Онтологические прогулки

   Итак, каждый из нас представляет собой написанную жизнью книгу, впечатанный в тело иероглиф, живое впечатление, которые можно прочесть, разгадать, увидеть (в смысле видения или визионерского опыта, о котором еще поговорим), созерцать. Количество таких впечатлений для каждого из нас индивидуально, то есть ограничено личной историей; такие феномены невозможно выдумать, вообразить, спровоцировать, тем более, сформировать по собственному или чьему-нибудь желанию. Человек не выбирает, что для него стало живым, формирующим, индивидуирующим: его самоощущение как индивидуума сформировалось спонтанно, промелькнув и исчезнув из внимания и памяти, но нависая над всей жизнью человека в качестве "действующей причины" разворачивания всего с ним происходящего, его временные "я" сменяются без изменения этого краеугольного самоощущения. Именно это самоощущение представляет собой главное препятствие на пути освобождения человека от потока времени, в который он погружен с головой. Чем сильнее и быстрее этот поток, тем крепче держится человек за самоощущение себя, прежде всего потому, что ничего более реального у него нет, все остальное: семья, образование, самоидентификация, общественное положение и пр. занимают свое положение в зависимости от того, в каком отношении они находятся с его личной индивидуацией. При этом существенно то, что сам человек ничего об этом не знает, самое существенное и личное для него одновременно является для него самым скрытым и недоступным, что, правда, нискольно не мешает ему достаточно успешно адаптироваться к наличному. Но правдой является и то, что затвердевшая идентичность открывает слишком узкий горизонт возможностей для этой адаптации, в этом отношении потомственный дворянин Декарт мало чем отличался от буржуа Пруста или жившего через пару веков "советского человека" Мамардашвили. Расширить этот горизонт можно, покинув родину, как Декарт, изучая искусство или пытаясь писать, как Пруст, исследуя философов, как Мамардашвили; однако пределы такого расширения крайне ограничены, поскольку не связаны ни со временем, ни с местом, ни с общественным положением, ни с родом занятий. Кстати, именно поэтому современный человек так легко подвергается и так легко воспринимает любые формы манипулятивного воздействия, например, идеологию. Не поможет сдвинуть, переформатировать горизонт возможного даже универсальное сомнение, которое предлагают нам в качестве решающего метода классики европейской философии, потому, что сомнение, как бы универсально оно не9 было, не затрагивает личную индивидуацию, ведь оно находится вне этого горизонта! Оно не формирует этот горизонт ни как субьект, ни как содержание, сколько не сомневайся в самом себе и мире, личную индивидуацию это не затронет. Как это вообще возможно и как до нее добраться?

   Напрямую никак, человек не имеет никакой возможности добраться до собственной индивидуации. Не может напрямую, но может опосредованно,  через живую форму, - движение, речь, слух, восприятие и др. Как пишет Пруст:
" ...истины  которые жизнь, порой даже против нашей воли, передана нам через ощущение, безусловно, ощущение материальное, поскольку проникло в нас через наши органы чувств, но из которых мы можем высвободить дух. Материальная форма, отпечаток реальности является гарантией ее истины. Только лишь впечатление является критерием истины и из-за этого одно лишь достойно быть воспринято духом, ибо только оно одно способно, умея извлечь эту самую истину, довести ее до еще большего совершенства и доставить чистую радость. Наше лишь то, что мы сами извлекаем из мрака, в который погружены."

Жизнь оставила в нас свои следы, мы оставили следы в ней, эти процессы не только не синхронизированы, они вообще не совместимы: жизнь течет в нас своим чередом, мы живем в ней своим, мы заякорились в ней, она в нас. Каждый из нас живая метафора (по Прусту), перетекание по ленте Мебиуса несовместимого, точка Лобачевского, в которой пересекаются параллельные миры. Выходит, что ни жизнь (как ее не назови: бог, судьба, случай) нас не исправит, ни мы ее; так что остается лишь один путь, - синхронизация себя в жизни и жизни в себе. Мы помним, что вбегать в комнату исполнения желания нельзя, Дикобраз тому пример, но и вообще не входить в нее тоже нельзя, Писатель и Ученый тому пример, остается, как Сталкеру, приходить к ней как можно чаще, но не заходить до тех пор, пока ни от тебя, ни от комнаты ничего не останется, и заходить будет некуда и некому. Так описал бы ситуацию Пятигорский.

