Онтологические прогулки

   Знание является одним из результатов движения из точки "ничего не знаю", само по себе знание нового знания не даёт, вместе с достигнутым знанием к новому знанию не отправишься, но только из точки "не знаю"; наука развивается не прибавлением знания, не его расширением во все более крупном масштабе, а его созданием, производством и воспроизводством, которое претерпевает качественные трансформации, обогащающие технологический и информационный потенциал науки. Философия также развивается не прибавлением и расширением, а производством и воспроизводством, только не технологическим и информационным, а созерцательным и медитативным опытом, что очень хорошо и очень давно понимала индийская культура, выделив созерцание и медитацию и положив в их основание йогу. Европейские философы ограничились только созерцанием и медитацией, в редких случаях добавляя к ним религиозный, мистический или визионерский опыт и в большинстве случаев – научный, но худо-бедно сумели решить поставленные перед собой задачи.

   Зрелая античность, накопив разнообразный и достаточный опыт движения от точки незнания к точке создания знания, зафиксировала его в сократовском "я знаю, что ничего не знаю", уравновесив и обогатив это утверждение императивом "познай себя". В чем тут дело, как можно познать себя, того, кто ничего не знает? Этот вопрос можно задать в более универсальной форме: почему античность, а вслед за ней возрождение и даже новое время, но точно не новейшее, относительно сегодня я вообще молчу, так высоко ценили философию? Что такого знали и ценили наши древние (но уже родственные нам по цивилизационной матрице) предки, чего не знаем и не ценим мы? Может быть, добытое философами знание? но нет, большая часть философского наследия античности безвозвратно утеряна, а оставшаяся часть воспринимается нами скорее как первые и зачастую наивные опыты мышления (которые мы-то! давно преодолели); мы видим в нем скорее архив, чем руководство к действию, особенно, если учесть видимые противоречия и разноголосицу в дошедших до нас текстах, в которых кто-то предполагал, что все есть вода, или воздух, или огонь, кто-то учил жить аскетично или, наоборот, удовлетворительно (в смысле удовлетворения, а не оценки), один выработал систему правил, другой предлагал от них отказаться; в общем, видимого единства нет, а ценность есть, так в чем она?

   Ценность античных, а вслед за ними и всех остальных философов не в том, что они говорили, хотя и это имеет определенное значение, а в том, что и как они делали, в том, что они открыли как специфику, особенность или даже преимущество человека. На фоне господствовавшего в те времена мифологизма, в соответствии с которым участь человека решалась не им самим, а неким богом или богами и их взаимоотношениями между собой, философы разработали, осуществили, продемонстрировали и предложили всем такую матрицу восприятия мира и места человека в нем, которая освобождала человека от опеки богов и позволяла ему самому определять свою судьбу. То, что в теории кажется нам очевидным и само собой разумеющимся, но чему мы сами до сих пор до конца не верим, хотя прошло уже более двух тысяч лет, и постоянно оправдываем отсутствие индивидуальной активности и ответственности (не семейной и не общественной, а именно индивидуальной, которая и создает личность), тогда, в античности, в условиях устоявшихся верований, которые как раз эту активность не знают и знать не могут, стало сверхценным человеческим и общественным ресурсом, который антики так и назвали, – философией, буквально "мудрым стремлением", которое я практикую и демонстрирую в этих эссе и вообще во всем цикле "Совершенного мышления".

   Человек не столько слишком увлеченное, сколько слишком увлекаемое существо, каждая вновь открывающаяся матричная возможность втягивает, если не всасывает, человека в себя настолько основательно и глубоко, что человек моментально теряет представление о том, как он был втянут во все это, и о том, чего он, собственно, хотел. Поэтому открытие философии как способа жизни индивидуальности было забыто так быстро, как только было практически освоено; оккамовская бритва потребительства срезает все для него лишнее, включая понимание того, каким образом ты действуешь, если ты уже действуешь. Действия по цивилизационным матрицам распространяются как степной пожар, вирус или мутации, не требуя понимания, но только освоения, философия же всегда возвращает человека к начальной точке действия с тем, чтобы он мог скорректировать, если не исправить понуждение матриц, чтобы он мог "мудро" стремиться, верно настроиться в ситуации, когда он "ничего не знает" и стремится найти выход в действии "как все". Эта ситуация незнания неизбежно фрустрирует, тревожит человека, но все же поддается коррекции посредством "познания себя".

   Потребительство склонно переворачивать смыслы, переделывать их на удобный для себя, практичный лад, так философию как "мудрое стремление" потребители переиначили как "стремление к мудрости", а "познай себя" исказили в "познай свою природу", что, конечно, могло быть отдельной задачей для, как сейчас говорят, специалистов, в действительности "познай себя" означало – для каждого – познать природу своего стремления, рассмотреть и исследовать его на предмет важности, пользы, вреда, реализуемости, красоты, долга и т.д., прежде чем двинуться в выбранном направлении, необходимо разобраться в том, если вспомнить Толстого, а зачем? ответ на этот вопрос усложняется тем, что движение начинается из точки "ничего не знаю", хотя бы потому, что если знание есть, то движение уже случилось и двигаться некуда. Прежде всего остального человек должен понять, познать, узнать, что направленность его внимания основывается не на знании, а на чем-то другом. Знал Пруст, что с ним случилось в эпизоде с мадленкой? нет, не знал и узнал лишь много лет спустя, пройдя долгий путь. Знал ли Декарт, что именно отправляется искать? нет, не знал и узнал через десять лет, пройдя половину Европы, но в себе преодолев целую эпоху.

