Проза

 

 

 

                                                                                                                                                                                             И.В.Гете «Фауст»

 

                                                        

 

 

 

            Вечер. Гостиная, освещенная дюжиной свечей. Властность исходит от ухоженных ее предметов. Люди, входящие в эту залу должны, вероятно,  испытывать торжественность и желание спрятать куда-нибудь руки. В ее воздухе улыбаются львы. Это, скорее, и не гостиная богатого человека. Это – гостиная сама по себе, гостиная, не нуждающаяся ни в ком, гостиная, существовавшая задолго и уходящая в века. Окна, обращенные внутрь. Огромные окна, созерцающие гостиную во всем ее великолепии. Гостиная сама у себя в гостях. Потому  гостиная. Потому такая торжественность. Темные и зеленые тона. Серебро. Книги. Внушительные. Непременно внушительные книги. Мебель. Внушительная. Несколько не соответствует общему настроению буфет. Маленький, неказистый, вместе с тем какой-то трогательный и уютный, он смотрится бедным, но любимым родственником. В остальном, мебель внушительная. Определенно,  люди здесь могут быть только помехой…Серебро. Книги. Рояль.

            Рояль. Вот, что есть главное в гостиной. Ах, какой рояль!  Кажется, что он напряжен в своем стремлении стать аккордом, стать музыкой, вознестись над  этой гостиной, увидеть ее сверху крохотной, не боле спичечного коробка и смеяться, смеяться, выказывая свои великолепные ослепительные зубы.

 

ГОЛОС   Артур, не делай этого, прошу тебя, не нужно… Артур…  Стыдно, Артур, перед людьми стыдно… Прошу тебя, не делай этого… Люди не понимают… Никто не понимает… Что ты делаешь?  Я не пойду с тобой! Оставь меня! Я никуда не пойду! Пусти! Что ты делаешь, Артур? Вернись!

 

 

 

     

             И все же гостиная существует. При дневном освещении, когда предметы близоруки, без рояля,  гостиная стала еще просторнее. Уже нет  той царственности, но все же, все же… Люди здесь могут быть только помехой.

 

ЖАННА         Блеск. Я бы назвала это блеском. Матовый блеск. Как вы думаете, Грохотов, это – матовый блеск? Можно это назвать матовым блеском?

ГРОХОТОВ   Отчего бы и не так?

ЖАННА         Но есть другой блеск. Как будто язычки голубоватого пламени промелькивают откуда-то изнутри. Я не знаю, как назвать такой блеск. Острый? Острый блеск? Не звучит. Как назвать такой блеск, Грохотов?

ГРОХОТОВ   Просто блеск.

ЖАННА         Нет. Когда мы говорим «матовый блеск», сразу же делается понятным, потому что используется дополнительное слово «матовый». И здесь должно быть дополнительное слово. Я подобрала «острый», но оно не подходит. Подберите другое слово.

ГРОХОТОВ   Стрекоза.   

ЖАННА         Что «стрекоза»?

ГРОХОТОВ   Слово.

ЖАННА         При чем здесь стрекоза?

ГРОХОТОВ   Вы – стрекоза.

ЖАННА         Вы все шутите, Грохотов, а мне – не до шуток. Я всерьез хочу подобрать эпитет.

ГРОХОТОВ   Зачем вам это?

ЖАННА         Нужно.

ГРОХОТОВ   И все же?

ЖАННА         Так легче жить.

ГРОХОТОВ   Легче жить?

ЖАННА         Да. Вы думаете это веселенькое занятие целыми днями протирать пыль в зловещей,  чудовищной гостиной? Я стараюсь отвлекаться. Вот, придумываю разные слова, складываю их в словосочетания. Это  увлекательно. Это развивает речь. Потом я использую это в стихах.

ГРОХОТОВ   Вы пишите стихи?

ЖАННА         Конечно. У меня сейчас такой возраст. Нужно писать стихи, чтобы не пропасть.

ГРОХОТОВ   Что, простите?

ЖАННА         Чтобы не пропасть. Разве вы не знаете как просто пропасть девушке в моем возрасте и с моей внешностью?

 

 

ЖАННА         Вы надо мной смеетесь?

ГРОХОТОВ   Нет, я просто смеюсь.

ЖАННА         Займитесь делом.

ГРОХОТОВ   Придумать слово?

ЖАННА         У вас ничего не выйдет.

ГРОХОТОВ   Почему вы так думаете?

ЖАННА         Вы назвали меня стрекозой, а во мне от стрекозы ничего нет.

ГРОХОТОВ   Как же так, а крылышки?

ЖАННА         Какие крылышки?

ГРОХОТОВ   Вы разве не знаете, что у вас есть крылышки?

ЖАННА         Вы имеете в виду мой фартучек?

ГРОХОТОВ   Нет, у вас на спине на самом деле есть крылышки. Прозрачные такие, прямо как у стрекозы.

