камнем.