Цикл поэзии «Приладожье»
Владимир Меньшиков (26/04/2021)
Плата
Российские размеренные дали!
Я за столетья насмотрелся тут:
То красные, то белые скакали,
То БТРы с танками идут.
Я за века скурил стога махорки,
А в прошлом веке перешел на фильтр.
Донашивал шинели, гимнастерки,
Досматривал давнишне-новый фильм.
Годам не представлялся билетёром,
Не рвал билеты-флаги на куски,
А войны пропылили по просторам
Под песенки отваги и тоски.
Размером с «телек» напустил сопелек…
Эх, надо бы за крест на флаге брать
От четырех до десяти копеек,
А за звезду на стяге – три иль пять.
Но я, переведя глаза на иву
Да на березы, речку и луга,
Порадуюсь природе, словно диву,
И… проморгаю нового врага?
Теперь хожу в очечках запотелых,
Но отработал, заплатил я мзду
За этот Фильм, за скачки красно-белых,
За Вид на Крест и Красную Звезду.
К реке
Вновь дощатый сырой тротуар
Грусть поет для селения нашего,
А когда-то репертуар
Был составлен торжественно-маршево.
Я еще не вступил на доску,
Но она простовато и выспренно
Собралась вековую тоску
По селу раздирающе выскрипеть.
Место ивовой грустной красы
Огласилось дичайшими воплями,
Там – реки водяные часы,
Где кружится как стрелка утопленник.
Пробивают часы скорбный миг
В звонкий берег высокими волнами.
Ненавижу тебя, новый мир,
Роковыми вестями наполненный.
Бой часов. Бой бутылок пустых
Об лежащие грудой камения.
Смерть, чего выбираешь простых
Мужиков моего поколения?
Размышления
Думаю о всём, о всероссийском,
Даже о советском – про горком...
Чайка пронеслась над речкой с писком,
Катер – с матерком и ветерком.
Русь моя! Красива ты, душевна,
Хоть порою материмся всласть.
Небом и рекой любуюсь, сев на
Синюю скамью, где слово «Власть».
Что ж, чуток поерзаю по «Власти»,
Чтоб поглаже стала, потеплей.
Только бы не прогорланил «слазьте»
Из «родной полиции» старлей.
Размышляю на скамейке-лавке,
Глядя на собор, где праотцы,
Ну а здесь валяются – на травке –
Войны в ОЗК, как огурцы.
Ну и урожай, ну и пьянчуги!
С кузовом машину подгоняй…
Осмотрел поля, леса округи:
Это все равно любимый край!
Сарай
Здесь, конечно, совсем не до смеха,
Здесь скорее унынье, тоска.
Словно друга рука, хочет сьехать
На плечо верховая доска.
Если он по-простецки обнимет,
То пойдем под равнинную песнь
Берегами, полями родными
О великих делах поскрипеть.
Прошлым летом с березой под ручку
Выходил стихотворно к толпе,
Хоть за это прозаики взбучку
Учинили в суровом СП.
Пусть не ходят сараи да избы,
Одиозно срываясь с земли,
Но ведь с ними пути к коммунизму,
Хоть скрипя, но почти что прошли…
А сарай пошатнулся и рухнул,
Ах, заплакать бы мне горячо,
Так как выпивши, под развалюху
Не подставил надежно плечо.
Если бы при паденье некстати
Он меня, громыхнув, раздавил,
Кто бы вой закатил об утрате
Кроме скорбных бензиновых пил?
Зеваки
Жарища. Июньская бредь!
Летит пух – то ниже, то выше.
Зачем тянет снова смотреть
На синем сельмаге а-фиши?
Не Фишер прикатит играть!
Почти «баркашовец», но все же
Всю нашу крестьянскую рать
Он шахматно тут же положит.
Чадит на проселке бензин,
В пыли придорожный малинник.
От провинциальных картин
Винишка возьму на полтинник.
Не утро, чтоб каплям звенеть
И чистой росой освежаться.
Мы выбрали сами комедь,
Чтоб в ней от души покривляться?
Я сам – деревенский паяц –
И перед начальством поганым
Бренчу, захмелившись, – бряц, бряц –
Игрушками: саблей, наганом.
На яблонях розовый цвет
Держался почти девять суток…
Еще в нас решимости нет,
Хотя нам давно не до шуток.