ЖАННА         (Пытается заглянуть за спину.) Там нет крыльев.

ГРОХОТОВ   А вы, перед тем как повернуться, не думаете о том, как вы повернетесь?

ЖАННА         Как я повернусь?

ГРОХОТОВ   Ну да, как вы поведете плечиком, как вы оттопырите мизинчик и тому подобное?

ЖАННА         Какие глупости вы говорите.

ГРОХОТОВ   У вас это получается само по себе?

ЖАННА         А что?

ГРОХОТОВ   Нет, ничего. Просто мне интересно знать, нравится ли вам, когда на вас смотрят мужчины?

ЖАННА         (Несколько смутившись.) Вот что, Грохотов, вернитесь в прихожую и снимите, наконец это свое зловещее чудовищное пальто, мне все время кажется, что оно мокрое. Мне становится зябко, когда я смотрю на вас. И вообще, это некультурно, сидеть в гостиной в пальто. 

ГРОХОТОВ   И не подумаю.

ЖАННА         Почему, Грохотов?

ГРОХОТОВ   Я очень ленив.

ЖАННА         Вы хотите, чтобы я отнесла вас в прихожую?

ГРОХОТОВ   Да.

ЖАННА         У вас ничего не выйдет.

ГРОХОТОВ   И потом, я так промерз. Скорее бы уж снег. Когда снег ложится, кажется, что делается теплее. Это потому, что появляется определенность. А определенность – это покой. Знаете, как покойно в Сибири? Вам не приходилось там бывать? Там покойно, и люди все покойные. Они, от того, что покойные, все мудрыми кажутся. Я много лет в Сибири проработал. Думаю, что  туда и ссылали не с тем, чтобы помучить, а чтобы успокоить.

ЖАННА         Что же вы там не остались?

ГРОХОТОВ   Ну что вы, я человек городской, испорченный. Я для тех мест опасен. От меня любой климат перемениться может. А что, к примеру, хорошего будет, если там начнутся дожди в декабре? И потом, ссылка – это хорошо, но не по мне. Ссылка – для людей творческих, а я, повторяю, ленив… Тем не менее, снег теперь был бы хорош, а то тревожно как-то. Последние дни я все время чувствую тревогу. Как будто потерял что-то, а что, не могу вспомнить. (Пауза.) Ну, да Бог с ним. Так вы не ответили мне на вопрос.

ЖАННА         Я не знаю, какой такой вопрос.

ГРОХОТОВ   Про мужчин.

ЖАННА         Что вы меня спросили?

ГРОХОТОВ   Вам нравится, когда на вас смотрят мужчины?

ЖАННА         Вернитесь в прихожую и снимите свое чудовищное зловещее пальто.

ГРОХОТОВ   Что вам далось мое пальто? Оно сухое. Вы можете подойти и потрогать.

ЖАННА         Гостиная не любит, когда к ней относятся неуважительно.

ГРОХОТОВ   Что?

ЖАННА         Гостиная не любит, когда к ней относятся неуважительно.

ГРОХОТОВ   Откуда вы знаете?

ЖАННА         Знаю.

ГРОХОТОВ   Вы что, беседуете с ней?

ЖАННА         Знаю и все. За подобные вольности гостиная мстит. Вы будете наказаны.

ГРОХОТОВ   Вы городите чушь, милая Жанна.

ЖАННА         Вовсе нет. Вы знаете, как погибла матушка Артура Александровича?

ГРОХОТОВ   Она погибла?

ЖАННА         Да, а вы разве не заметили, что она вот уже которую неделю не появляется на людях?

ГРОХОТОВ   Болеет наверное, или уехала к родственникам.

ЖАННА         Ничего подобного. Она погибла.

ГРОХОТОВ   Я бы знал.

ЖАННА         Это тщательно скрывают  ото всех… даже от себя.

 

 

ЖАННА         Не смейтесь. Вы перестанете смеяться, когда узнаете, насколько чудовищной была ее смерть. Как вы думаете, от чего она умерла?

ГРОХОТОВ   (Смеется.) Я знаю, что вы ссоритесь, даже знаю, что она пару раз таскала вас за волосы. Терпите, терпите, она здесь самая главная. Если ей и суждено умереть, дай ей Бог здоровья, умрет она, я думаю,  от невыносимой старости… ну,  и,  немного  от вредности.  

ЖАННА         Вовсе нет. Это тщательно скрывается, но я узнала. Она умерла по другому.

ГРОХОТОВ   И как же она умерла?

ЖАННА         (Шепотом.) Ее придавил буфет.

ГРОХОТОВ   (Смеется.) Придавил буфет?

ЖАННА         Именно. Вот этот самый буфет.

ГРОХОТОВ   Мой самый любимый предмет в этом доме.

