Онтологические прогулки

Продолжим всматриваться в рассуждения Александра Секацкого, теперь уже не только по его книге "Размышления", но и по другим, здесь и сейчас - по "Онтологии лжи". Читаем:

«Целью данной работы является отслеживание форм присутствия лжи в мире, выявление места лжи в структуре сущего – ее онтологии, а также той меры, в которой ложь может быть устранена из теоретического и практического разума, из сферы человеческого вообще. Поэтому предметом работы является не ложное или лгущее сознание, а сознание, способное ко лжи, или Л-сознание, «это сознание» - «разумности человеческого типа». Первое, с чем мы сталкиваемся, обращаясь к философскому дискурсу истины, состоит в простом факте – истина не дана сразу. В неустранимой двойственности человеческого познания истинное познание требует некоторых усилий. Однако в любом случае истину приходится искать. Понимание истины как чего-то противоположного видимому является преобладающим и в дальнейшей философской традиции. Если «сущность» противополагается «видимости» (или «кажимости», «явлению»), то свойство «быть невидимым» оказывается моментом определения сущности. Принципиальное разделение мира на «явленное» и «скрытое» приходится отнести к условиям возможности самого сознания; точнее – к видеологической раскладке «этого сознания». Погрешность, лежащая в основе разумности. Но раньше чем продолжить дискурс, сформулируем, что, собственно, нам хотелось бы знать? Ясно, что хотелось бы знать причину этого загадочного обстоятельства. Хотя прежде всего напрашивается вопрос, нет ли в других психических процессах – в интеллекте, в воображении – чего-либо подобного? Каких-нибудь помрачений, гарантирующих ясный свет разума? Словом, таких интеллектуальных иллюзий, о которых мы вправе были бы написать, что их отсутствие с несомненностью свидетельствует о той или иной патологии сознания, скажем, об отсутствии «способности суждения»».

Вот уже второе тысячелетие «академические» философы навязывают нам удобное им восприятие принципов античной и классической философии, удобное им, но неудобное нам, а именно: «академцы» отнимают у человека истину и сущность, оставляя ему лишь «видимость», «кажимость» и, как здесь у Секацкого, явление как видимость. Этот философский шовинизм обеспечивает «спецам» от философии эксклюзивное «обладание» истиной, исключительное право искать и понимать истину, а также продавать или втюхивать ее обывателю. Однако для этого им пришлось исказить принципы античности и философии вообще.

Античная культура держится на трех максимах: первая из них сформулирована Демокритом и звучит так – «каждое ощущение возникает и существует по истине», вторую определил Протагор – «человек есть мера всех вещей» или «хочешь ты это или нет, ты истина». Третья максима принадлежит Сократу – «я знаю, что ничего не знаю» или «познай самого себя». Сочетание трех максим определяет положение человека во вселенной как существа, действие которого становится законом вселенной: станет человек полисом или нацистом, законом мира станет полис или нацизм. Врет Секацкий: философы античности, возрождения и нового времени не отнимали у человека истину, не прятали ее от него и не присваивали ее себе. Декарт, возрождая и продолжая античность, отождествил человека, мысль и существование, точнее, обнаружил мысль и существование как модусы человека. Не как видимость, кажимость и явленность чего-то скрытого, спрятанного, потаенного, а как собственно истину, сущность или, что то же самое, существование человека: «Я мыслю существованием» или «Я существую мыслью». У Демокрита: «всякое ощущение возникает и существует по истине». У Декарта: «всякая мысль возникает и существует по истине»

«Принципиальное разделение мира на «явленное» и «скрытое»», как и «неустранимая двойственность человеческого познания», объявленные Секацким, являются типичными «классовыми» или идеологическими предрассудками, которые «приходится признать условием возможности» рассуждений самого идеолога, разделяющего мир своими принципами. Вообще, принципиальность – характерная черта идеологов, мир которых больше всего похож на лоскутное одеяло, сшитое из отдельных и лишь внешне совместимых друг с другом кусочков сознательного – бессознательного, явления – сущности, видимого – невидимого, истины – лжи. Разделенное несоединимо.

Настоящая, действительная философия, философия-броня показывает, что человек воспринимает (ощущает) именно то, что воспринимает: человек видит дерево. Точка. За, позади, внутри дерева ничего нет, как ничего нет за, позади, внутри человека. Человек видит дерево и его восприятие есть истина. У дерева нет никакой «невидимой» сущности, прячущейся или скрытой, которую необходимо найти или открыть. Да, восприятие и мышление являются разными действиями, воспринимать дерево и мыслить дерево не одно и то же, но это не означает ни «видимости» восприятия, ни ложности мышления. Секацкому следовало бы знать, что удвоение мира и сущностей относятся к процедурам, которые запрещены в философии и которые подлежат удалению бритвой корректного мышления.