Прикидки
Желтое, засушливое лето!
Вереница птиц летит за Прядь, –
Словно заполняется анкета,
Только что пред смертью заполнять?
Скучно жить… и ежели в теплицах
Были огурцы хотя б с мой рост,
То я о теплицах как гробницах
Говорил б, не закрывая рот.
Только человечки-огуречки
Жизнею зеленою полны…
Смрад какой-то, будто в малой речке
Выстирало всё село штаны.
Сильный ветер, синий и озерный,
Освежил бы воздух, что вонюч.
Опустились галки стаей черной
На знамена сохнущих онуч.
Постеснялись б птицы-поднебянки
Гадить красной жижей, ведь опять
После выходного дня портянки
В сапожища черные совать.
Черное и красненькое вместе…
Только, как же, знамя – да в сапог?
Посчитав, пыхтя, что неуместно
Шутовство, зароюсь в грустный стог.
Высокие травы
Скрипела рощи длинная кровать,
На ней грешили облако и туча.
А на лугу – примятая трава,
А все примятое приметить лучше.
Валились под колеса жизни мы,
Чтоб стать заметнее в траве-народе;
Угар борьбы, романтика тюрьмы,
Геройство коммунизма или вроде.
Но все ж Телеги огибали нас,
Как девушки в катании фигурном,
Показывая международный класс
Свихнувшимся на деревеньках дурням.
(Коньком, конем ли) для того, кто прав,
Косой ли острой смерть черту подводит.
Здесь даже от помятых сочных трав
Ток бешеной политики исходит!
Работают, как станции боры,
Где срезы бревен, посмотри на штабель,
Подскажут, что под пилы-топоры
Попал деревьев многожильный кабель.
Тот кабель не кобель, а проводник,
Через который явятся реально
(Введи как в электронной почте nik)
Сварог, Победа, Звери триумфально.
Пусть горечью сумели нас увлечь,
(Которой – «во»! По шею!), все же гордо
Иди в траву высокую до плеч,
Где травы, искривясь, порежут горло…
Бардак-барак
В природе кавардак:
То дождь, то «вери гут».
Мои мозги – чердак,
Где голуби живут.
Извилины легко
Обкакают они?
Отсюда далеко
Безоблачные дни.
Опять на небе хмурь,
Хоть жмурь хитрюще глаз.
Нашла там лаз лазурь,
Чтоб скрыться в этот лаз.
Дождь. Не укрыться в рожь
С Любашей от людей,
Чтоб ощутить там дрожь
Ее больших грудей.
Я – человечек-тол,
Я – человечек толп,
То заберусь на стол,
То на площадный столб.
В Союзе ради «о»
В ушах и на губах
Крепили радио-
тарелки на столбах.
Шел дождь… и репортаж
Из той тарелки «шел»,
Глуша собой мандраж
Дождей, что шли на дол.
Отказ
Девушка головушкой качает,
На меня не поднимая глаз.
Это, безусловно, означает
Любин окончательный отказ.
Встала предо мной с большой собакой,
Взяла бы еще в аренду танк.
Не пойду любовною атакой.
Как-нибудь перетопчусь и так.
Здесь «перетоптаться» предлагали
Хлебзаводу (на буханках двух).
Не было муки. Скрипят детали.
Слабо испускает хлебный дух…
Видно, отгулял с Любашей милой
В ладожских ромашковых лугах.
Может, от меня несет могилой?
Может, что нарушилось в мозгах?
Соблазнял Мариинским театром,
Потому пришла с басистым псом.
Завтра встретят с шустрым психиатром,
С участковым и святым отцом?
Могут депортировать отсюда
В Питер из-за маленьких грехов
И еще за чтенье среди люда
Яростных языческих стихов.
Рулевой солнца (солнцепоклонник)
Мир – корабль, а солнышко – штурвал.
Порулить бы как, да обожжешься,
Если за лучи, смельчак-нахал,
Голыми ладонями возьмешься.
Проще будь. Не лез бы на рожон,
Чтобы дать побольше жару, пару.
Ты в правах гражданских поражен,
Согнан прочь с капмостиков и палуб.
Встретил Шаренкова, он в тоске
Направлялся к ломовой работе.