ЖАННА         Ее нашли придавленной буфетом к стене. Расстояние между буфетом и стеной достаточное, чтобы там могли свободно поместиться три, даже четыре матушки. Да и сам буфет? Ну что это? Я понимаю, книжный шкаф, вон какой! Вопрос. Как случилось, что Елизавета Теофиловна оказалась придавленной буфетом к стене? Она же не могла сама двинуть буфет на себя? В ее то годы?

ГРОХОТОВ   (Смеется.) За что же ее так? Неужели и она любила прикладываться к графинчику?

ЖАННА         Она протирала мебель грязной тряпкой. И плевала на полировку перед тем как протирать ее. А нужно было пользоваться полиролью… И ругалась здесь. Всегда ругалась. Нецензурно… ну, и таскала меня за волосы. А я же ухаживаю за гостиной.

ГРОХОТОВ   (Смеется.) Дождетесь вы от нее. Приедет, задаст вам на орехи, будете знать. (Пауза.) Вы фантазерка. Вы любите фантазировать?

ЖАННА         (Надув губки.) Я люблю фантазировать, но это – чистая правда, так что, пожалуйста, пройдите в прихожую и снимите свое пальто.

ГРОХОТОВ   Грустные фантазии.

ЖАННА         Не фантазии. Эта гостиная когда-нибудь поглотит меня.

ГРОХОТОВ   Поглотит? Как это?

ЖАННА         Очень просто. Внешне это будет выглядеть, как будто я исчезла. Был человек, и нет его.       

ГРОХОТОВ   Вас то за что, прелестное дитя?

ЖАННА         За вольнодумство.

ГРОХОТОВ   Боже мой, откуда вы знаете это слово?

ЖАННА         Я читаю. Иногда.  

ГРОХОТОВ   (Смеется.) Значит вольнодумство? Вы – вольтерианка?

ЖАННА         (Пожимает плечами.) Не знаю, наверное.

ГРОХОТОВ   Хотелось бы мне забраться в вашу чудную головку, там наверное такое творится? 

ЖАННА         Не нужно забираться в мою чудную головку. Я ничего не скрываю. Могу и сама вам все рассказать.

ГРОХОТОВ   А стыдливость? Девичья стыдливость?

ЖАННА         У меня нет фантазий, за которые мне было бы стыдно.

ГРОХОТОВ   А здесь вы лукавите.

ЖАННА         С чего это?

ГРОХОТОВ   Вы уже большая девочка. За вами, наверное, ухаживают ваши сверстники с весной в глазах?

ЖАННА         Я не знаю.

ГРОХОТОВ   Не знаете?

ЖАННА         Они не интересуют меня. Мне нравятся мужчины постарше.

ГРОХОТОВ   Правда?

ЖАННА         Вас это не касается.

ГРОХОТОВ   Почему?

ЖАННА         Вы всегда говорите глупости, и от вас всегда не знаешь чего ждать. Вы колкий какой-то. Вы говорите, вроде бы обыкновенные вещи, а кажется, что смеетесь, хотя сами не смеетесь. Нисколечко не смеетесь.

ГРОХОТОВ   (Смеется.) Правда?

ЖАННА         Да.

ГРОХОТОВ   Но это нравится женщинам.

ЖАННА         Есть и другое. Главное.

ГРОХОТОВ   И что же? Поделитесь со мной, сделайте одолжение.

ЖАННА         Зачем вам?

ГРОХОТОВ   Буду знать наперед. Может быть, полюблю, а мне не станут отвечать взаимностью. Может же случиться такое?

ЖАННА         Не может.

ГРОХОТОВ   Что же я такой старый?

ЖАННА         Не в этом дело. Вы еще совсем  не старый.

ГРОХОТОВ   Спасибо. Тогда что?

ЖАННА         У вас жена.

ГРОХОТОВ   Нет.

ЖАННА         У вас жена, я знаю.

ГРОХОТОВ   Да нет же.

ЖАННА         А что с ней?

ГРОХОТОВ   Ее тоже придавило буфетом.

ЖАННА         Не нужно говорить такие вещи. Всё достаточно серьезно.

ГРОХОТОВ   Ладно, ладно, не буду. Согласен. Я выгнал ее.

ЖАННА         То есть как это «выгнал»?

ГРОХОТОВ   Сказал «позвольте вам выйти вон».

ЖАННА         И она ушла?

ГРОХОТОВ   И она ушла.

ЖАННА         На улице была стужа, слякоть. Она шла под проливным дождем и плакала, бедная маленькая Ли.

ГРОХОТОВ   Откуда вы знаете как я ее называл?

ЖАННА         Вы как-то приходили с ней к Артуру Александровичу.

ГРОХОТОВ   А вы наблюдательная.

ЖАННА         Вы потому теперь бываете у нас каждый день?

ГРОХОТОВ   Ну, допустим, не каждый день.