   Я опишу не так: первая задача на пути освобождения, - отбор или выбор впечатлений, которые точно впечатаны в нас, а их мало. Тот, кто имеет опыт такого выбора, знает, что таких впечатлений у него - единицы, поскольку подавляющее большинство впечатлений представляют собой симулякры, химеры, франкенштейны, сшитые белыми нитками сменяющих друг друга "я", которые не выдерживают длительного созерцания, распадаясь на разнородные элементы, как только рассеивается слипающий их клей сиюминутных эмоций, желаний, рассуждений. Химеры возникают как "неизгладимые" впечатления очередного "я", передаются следующему "я", которое переиначивает свое наследие в угоду самому себе, поэтому любые воспоминания, представления, рассуждения легко и незаметно видоизменяются, обрастают новым содержанием, которое может прямо противоречить содержанию исходному, но это не имеет никакого значения, поскольку решающее значение таких "впечатлений" - тактическая, сиюминутная адаптация изменившегося "я" к изменившимся условиям. Здесь можно добавить, что эти "я" сменяют друг друга не только во временной, но и в одновременной последовательностях, то есть в каждом человеке его "я" рождаются и умирают не только во времени, одно за другим, но и в пространстве, одно рядом с другим, точнее, не рождаются и умирают, а чередуются. "Я" мультиплицируются в зависимости от "житейской необходимости", их может быть сколько угодно: одному на всю жизнь достаточно пары, другому не хватит и дюжины, это зависит не от их желаний, а от семьи, темперамента, образования и пр., в общем от  индивидуальных особенностей и характера течения жизни.

   Итак, правильно, мудро настроенное и строго удержанное в этой направленности внимание создает намерение созерцания. Устойчивое созерцание рассеивает химеры как сиюминутные приспособления сиюминутных "я"; здесь важно то, что эти приспособления не связаны с индивидуацией личности, а только с "я". Поскольку же человек не может не быть связан с актуальным или актуальными "я", то решающее значение приобретает сохранение настройки, которая (настройка) действует в двух направлениях: во-первых, направленность на впечатления постепенно отсеивает химеры, оставляя "живые" впечатления, впечатанные в человека самой жизнью, от тех впечатлений, которые вызваны "чувствительностью" " я" и которые легко и незаметно видоизменяются следующим "я". Пруст рассказал нам о многих впечатлениях, но в этой их череде выделил (сначала) только одно, связанное со вкусом печенья; при этом мы не замечаем (или замечаем), что одновременно с потоком впечатлений он рассказывает о череде тех "я", которые этим потоком впечатлялись. То есть многолетнее созерцание Пруста рассеяло все, кроме эпизода со вкусом печенья; выделил его не Пруст, эпизод сохранился и "вырос" сам ВМЕСТЕ с самим Прустом. Результатом созерцания стало то, что Пруст смог испытать чистую радость, наслаждение, возрождение, смог испытать то, чего не мог испытывать раньше. Мы этого не замечаем, но созерцание работает именно так, потому что текучка не увеличивает способность испытывать чистые чувства, а, наоборот, эту способность подавляет, тогда как созерцание - оживляет. Эпизод с мадленкой вставлен в начало романа, произошел же тогда, когда "чтение" Прустом самого себя уже обрело для него живой смысл и отчетливость. Эпизод с печеньем - не начало движения Пруста, а его первый результат, который заключается в том, что его нынешнее (на момент эпизода) "я" смогло испытать живое, чистое состояние, и это не "внутренний", "вечный человек" или "живущее в нем существо", а именно он сам, Марсель Пруст здесь и сейчас, такого-то возраста, в таком-то месте, в такой-то момент.

   Во-вторых, устойчивость настройки, сопровождаемая сменой различных "я", постепенно "активизирует" содержание того единственного, что и стоило называть "я", если бы это было возможно без специальной работы, а именно: активизирует индивидуацию, которая очень личная, очень устойчивая и очень скрытная. Обычно индивидуация именно такая, ей достаточно быть черной дырой личности, сверхтяжелым центром притяжения всего происходящего с человеком и одновременно слепым для него пятном. Устойчивое созерцание, рассеивающее каждое "я", заставляет, принуждает, точнее, способствует тому, чтобы происходящее с человеком синхронизировалось с чем-то в нем устойчивым, а единственное, что в нем устойчиво, - это его личная индивидуация. Именно разрыв горизонта событий черной дыры индивидуации, которая (индивидуация) для человека является  наиболее интенсивным и насыщенным резервуаром жизненной энергии и силы и даже незначительная активизация которого так сильно встряхивает человека, что он не может этого игнорировать. Иногда такой прорыв происходит случайно и в большинстве таких случаев проходит для человека без серьезных последствий, а вот для человека с "подготовленным" мышлением такое содрогание становится истинным, жизненным впечатлением. То есть интенсивность впечатления зависит именно от его энергетической подпитки из резервуара индивидуации, но никак не является результатом впечатлительности или восприимчивости человека. "Подготовленный" устойчивым созерцанием человек по необходимости становится метафорой,  мета-соединением, мета-связью актуального состояния "я" с актуальным состоянием индивидуации.

"Возрожденное во мне существо соприкоснулось с фрагментом существования, изъятым у времени, но это созерцание, пускай и созерцание вечности, было мимолетным. И все же я сознавал: радость, что оно дарило мне несколько раз за всю мою жизнь, была единственной плодотворной и подлинной радостью."