У него синица на руке
Выколота, а журавль… в отлете.
Обменялись фразами насчет
Сельской жизни, темной, полунищей.
Ой-ё-ёй, опять меня несет
Через луг цветочный на кладбище.
Там в могилах – ни отец, ни мать.
Кругл погост, а надо бы вобше-то
Кладбище-пластинку поменять
На спокойную, хотя б на лето.
Мощною надгробною красой
Замагничен, как поэт с Рязани…
Хорошо ли, что бензокосой
Дядька травы близ могил срезает?
Был бы я моложе, крикнул б: «Кыш!
Ишь, развел здесь трескотню шальную!»...
Надо бы мне музыку кладбищ
Поменять на музыку иную.
Поиск Русской Силы
«Человек должен стать лучше и злее»
Ф.Ницше
Не торопитесь со страной в могилу,
А надо быть, как Ницше, – лучше, злей…
В желании найти России силу
Я вышел на зверей и страшных змей.
Вначале посещал мужей Науки,
Махал руками, книжечки «рубя»,
На всяких сьездах подыхал со скуки,
В буфетах пропивался до рубля.
Меня пытался ельцинский опричник
Угомонить, публично отрезвить,
Но я – провинциал, вахлак, язычник –
На литсобраньях продолжал дерзить.
Трибуна лжеораторского зала
Поэта пожелала ущипнуть,
Но тяжело, толстенная, сползала
Со сцены и распалась на щепу.
Ее облил водою из графина,
Не собираясь откачать, поднять.
Взяв денег на дорогу у начфина,
Направился в провинцию опять.
А там сирень, черемуха по долу
Красиво и любовно зацвели,
Но я попал в языческую школу
Змее-медвежьих Леса и Земли!
Бродил в полях, искал взаимосвязи
Энергий змей, машин и тракторов.
Вот ими села из буржуйской грязи
И вытащить бы, выказав норов…
Змея полей
«Звезда полей во мгле заледенелой…»
Н. Рубцов
1
Вблизи деревня с шумом тополей,
С березками, с угодьями родными…
А, знаете, кто я? Змея Полей,
А не какая-то звезда над ними.
Я с вами острым жалом и хвостом,
И всей своей земной змеиной мыслью,
Пускай не кобра, но стою на том,
Что хватит поклоняться перед высью.
Высокозвездный серебристый свет
Сознанье отвлекает от земного,
А я змеиный и земной поэт,
И не из тех, кто власти лижет ноги.
Мы так лизнем, что сразу крик и вой,
Да ранки под обувкой ли, штанами…
С бинтованной ногою, как с церквой,
Буржуйский год
плетется перед нами.
2
Вы смотрите на звезды, на Христа,
Но не проходит русская тревога,
А нищий край, забытые места
Когда-то ведали земного бога.
Я темен. Я – язычник. Я – змея,*
Предложившая русским: «Зашипите!»,
А по России все поля, поля,
Но нет в полях крестьянину защиты!
*Автор родился в год Змеи (1953)
Хорошая злость
Над речкою стоит туман,
Нет бы уплыть ему куда-то.
Пока что не приплыл тумак
В мою скулу, треплюсь, ребята.
Я не репейник и не куст,
Чтобы за лето истрепаться.
Туман белеет. Берег пуст.
Не ходят ни пастух, ни цаца.
Сижу под ивами в тоске,
Предположив не без ухмылки,
Что моют выше по реке
Опять молочные бутылки,
Что их, пожалуй, миллион
Для супер-молокозавода…
С того – в тумане весь район,
Все населенье, вся природа.
Сижу близ ив и близ берез,
А грязный мой кулак – с цигаркой –
Похож на черный паровоз,
Готовый для поездки жаркой.
Если насмешник подойдет,
То под кулак – под поезд черный –
Враз попадет и заорет,
Что он дурак и шут позорный.
Не дай бог, скажет, что треплюсь,
Травлю да всяко загибаю...
Я за свою родную Русь
Какой уж год здесь погибаю.
Гороховое поле
Хоть сейчас на небесах лазурь,
Дует ветер, аж трясется рама.
Хмыкаю, что выбивают дурь
Из всего сегодня кроме храма.
А за храмом поле, как солдат,
Здесь за лето наросло гороха,
Но попробуй заявиться кат,
Станет поле громко бухать, грохать.