ЖАННА         Потому?

ГРОХОТОВ   Не знаю. Нет. У вас хорошо.

ЖАННА         У нас хорошо?!

ГРОХОТОВ   У вас музыка.

ЖАННА         (Вздыхает.) Артур Александрович теперь не играет.

ГРОХОТОВ   Он не играет, а музыка осталась. И даже хорошо, что он не играет. Мне больше никуда не хочется. Работать я уже не люблю, дома, наедине с собой неинтересно. Я  себе не интересен. Друзей, особенно, не нажил. Так что выбор у меня не богат. Вы меня не гоните. Потом, у вас всегда можно чего-нибудь вкусненького перекусить, выпить рюмочку – другую, опять же музыка. А вы не слышите музыку? 

ЖАННА         (Со слезами на глазах.) Маленькая Ли, бедная маленькая Ли. Она шла под дождем…

ГРОХОТОВ   За ней приехала машина. Машина, действительно похожая на буфет. Машина ее любовника. Блестящая. Остро. 

ЖАННА         Правда? (Запрыгивает на колени к Грохотову.) У Ли был любовник? Как интересно! Расскажите!

ГРОХОТОВ   А вы непосредственная.

ЖАННА         Расскажите! Я люблю истории с любовниками.

ГРОХОТОВ   (Пытается обнять.) Правда?

ЖАННА         (Соскакивает с колен Грохотова.) Не нужно так. Я заскочила к вам на колени не как женщина.

ГРОХОТОВ   А как кто вы заскочили мне на колени?

ЖАННА         Как ребеночек. Как наивный ребенок, который любит разные интересные истории. Вы меня не так воспринимаете. Мне иногда кажется…

ГРОХОТОВ   Что же вам кажется иногда?

ЖАННА         Я не хочу говорить этого, боюсь вас обидеть.

ГРОХОТОВ   Ничего, я не обидчивый. Так что же вам кажется иногда?

ЖАННА         Давайте поговорим о другом. О совсем-совсем другом.

ГРОХОТОВ   Зачем о другом?

ЖАННА         От вас исходит ужас.

ГРОХОТОВ   Ужас?

ЖАННА         Ужас. Мне кажется, что вы заигрываете со мной.

ГРОХОТОВ   Разве это плохо?

ЖАННА         Ужасно. Я вам только что говорила о гостиной.

ГРОХОТОВ   Черт с ней, с этой гостиной. Садитесь, я не буду вас трогать.

ЖАННА         Будете. Про волка и козлят читали?  

ГРОХОТОВ   Я обещаю.

ЖАННА         Вы нарушите обещание. Факт. Мужчине трудно удержаться, когда у него на коленях сидит такая девушка, да еще с крылышками за спиной, такая стрекоза… или ангел. Я похожа на ангела?

 

 

 

            Мужское отделение психиатрической больницы. Просторное помещение. Похоже на холл.  Стены выкрашены краской телесного цвета. На огромных окнах такие же телесные, чуть темнее шторы. Чуть темнее, иначе мы не смогли бы различить их. Телесные полотенца. Плоть.

 

ПАВЛЮК      Кто из вас это сказал? Кто сказал, что стены дышат? Голиков? Умароцкий? А может быть, это сказали вы, Праслов?

УМАРОЦКИЙ           Праслов не говорит с нами.

ПАВЛЮК      Но, может быть, он говорит сам с собой?

УМАРОЦКИЙ           Если он и говорит сам с собой, мы не услышим.

ПАВЛЮК      Выходит, что мы не можем услышать то, о чем думают другие?

ГОЛИКОВ                 Вот как вы повернули? За вами такое водится. При чем здесь «не можем услышать?» Человек может все. Но… Тут-то и возникает это препротивное, заковыристое «но».  Одно дело – то, что мы говорим сами себе, другое дело – то, о чем мы думаем тем временем. Это, согласитесь,  разные вещи.

ПАВЛЮК      Вот как?

УМАРОЦКИЙ           Человек сложно устроен, Элла Леонидовна.

ПАВЛЮК      Благодарю вас, Михаил Михайлович.

УМАРОЦКИЙ           Вы не обижайтесь на меня, я просто постарше вас.

ПАВЛЮК      Почему вы решили, что я на вас обиделась?

УМАРОЦКИЙ           Я не услышал, но почувствовал вашу обиду. В аккурат к нашему разговору. Я не обладаю талантом Виталия Михайловича, но все-все чувствую. И вообще, вам не кажется, что теперь, когда мы сидим так вот дружненько рядом, мы являем собой одно целое? Ну, уж если и не одно целое, то ниточкой одной, верно, связаны. Мы – в клубке. Вот вы, Элла Леонидовна пойдете сегодня домой, а ниточка за вами потянется. Я спать лягу, дерну за ниточку, вы и вспомните обо мне, и Виталий Михайлович вспомнит, и на бок повернется.