   Итак, начальная точка движения находится вне семейной и родовой сфер, она всегда индивидуальна, субъектна; при всем разнообразии античных философов они согласны в одном, – мудром стремлении, верной направленности внимания, позволившей им сформировать намерение мыслить, и, поскольку это намерение оказалось мудрым или, что то же самое, оно стало мудрым, раз создалось намерение, создать связь с живой формой – мышлением. Снова и снова я показываю, что вопреки практически тотальному, даже среди специалистов, представлению о том, что человек как вид появился в некий момент и с тех пор только развивался, например, в том же мышлении, так, что от ложных взглядов, набираясь опыта, переходил к взглядам все более правильным, для меня человек как феномен на сегодня видо-изменялся три раза, что касается того же мышления, человек первобытного и родового вида его не знал и знать не мог, по причине того, что не был субъектом. Это, конечно, не означает, что человек прежних цивилизаций был глуп, совсем нет, напротив, по степени развитости, то есть освоения форм жизни (движения, восприятия, эмоций и пр.) наши предки были гораздо более продвинуты, чем мы, достигнув максимума возможного в реализации цивилизационных матриц семьи и рода. Мы же только начали осваивать свою природу индивидуумов, автономных субъектов, которая, в сравнении с нашими предками, обогатилась новой формой внимания, – индивидуальной субъектностью, в соответствии с чем нам приходится осваивать ее с нуля, с точки "ничего не знаю". И первые, кто начал это освоение и добился в нем заметного результата, были античные философы, разработавшие технологию направленного внимания, создавшую действенную связь с недоступной прежде или, что то же самое, вновь появившейся живой формой – мышлением; античность высоко ценила философов не за полученные с помощью этой живой формой знания, а именно за создание живой связи с мышлением, за, как говорили раньше, "открытие" мышления, которое существеннее и грандиознее, чем открытие америк, гелиоцентризма, теории относительности, квантовой механики и т.д., поскольку все эти открытия суть следствия первого и единственного, – открытия мышления.

Впрочем, взывать к исторической справедливости или уверять, что история все расставит по своим местам, я не буду: в мире ровно столько справедливости, добра, красоты и пр., сколько человек их в данный момент в этот мир внес и на какое время смог их удержать, не более того; я пока мысль держу, но только до тех пор, пока держу. И общее правило на эти случаи: самый ценный ресурс вселенной – жизнь или живое, соответственно, каждое случившееся проявление живого немедленно становится объектом нападения со стороны жадного до живого, жадного по причине нехватки живого в себе, не с целью уничтожения, хотя и это тоже возможный вариант, а с целью потребления, приобщения, захвата; тогда как наполненное жизнью в ответ на проявление живого содрогается радостью.

   К поздней античности и к раннему христианству в средиземноморском регионе (в широком смысле) человек уже достаточно уверенно освоил индивидуальную субъектность, достаточно для того, чтобы эту субъектность развивать, но недостаточно для того, чтобы на нее опираться во всех сферах жизни, особенно в синхронизации всего массива актуальных на тот момент представлений о мире, социуме и себе. Да, человек стал мыслить, но подчинил мышление общему социально-родовому драйву, как в сфере социального строительства, то есть создания государств и институтов, так и в мировоззрении; родовые драйвы все еще сильны, индивидуальные все еще осваиваются. Что происходит с мышлением в условиях стремительно расширяющихся государств и религии? Понятно, что: они начинают нещадно его эксплуатировать, используя мышление в своих целях и на своей территории, что можно наблюдать и сегодня, когда государственные интересы (как родовое наследие, подменившее социальность) господствуют над индивидуальными.

   Человек рубежа новой эры, получив новый инструмент – мышление, бросился решать с его помощью все свои проблемы, не заморачиваясь на выяснение, а можно ли микроскопом забивать гвозди. Если надо, то можно, – таков его девиз. Предостережение философии о том, что человек должен знать, что ничего не знает (и что это хорошо), этот самый человек урезал до первой половины, – "я знаю и это хорошо", а нарратив "познай себя" переиначил в программу изучения человека как предмета (духа или души, материи или тела), тем самым избавив себя от необходимости тщательно (мудро) настраивать направленность внимания; как персонаж "Сталкера" Дикобраз, человек под лозунгом "спасай брата" бросился делать бабло.

Решающее открытие античности – мышление как живая форма, было заменено на мышление как способность думать, рассуждать, вычислять, анализировать, предполагать и т.д., человек стал думать и рассуждать, как дышит или берет ложку со стола, игнорируя то, что дыхание и движение как формы жизни его эволюционные предки (конечно, не люди) осваивали миллионы лет, передав ему этот опыт как действующий сам собой, а вот мышление ему никто не передавал и оно само собой не действует, его необходимо каждый раз настраивать, создавать.

   Тут возникает интересный вопрос: если то, что принято сейчас называть мышлением, таковым не является, то что это? Напомню, что мышление – это событие, которое начинается с настройки внимания и удерживания этой направленности до тех пор, пока не сформируется и не заработает намерение как связь с мышлением – формой жизни (подобной дыханию, движению, слуху и т.д.). Подобно тому, как простым намерением взять ложку со стола запускается и осуществляется процесс взятия ложки, при котором не человек берет, а человеком берется ложка (эволюция подготовила и закодировала механизм его мгновенного срабатывания), мышление, если срабатывает намерение, самоформируется и самоосуществляется, в результате чего не человек, а человеком мыслится тот предмет, на который было настроено внимание. Псевдомышление рассмотрим в следующем эссе.