Ах, горох, он сам себе и царь
(Царь Горох), и шут
лихой, таковский.
Бубенцы-стручки висят, как в старь,
Звякая, на шапочке шутовской.
Запросто представить этот звон,
Как вполне реальны «пуки» – звуки.
Честный отзыв, резюме – кто он? –
Даст гороху кандидат науки.
Что ж бродяге с джинсовой сумой
Не примериться к словечку «слава»?
Кто Россия для себя самой:
Голоштанница? Супердержава?
Цирк ли? Зоосад? К примеру я,
Петербургско-волховский язычник,
На приволья Родины зверья
Напустил, как «левый пограничник».
Будем храбро охранять её
Змее-волчье-заячьим кошмаром?
Ну а если подведет зверьё,
То гороховым пердячим паром?
Хорошенькая
Терплю средь кораблей-избенок бедствие.
(От рома, что в ромашках, мнимо пьян).
В такой кручине наблюдать бы шествие
Под красными знаменами крестьян.
Но видится хорошенькая девушка,
Невольно улыбаюсь ей вослед,
Спешу начать как седовласый дедушка
Подсчет любовно-чувственных побед.
Такое никогда не забывается?
Я пальцы загибаю, а вокруг
Крестьянская Россия загибается,
Хоть прям на грядках горьковатый лук.
Да, положил за годы войско бабское.
Да, получил разрядик по гульбе.
Но это комплекс, это свойство рабское
Подсчитывать поддавшихся тебе.
Вдруг вспомнил Свету, улицу Гражданскую
И поцелуя сладкую слюну.
Все это променял на хулиганскую
Любовь и на «крестьянскую войну».
Гнилое лето
Тоска по сахару и мясу!..
Чего б попу, как бунтарю,
Да не позвать людскую массу
На митинг прямо к алтарю?
Зов к революции и давке,
Ах, не приветствует Христос?
Изо всего, что на прилавке,
Купил я пачку папирос.
А близ сельмага – в ряд березы:
Как бы из пачки «Северка»
С прищелком выбил папиросы
Слегка, на четверть мундштука…
Считает листья-деньги лучик,
Но, оглядев родную ширь,
Скривившись, попроситься лучше
В мужской ли, женский монастырь?
Качнуло возле парапета
Вовсю скрипящего моста.
Не до конца еще пропета
Песнь про забитые места.
Пою таковскую для бедных
Людей ольховых волостей
Один, один из самых вредных
Всеобличителей властей.
Разгулистый равнинный ветер,
Брать не желая светлых нот,
Как на реке казанку* вертит,
Так главку церкви развернет.
_________
*тип лодки
Мирное строительство
Мы не храм, а сарай в старом стиле
Возводили, да кончился тёс.
Денег нет. Потому и запили.
Самогонки Серега принес.
В нашей сельщине пьяно и глухо.
Словно в рае, не надо пахать.
Из-под простыни выставлю ухо.
Ничего про Махно не слыхать.
Не звучат боевые призывы,
Но завклубом сказал по пути,
Что опять разыграют приз ивы:
Как друг дружку тоской извести.
У которой серебряной тины
Больше, та основной фаворит.
Вот какие предстали картины,
Вот каков стороны колорит.
А какую положат зарплату?
Да, измучавшись в нудной борьбе,
На такую купить лишь лопату,
Чтобы вырыть могилу себе.
Как, прикажите, выжить на эти
Две тысченки, на три или на?..
А у Игоря малые дети
Да еще неумеха-жена.
Охватило страну нищетою,
Как дуреху цветным пояском,
Стан которой с большой полнотою,
С целлюлитом еще не знаком.
Если бритвочкой вроде надреза
Сделать тайно на том пояске?
Ничего. Все равно «Марсельеза»
Захлебнется в крестьянской тоске.
Последние публикации:
Из цикла "Летнее Приладожье" –
(25/10/2022)
Из цикла "Жестокость" (2) –
(16/08/2021)
Из цикла "Жестокость" (1) –
(11/08/2021)
Политзэк (Окончание) –
(02/08/2021)
Политзэк –
(30/07/2021)
Блудни полиции (О книге Вячеслава Овсянникова «Тот день») –
(09/03/2021)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