ПАВЛЮК      А Праслов? (Пауза.) А Праслов – нет. Как вы думаете, он болен?

ГОЛИКОВ     Он печалится. Кризис.

ПАВЛЮК      И что это за кризис?

ГОЛИКОВ     Он разучился отделять звуки музыки от звуков людей. Такая каша несъедобная. Просто яд.

УМАРОЦКИЙ           Это, Элла Леонидовна, все равно, что перестать отличать людей и животных, людей и ангелов, людей и стрекоз… Время такое наступило. Нужно просто переждать. Конечно, процедура болезненная…

ГОЛИКОВ     Стараться не задумываться обо всем таком.

УМАРОЦКИЙ           Да, это самое главное. Процедура, конечно, болезненная…

ГОЛИКОВ     А Праслов, что, Праслов? Дело пустяковое – выпил лишнего или растерялся, вот – результат. Люди шумели, всякое такое. Музыка играет, люди шумят – очередная сельская свадьба.

УМАРОЦКИЙ           С поножовщиной.

ГОЛИКОВ     Это уж как повелось. Типичная сельская свадьба. Хорошо, когда это продолжается день, ну, два. А если такое – всю жизнь. Ему же тишина нужна. Я вам скажу так, Элла Леонидовна, ему в Сибирь нужно, он по Сибири тоскует. 

УМАРОЦКИЙ           Теперь поздно в Сибирь.

ГОЛИКОВ     (Вздыхает.) Да.    

УМАРОЦКИЙ           Теперь и там свадьба. (Шепотом.) Только вы ему об этом, Элла Леонидовна, не рассказываете. Если он такое узнает – с ума сойдет. (Громко.) Да, в воронку нынче легко попасть.

ПАВЛЮК      Так кто же все-таки сказал, что стены дышат?

ГОЛИКОВ     Раз уж мы вышли на откровенный разговор, что дорогого стоит, скажу. Новое солнце жжет их извне.

ПАВЛЮК      Выходит это вы сказали о стенах?

ГОЛИКОВ     Кто угодно мог бы это сказать… Кто угодно, только не я.

ПАВЛЮК      Значит вы так не считаете?

ГОЛИКОВ     Я так не считаю. Мало того, я считаю иначе.

ПАВЛЮК      И что же вы думаете об этом?

ГОЛИКОВ     (Улыбается.) Я думаю, солнце здесь, с нами, и жжет стены изнутри.

УМАРОЦКИЙ           Одно другого не исключает.

ГОЛИКОВ     Не исключает. И если мы оба правы, дело – швах. Тени просто напросто сгорят. И здесь, и на той стороне. 

УМАРОЦКИЙ           Тени уже сгорели. Разве ты не видишь?

ГОЛИКОВ     Думал скрыть. Откровенно говоря, не хочется паники. Но, еще раз убеждаюсь в том, что от звуков не скрыться. Можно скрыться от преследователей, собак, тех же стрекоз, можно скрыться новостей и юмористических программ, но от звуков – увы!  

ПАВЛЮК      О каких звуках идет речь? 

УМАРОЦКИЙ           (Элле Леонидовне.) Только не требуйте, чтобы он открыл вам свой код. Элла Леонидовна, солнышко, умоляю!

ПАВЛЮК      Свой код?

УМАРОЦКИЙ           Да, он вас закодировал. Между нами только пытается. Он кодирует всех женщин.

ГОЛИКОВ     Женщин, Умароцкий, только женщин. Эллу я не кодировал.

ПАВЛЮК      Эллу Леонидовну.

ГОЛИКОВ     Эллу Леонидовну, прошу прощения, я не кодировал.

ПАВЛЮК      А, собственно, почему, Голиков? По-вашему я не женщина?

ГОЛИКОВ     Вот только что сами и сказали, Элла Леонидовна.

ПАВЛЮК      Я ничего такого не говорила.

ГОЛИКОВ     Но думали. Думали, «а что, неплохое сравнение с солнышком. Все лучше, чем с ангелом. А что, разве и на самом деле я не солнышко? Меня и в детстве часто называли солнышком. Разве теперь во мне ничего не осталось от меня маленькой?» А взгрустнуть о том, что «наверное, ничего не осталось» вы не успели. Я вмешался. Я – торопыга, знаете ли.

