Онтологические прогулки

Геракл и Телеф

На сохранившейся до наших дней части барельефа Малого фриза Пергамского алтаря изображен мощный герой, опирающийся на свою палицу со свисающей с нее львиной шкурой: у ног его сидит малютка Телеф^[i], сын Геракла и аркадской царевны Авги, медный памятник которой описывал еще греческий писатель и географ II в. н.э. Павсаний^[ii] (Παυσανίας)^[iii], автор знаменитого античного путеводителя «Описание Эллады»^[iv]. Запечатленные в этих памятниках культуры персонажи — главные герои еще одного мифа-легенды о Геракле, имеющей прямое отношение к теме данного очерка.

Однажды тегейскому^[v] царю Алею (Ἀλεός^[vi]) дельфийский оракул предсказал, что двум его сыновьям суждено погибнуть от руки потомка его дочери Авги (Αὔγη — сияние, свет, жизнь, рассвет^[vii]). Чтобы предотвратить это несчастье, Алей сделал дочь жрицей богини-девственницы Афины. Когда Геракл во время очередного военного похода^[viii] шел через Тегею, он встретил в священной роще храма Афины Авгу и, не зная, кто она, соблазнил ее. Авга тайно родила мальчика и оставила его в храме Афины.

Так как страну стала опустошать чума, Алей решил отыскать причину и, зайдя в храм, нашел рожденное дочерью дитя. Разгневанный царь приказал бросить новорожденного на «Девичьей горе», Парфении^[ix], а дочь, заключив в ящик, в море. Благодаря божественному промыслу младенец был спасен: только что родившая лань стала кормить его своим молоком, а затем его нашли пастухи и назвали Телефом (Τήλεφος, вскормленный ланью)^[x]. Здесь, у пастухов на горе Парфений, через некоторое время его нашел Геракл и признал в нем своего сына (никто из сыновей Геракла не был так похож на отца, как Телеф^[xi]) и передал на воспитание аркадскому царю Кориту, соседу Алея. Выжила и Авга. Ящик, в котором она была заточена, прибило к берегам Мисии (Μυσία, область северо-западной части Малой Азии^[xii]).

Когда изумленные жители обнаружили в ней Авгу, царь этой страны, Тевфрант, удочерил ее. Авга основала в Мисии святилище Афины (вероятно, на горе с таким же названием, как и в Аркадии, — Парфений, которое в христиан­скую эпоху стали переводить как «целомудренный»).

Когда Телеф вырос, сбылось предсказание, сделанное оракулом: в одном из сражений он перебил сыновей Алея, Гиппофоя и Нерея, то есть родных братьев своей матери. После чего — в соответствии с полученным им предсказанием дельфийского оракула — вместе со своим другом Парфенопеем^[xiii] отправился в Мисию либо для совершения обряда очищения после убийства сыновей Алея, либо (по другой версии) на поиски матери, притворившись немым, но при нем был говоривший за него Парфeнопей^[xiv]. В Древней Греции выражение «молчание Телефа» вошло в поговорку.

Находясь в Мисии, Телеф вызвался оказать помощь царю Тевфранту в войне против осаждавшего его врага — Идаса, сына Афарея. За это Тевфрант, в свою очередь, пообещал сделать его царем Мисии и выдать за него Авгу. Снаряженный Авгой, Телеф выступил в поход вместе с Парфeнопеем и одержал победу над Идасом. Когда настал срок и Телеф должен был получить обещанную награду, Авга, выданная за Телефа, обнажила в брачном покое против него меч, не желая принадлежать никому после Геракла. Однако ее намерению убить Телефа помешала Афина, впустившая в брачный покой Авги огромную змею^[xv]. Встревоженная Авга отбросила меч и призналась в намерении убить Телефа. После чего стала взывать к Ге­раклу. Телеф, чуть не ставший матереубийцей, вдруг вскричал: «О, матерь, матерь!» Плача, они бросились друг другу в объятия, а на следующий день, с благословения Тевфранта, вернулись на родину^[xvi]. Позже — уже после смерти Тевфранта — сын Геракла и Авги, Телеф, унаследовал царскую власть в Мисии^[xvii].

В этой истории, больше похожей на сказочную мелодраму, чем на древний миф, отразились вполне реальные исторические события — переселение аркадцев, бежавших в Малую Азию от нашествия дорийцев либо иных завоевателей^[xviii]. Вместе с тем легенда стала литературно-художественной интерпретацией этих событий, появившейся столетия спустя после них. Речь идет о класси­ческих драмах Эсхила, Софокла и Эврипида^[xix], о мно­жестве вариантов этой легенды у мифографов эпохи эллинизма — Аполлодора (взятого нами за основу реконструкции этого мифа), Диодора Сицилийского, Гая Гигина, о воплощении этого сюжета в изобразительном искусстве Древней Греции, в т.ч. в упоминавшихся в начале статьи барельефах Пергамского храма, об описании следов культа Геракла, Авги и Телефа как на территории Центральной Греции, так в греческих колониях Малой Азии географами Павсанием и Страбоном.

В чем же заключается историософский и философско-антропологический смысл истории о Геракле, Авге и Те­лефе? На мой взгляд, ценность этого мифа-легенды в Ге­раклиаде состоит, как минимум, в двух моментах:

Во-первых, в том, что в ней фигура самого великого героя Древней Греции выполняет важнейшую интегральную функцию. Геракл впервые становится, если можно так выразится, «интернационально-историческим», а не просто обожествленным героем какого-либо племени или отдельной эпохи. В образе Геракла и его поступках слились идеал человека-героя Крито-микенской цивилизации и в то же время эпохи дорийского завоевания Греции (так называемых «темных веков»), гомеровской эпохи и одно­временно начала классической. Геракл не только связывает четыре разных эпохи (его пятидесятилетняя жизнь как бы «растягивается» на тысячелетия), но и становится общим героем непрестанно воевавших и даже порабощавших одно другое племен пеласгов, ахейцев, дорийцев, лидийцев, троянцев, данайцев, мисийцев и множества других племен, которых сегодня мы объединяем одним общим понятием — древние греки. Геракл здесь предстает как символ древнегреческого этноса вообще и его всей его истории.

Во-вторых, появление множества литературно-художе­ственных версий истории о Геракле, Авге и Телефе наглядно демонстрирует переход от традиционной мифологии и эпоса, не имевших каких-то существенных разночтений на протяжении нескольких столетий и почти никак не отображавших личные переживания героев, к новой литературной традиции, в которой главное — это субъективное восприятие и переживание человеком исторических событий через перипетии личной жизни. Если эпос всякого народа — это форма его самоутверждения, величия и зна­чимости на земле и в истории, то мелодраматические легенды, какой, в сущности, и является история Авги — это форма эмоционально-чувственного единения людей в рамках той или иной цивилизации и культуры.

Как бы мы ни иронизировали по поводу детских и женских мелодрам (например, сказок о Золушке или «мыльных опер»), их роль в культуре любого народа ничуть не меньше, чем роль героического эпоса, который без мелодрамы — ничто, ибо всякий подвиг совершается во имя отца и матери, возлюбленных, уже родивших или ожидаемых потомков. Поэтому в Индии, например, «Махабхарата» появляется почти одновременно с «Рамаяной», а гомеровский эпос — одновременно с лирикой поэтов-орфиков и Стесихора. По этой же причине мифы о 12 подвигах Геракла спустя столетия дополняются легендами, подобными мелодраме об Авге и Телефе. Здесь миф превращается в эпос, эпос — в легенду, а легенда становится основой художественной литературы.

Авга