«Итог таков: в природе не существует ни одного субъекта лжи. Есть только лишь ее агенты – носители процессов фальсификации, как бы передаточные звенья. И «обманщики», и «обманутые» суть в равной мере жертвы спорадических контактов биосферы с квазипространством лжи. Но в природе нет ни одного примера овладения фальсификацией. Человек – первый и единственный пока субъект, сумевший обжить, обуздать квазипространство лжи и сделать его измерения измерениями собственного сознания. Родовые признаки сознания «сапиентного» типа – способность генерировать ложь и неразрушимость ложью. Именно в квазипространстве лжи поставлены первые опоры разума – его фундамент. Из всех модусов лжи чистое рефлексивное воспроизводство «сущего как такового» требует наибольших затрат. Этот предельно вырожденный модус лжи обычно и называют истиной. Итак, мы утверждаем очевидное: в мире присутствует ложь. Мы обнаруживаем ее как ближайшую феноменологическую данность в первом же шаге рефлексии. Ложь не то чтобы вплетена в ткань «слишком человеческого» - она и есть эта ткань, материя практического разума. Коммуникация двух разумных существ человеческого типа по сути своей есть обмен обманом. Культура есть производная лжи. Итак, первый шаг онтологического конституирования лжи сделан, хотя ложь и может продолжать считаться «несуществующей». Отсвет эманации отбрасывается в никуда, в измерение, порождаемое самим отбрасыванием. Можно сказать, что «миражирование» сущего есть эпифеномен его тиражирования как экземплярности и множественности. Известно, что мираж дезориентирует лишь того, кто способен его увидеть. И тогда дар прозрения, некая прибавка разрешающей способности интеллекта приводит к визуализации миражного слоя; новые измерения закручивают круговорот блужданий на ровном месте…» и т.д.

Характерно именно для Секацкого находить обоснование лжи «на первом же шаге рефлексии», относить ложь к специфике человеческой природы, одновременно лишая собственно природу феномена лжи. Пропасть, которую Секацкий обнаруживает (конструирует) между природой и «сапиентностью», то есть разумностью человека, показывает лишь его «наивную» приверженность академической философии, которая полагает видообразующим фактором человечества рефлексию и которая, в силу этого предположения (а это только предположение), вынуждена (впрочем, может, и охотно) наделять рефлексией весь вид человека, начиная с человека первобытного. Что было абсурдно во время данного предположения, в начале нового времени, и тем более абсурдно, если просто не глупо, сегодня.

Как минимум, человечество претерпело три видоизменения, в соответствии с чем можно выделить три вида человека: человека первобытного, родового и современного, каждый из которых отличается друг от друга не наличием или отсутствием рефлексии, а типом внимания. Первобытный человек характеризуется простым или непосредственным типом внимания (что, конечно, не означает, что такой тип внимания прост), родовой человек – двойственным, индивидуально-родовым типом, современный человек – типом множественного внимания (индивидуальным, родовым, рефлексивным). При этом познание или формирование истины (объективного знания) имеет отношение к целостности внимания, а не к рефлексии, которая является лишь одним из элементов целостности. Дальше у Секацкого:

«Человек есть существо способное ко лжи, его пути проложены через сферу удвоения сущего, через рефлексию. Мышление легко и свободно рефлексирует только в квазипространстве отклика-отсвета, то есть оно пребывает в «своей стихии» там, где оно никогда не натыкается на объект, не имеет дела с реальностью – прежде всего потому, что сама реальность не имеет дела с миражными измерениями, никак не простирается в них. Только человеку открыто центростремительное измерение, противоположное божественному «выдоху» и ходу времен. Только человек по-настоящему самостоятелен – настолько, что должен по Замыслу устоять и в богооставленности. Но фундаментальный смысл всей процедуры связан именно с образом действия, то есть с подменой или подлогом, с очевидным модусом лжи. Тут скрывается архетип могущества Л-сознания, специфический путь лжеца, благословенный свыше. Ибо таков Замысел о человеке. С началом отлива, убыли энтелехии в наличном разнообразии форм Бытия уже появились пустоты. Туда прежде всего и должен устремить свою энергию человек. Постепенно перемещая на свои плечи свод Бытия, он должен пересоздать мир, не давая ему рухнуть, по образу и подобию мира Божьего (желательно), но по иным причинам – он должен перепричинить сущее. Заметим теперь, что основная онтологическая проблема, «кто и как унаследует Царство Божие?», дана человеку в форме свободного, непредустановленного выбора. Разгорится человек – Искра Божия, «вдохнутая душа» - до способности самостоятельно держать мир сей, продиктовать миру свой закон и распространить его суверенитет до границ рукотворного космоса или в общем возвратном потоке эманации вернется вместе с другими структурами в дотворческий бульон «тоху ва-боху»?»

Удваивая сущее или рефлексируя, по Секацкому, лишаешь себя возможности мыслить. Представив предмет перед собой, никогда до него не дотянешься, как черепаха Ахиллеса, предмет будет всегда чуть дальше твоих способностей его достижения. Это понимали философы прежние, понимают и современные философы (если они есть), но странным образом не понимают те, кто, как кажется, должен нести или продуцировать такое понимание, как и понимание вообще. Они уже погрузились в дотворческий бульон, сварились в кашу, кашицу, в которой все вдохнутое выдохлось.