 

 

ГОЛИКОВ     Люди часто прибегают к подобным сравнениям, когда видят перед собой детей, особенно девочек, и хорошеньких женщин. Самые примитивные особи называют их ангелами. Несусветная глупость. Ангелов никто не видел – сравнивать не с чем. Зато никакой ответственности. Когда, чуть позже, свершится преступление, а оно непременно свершается в подобных случаях, привлечь будет не за что. Совершил те или иные деяния с ангелом. И что? Разве ангела пригласишь в судебное заседание? Солнце – другое дело. Шторки раздвинул – и вот оно, тут как тут. И в тюрьме, если не повезет,  в окошко заглянет. Совестливому человеку – хуже гильотины… Нарицательное «солнышко» – из арсенала людей одухотворенных… или посвященных. Конечно, в виде исключения, в единичных случаях, можно упомянуть и ангела. Подчеркиваю, в единичных случаях. Но, надобно уметь выделять одну деталь. А какую, пожалуй, я сокрою, иначе это и не разговор, а монолог. Если вам интересно, если вам действительно интересно говорить с нами, попытайтесь угадать, какую именно деталь я подразумеваю. Что скажете?

ПАВЛЮК      Не знаю.

ГОЛИКОВ     Вы сейчас не думаете над моим вопросом.

ПАВЛЮК      Не знаю.

ГОЛИКОВ     Очень жаль.

ПАВЛЮК      Может быть, крылья?

ГОЛИКОВ     Крылышки? А можно увидеть крылышки ангела, как думаете?

ПАВЛЮК      Сдаюсь.

ГОЛИКОВ     Так скоро?

УМАРОЦКИЙ           Вообще, ангелов нередко видят. Взять наших товарищей…

ГОЛИКОВ     Вранье.

УМАРОЦКИЙ           Не вранье…

ГОЛИКОВ     (Элле Леонидовне.) А разве можете вы сдаться, Элла Леонидовна? Разве не отняли у вас такое право? Разве вам не доверили право и почетную обязанность спасать наши искалеченные души? Вас вооружили властью огня…

ПАВЛЮК      По-моему вы хотите обидеть меня, Голиков?

 

 

ГОЛИКОВ     Простите, простите меня! Простите нас!

УМАРОЦКИЙ           Простите нас, простите!

 

 

ПАВЛЮК      Вот видите, что вы наделали?! Прекратите сейчас же!

ГОЛИКОВ     (Садится на место.) Вы не собираетесь его вернуть? (Пауза.)  Ушел? Ушел. (Пауза.) Да, это плохо. Это нам совсем ни к чему. (Пауза.) Не станете возвращать? (Пауза.) Ну и пусть. Может быть, к лучшему. Откровенно говоря, осточертели эти его гаммы и этюды. Уже голова трещит.

УМАРОЦКИЙ           Все равно слышно.

ГОЛИКОВ     Но значительно тише, согласись. (Элле Леонидовне.) Однако вернемся к нашим ангелам и стрекозам… Тени не стало. Это объективно. Сгорели. На солнце. Я уже докладывал. Вы взошли – и все сразу переменилось! Вы – не ангел, не стрекоза, и не солнышко, уж простите за откровенность, вы – сноп света. Не солнышко – солнце. Согласитесь, солнце ярче и сильнее ангела. Ангел – для какой-нибудь горничной или прачки. Вам иное уготовано. Итак, вы взошли – тень, разумеется исчезла. Сгорела. Я не думаю о вас плохо, солнце – это благо, не зло – благо. Так всегда было. Так считалось и так было. Солнце, весна, война, все такое… Вот вы вошли. Черты лица едва просматриваются. Торжество. Орган. Пышно. Не как рояль прасловский, трень-брень.  Не любим мы его, откровенно говоря, уж вы нас простите, Элла Леонидовна. Играл бы тихонечко для себя, зачем на весь мир?! (Пауза. ) Может быть, я и не прав. (пауза.) ну, да ладно. Итак. Протуберанцы… Протуберанцы, но и улыбка. Улыбка-то не исчезла. Приобрела как бы новое качество. Всеобъемлющая, всемогущественная, теплая, теплая, жаркая улыбка…  А тени нет. Тени не стало. И что нам эта тень, если вдуматься?.. Лукавлю, конечно. (Пауза.) Да вы и сами можете убедиться в этом. Спросите у кого-нибудь из своих коллег. От вас, да и от иных объектов тень больше не исходит. (Пауза.) Ничего удивительного. Та же тема, настали такие времена. Капитализм. (Пауза.) Людям, Элла Леонидовна, не рояль – орган нужен. Бах возвращается. Долой, как говорится, фиалки. Пора пушки расчехлять. Хватит мордобоев по углам. Война идет. Ждали ее. С нетерпением. Устали без войны. И от Праслова устали. между нами. 

ПАВЛЮК      Надо бы чаю попить, что ли?

ГОЛИКОВ     И все же, Элла Леонидовна, может быть, все-таки, попытаться его вернуть?

ПАВЛЮК      (Намеревается идти.) Чай, чай, чай. Хочу крепкого чая.

УМАРОЦКИЙ           А вы Праслова нам вернете, Элла Леонидовна?

ГОЛИКОВ     Черт с ним, пусть возвращается. Раз уж вы его пристроили к нам на поруки, вместе с его этим Рубинштейном.

УМАРОЦКИЙ           Он же пациент, как мы? Мы же ваши пациенты? Притом хорошие. Не забираемся, простите, к нам на колени?

ПАВЛЮК      Какие глупости у вас в голове?!

УМАРОЦКИЙ           Лично у меня в голове этого нет, и у Виталия нет. Ничего не могу сказать про Праслова, он не с нами, но, судя по всему, у него тоже нет этого в голове. Хотя он сумасшедший. От него можно ждать чего угодно. Может быть, он мечтает овладеть вами на рояле. Уж вы меня простите, за столь дерзкое предположение, но мы взрослые люди, и всякое случается…

ГОЛИКОВ     Как говорится, чему быть – тому не миновать.

УМАРОЦКИЙ           Вот именно. Здесь все – свои. Хотя мне, как простому человеку, ближе народная музыка.

ГОЛИКОВ     Это наши корни. Вырви корень – и где мы все окажемся?

УМАРОЦКИЙ           Ровно там, где и оказались.

ПАВЛЮК      Мне кажется, Праслов сердится на меня.

УМАРОЦКИЙ           Сердится?

ПАВЛЮК      Да, сердится.

УМАРОЦКИЙ           Возможно… И я догадываюсь, почему.

ПАВЛЮК      Почему?

УМАРОЦКИЙ           Вы прервали его рассказ о Сибири.

ПАВЛЮК      Разве он рассказывал о Сибири?

УМАРОЦКИЙ           И да, и нет… Он, другой ли, не важно. Так или иначе, рассказ о Сибири звучал. Никто не любит, когда перебивают.

ПАВЛЮК      Голиков, рассказ о Сибири звучал?  

ГОЛИКОВ     Признаться, да. Да, если признаться. Точнее всего будет ответ «да». Вынужден в этом признаться.

ПАВЛЮК      В таком случае я верну его и попрошу продолжить.

УМАРОЦКИЙ           Не стоит. (Шепотом.) Артур Александрович сейчас не с нами.

ГОЛИКОВ     (Прислушивается, улыбается.) Уже с нами. Да, очень обижен, но совсем по другому поводу.

ПАВЛЮК      На кого же он обижен?

ГОЛИКОВ     Не говорит. Совсем ничего не говорит. Не слышу ни единого слова. Я слышу другое. И это – не слова.

ПАВЛЮК      А что это?

ГОЛИКОВ     (Хватается за голову, кричит.) Мне хочется тишины! Пауза!

 

 

ПАВЛЮК      Михаил Михайлович, а вы можете вспомнить, на чем остановился Виталий Михайлович?

УМАРОЦКИЙ           Конечно. Его рассказы так поэтичны. Безумно, безумно поэтичны, я стараюсь запоминать их. Я пред сном повторяю их. И утром в столовой вспоминаю, проговариваю про себя, как молитву.

 

 

ГОЛИКОВ     Молитвы много поэтичнее…  

УМАРОЦКИЙ           И молитвы и рассказы, и молитвы, и рассказы, непременно, непременно…

ГОЛИКОВ     (Элле Леонидовне.) Умароцкий хочет польстить мне. Отчего-то боится меня и хочет польстить. Почему он боится меня? Разве я делаю что-нибудь плохое? Разве меня нужно бояться? Бояться не меня нужно.

ПАВЛЮК      Кого же, по-вашему нужно бояться?

ГОЛИКОВ                 Праслова. Точнее не самого Праслова, а того, что исходит от него, того, что теперь вокруг всех нас, того, что еще недавно было там, далеко.

УМАРОЦКИЙ           (Напряженно.) Безумно, безумно поэтично.

ПАВЛЮК      Так на чем остановился Праслов?

ГОЛИКОВ     Не требуйте от него этого, он не сможет вспомнить и заболеет.

УМАРОЦКИЙ           (В отчаянии.) Безумно, безумно поэтично!

ГОЛИКОВ     Я попытаюсь вспомнить.

УМАРОЦКИЙ           Это проклятое волнение!  Я же не зря говорил про нить!

ПАВЛЮК      Ну хорошо, не нужно больше думать об этом, Михаил Михайлович.

УМАРОЦКИЙ           Да как же так?!

 

 

ПАВЛЮК      Что происходит, Голиков? 

 

 

ГОЛИКОВ     Я остановился на том, что там,  в январе, где-нибудь незадолго до  Крещения, когда музыка, наконец, успокоилась, окончательно разуверившись в людях, и легла сугробами дожидаться нового своего лета,  можно выйти во двор и потрогать мороз руками. (Улыбается.)  Можно отщипнуть кусочек и попробовать. (Улыбается.) На вкус он – как вата, только хрустит. (Улыбается.) Хрустит, щиплет язык и ударяет в нос. (Смеется.)

ПАВЛЮК      Почему вы смеетесь?

ГОЛИКОВ     (Торжественно.) Нас есть, с чем поздравить!

ПАВЛЮК      Что-нибудь произошло?

ГОЛИКОВ     Иногда, Элле Леонидовна, нас становится четверо. Четвертым может оказаться кто угодно. Нам не дано знать. Четыре – опасное число. Самое опасное из чисел. А знаете кто этот четвертый? (Пауза.)  Тень. Кажется, тень вернулась, Элла Леонидовна!  Теперь можно и ангелов запускать.

 

  

ПАВЛЮК                  Чаю, чаю, чаю. (Уходит.)   

 

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

 

            В холле  темно. Горит только дежурный свет. Больных, кроме Праслова и Голикова уже нет. Вероятно, тихий час.

 

ГОЛИКОВ     (Говорит шепотом, но кажется, что очень громко.) …некуда деться. Нам всем некуда деться. И этой девочке, Элле, которой кажется, что она все еще солнышко, ей тоже некуда деться. Вы скажете, что она врач? Что каждый вечер она приходит домой, садится мужу на колени, или играет на рояле, или что-нибудь еще в этом роде? Ан, нет. Всё не так. Домой приходит только привкус Эллы, и у мужа на коленях сидит только привкус Эллы, а сама Элла здесь, с нами, и мы с ней. Умароцкий прав, тысячу раз прав насчет клубка и ниточки. Только простую ниточку, даже очень крепкую можно порвать, а эту не порвешь. Никогда, ни за что. Вы следите за моей мыслью?.. И замужем там только привкус Эллы, а на  деле  замужем  она здесь. Вы, Праслов – ее муж. Хотите вы того или нет. А она, стало быть, ваша жена. (Пауза.) И я ее муж. И Умароцкий ее муж. И Гаспаров, и Молодцов, и Кузя этот, и Маслов. И Рубинштейн ваш, и Рахманинов. Все, все. Все. А она – наша жена. Она принадлежит нам. Мы принадлежим ей, но и она принадлежит нам. Все читали эти мысли и никто, одновременно. Никто одновременно. (Пауза.) Да поймите же вы, Праслов, нам некуда деться. А раз уж всем нам некуда деться, придется принять условия игры. И вам, Праслов, придется принять условия игры. Рано или поздно. Лучше – если пораньше, потому что, как не крути, здесь находятся больные люди. Тяжело больные люди. Кто-то из них может не выдержать. Вы можете себе представить, если они начнут сходить с ума? Идите к нам. Приходите поскорее. Хотите, Элла подарит вам цветы? Ну, признайтесь, разве вам она не нравится? (Пауза.) Знаете, Праслов,  я преклоняюсь перед  вашей музыкой. Вы исполняете Рахманинова так, как не исполнит никто из тех, кто садится за рояль и опускает руки на клавиатуру. Вы исполняете Рахманинова так, как никто и никогда не исполнял, даже сам Рахманинов… но в этом-то все и дело. Ваша музыка разрушительна. Она разрушительна уже потому,  что она ничем не отличается от  желаний. Человек начинает путаться, человек не может разобрать, где желания, а где музыка, где музыка, а где желания. Человек тревожится, потом ему делается страшно, потом он просто сходит с ума. Ваша музыка без вас смертоносна. Идите к нам, Праслов, пока хоть кто-то еще жив! Вам нечего делать там, в гостиной. Я понимаю, что вам горько это слышать, но это так. Так пожалейте же нас, не их, нас. Они – пустые. С ними вы погибнете. А мы, с вашей музыкой, будь она проклята, без вас погибнем. Мы не знаем, как с ней обращаться, как ее укрощать. Идите к нам. Или прекратите играть! Теперь же прекратите играть! (Пауза.) А им вы не нужны. Для них ваша музыка была интереснее, чем вы сами. Да и не музыка им была интересна, они ее не умеют слышать, а слова, слова, слова, которые она несет на себе как река. Слова, слова, слова, предметы, предметы, какие-нибудь предметы, все равно какие предметы, например рояль или буфет, и деньги… и деньги, и деньги, и деньги… (Пауза.) А ваша музыка им была не нужна. Вот видите, что получается, ваша музыка никому не нужна, им – потому что они не умеют ее слышать, а нам, потому что мы слишком хорошо ее слышим, а от этого можно просто умереть, как вы – без нее.  (Пауза.) И вы сами им не нужны. Они не вас ждут, они ждут настройщика. Им настройщик дороже вас. Бросьте их, на что они вам?! Они не знают, что вы их любили. Им не будет горько. Им будет никак! Проснитесь, Праслов! (Во весь голос.) Проснитесь же!

 

 

ПАВЛЮК      Что происходит? 

ГОЛИКОВ     (Праслову.) Вот, убедились?