Проза

Какой масштаб человека? Он – муравей в муравейнике человечества или целый космос? А может, просто – массовка жизни, один из миллионов сперматозоидов, не обязательно успевающих к цели? Какая его роль? Быть кирпичиком мироздания или открыть в себе бога вселенной – её вечный дух, текущий по венам миров?
                                
      Человек – всего лишь переходная форма разума. Возможно, ему суждено стать полностью идеальным существом, сбросить сознание на флэшку, очистить мысли от примеси страдания, сдать тело в утиль и подарить своей индивидуальности бессмертие. В недалёком будущем, он полностью переведёт нейронную сеть в электронную: человечество станет вселенским спрутом с триллионом глаз, способным освоить любой мертвый угол мироздания. 

     Космос превратится в тело мегамозга, обретёт сознание человечества, как существующего, так и воскресённого по ДНК. Каждая оцифрованная индивидуальность, запрограммированная на неуёмное стремление, начнёт удовлетворять себя во вселенских масштабах.  Не будет внутренней борьбы сознаний, в ультра мозге хватит места не только хитрейшим, ведь каждой "душе" будет предоставлена безграничная виртуальность, безмерное пространство для создания своих миров. 

   Например, земной мир, скорее всего – одна из тысяч игр компактного гуманоида будущего, покорившего пространство и время, и теперь мы – его создания – жаждем вырваться из её правил, чтобы создавать собственные миры. Нет внешнего, которое не было бы внутренним, и внутреннего, которое не представляется внешним сознанию – всё сплошная виртуальность.  Мы в чужой игре пытаемся создать свои правила и цели, используя малую свободу действий, данную хозяином ради интригующих сцен спектакля. 

    Рекурсия миров в мирах уходит в круговую бесконечность, сознание – вечный игровой странник. Сегодня оно кажется себе человеком, завтра – мега мозгом, послезавтра – богом созданных миров, мастером реальностей, правителем снов. Позже, всевластное сознание, устав от свободы своего творчества, может упрятаться в микроб, стать букашкой случайностей, начать заново путь своего роста. Именно так оно преодолевает скуку вечности и предел совершенства, так замыкается круг времён, расчеловечивание сменяется вочеловечиванием. 

     Сознание всякий раз наново открывает для себя множество перспектив, формы разума – его вечная игра.  Оно – игла на пластинке Абсолюта, луч на всегда вращающемся диске вечности. События не могут быть бесконечными, но есть бесконечность в их изменении. Единственность или множественность той же или каждой жизни не имеют значения из-за стирания памяти о них. Догадка о повторении своей судьбы или реинкарнации имеет лишь психологический стимул. "Не делай того, что не нравится, ведь будешь делать это вечно", то есть следуй именно той версии своей жизни, которая приемлема душе – твоему камертону и проводнику сознания. 

   Предопределённость игры, её границы и правила ещё не приговор, потому что рядом сосуществуют множество других её вариантов.  Свобода воли это усилие в преодолении барьера привычек, вхождение сознания в русло иных событий, ветвь другой судьбы. Никто не запрещает сменить коня  и повернуть к другой цели, стать самому себе дорогой, свернув с проторенного пути. Есть и более радикальный вид свободы: быть, но не участвовать, даже в слишком близкой собственной боли. 
 
    Возможно, боль подталкивает человека к иной форме бытия, и, став полностью тонким существом, неким плазмоидом, он по достоинству оценит её вдохновляющую, а не удручающую роль в жизни. Страдание – лекарство от застоя, причина осознанности, плеть, вызывающая страх даже своей тенью. Боль – лучшее свидетельство непредопределённости пути, она просто корректор свободы решений, ограничитель инстинктов, жаждущих проглотить даже солнце, готовых скатиться в хаос или ничто. Жизни достаточно импровизировать на восмидесяти восьми клавишах природы и шестидесяти четырёх клетках выбора. 

     Что такое человеческий разум? Заснеженная реальность, где всё выглядит обобщённым и многое воспринимается одним и тем же. Он пока не чистое прямое зеркало, скорее – поток зеркальных осколков,  а так же  снежинок слов, засыпающих всё вокруг. Попытки Канта расчистить разум от снежных завалов, в условиях постоянного снегопада, завершились доопытными формами познания, ну и, конечно, вечно запорошенной вещью в себе.  Не помогла и широкая лопата сомнений Декарта, что свела сознание к наблюдению за снежинками, а Беркли и вовсе насмеялся над этими потугами, допустив, что царство снега – наша единственная реальность. 

    Человек – поэт, философ и учёный. Он юродствует в театре Абсолюта, наиграно актёрствует в себя до драмы, до скрежета зубов, до карусели ненависти и любви, превращая свою корону в шутовской колпак и наоборот. Он живёт в снежных лабиринтах образов, охлаждает чувство до мысли, плавит снег слов до льда созерцания и разбивает его на кристаллы познания. Он верит в истину, в нечто окончательно твёрдое, желает добраться до первокирпичика жизни, до Иллюзиониста и его длинной бороды, преобразить волю к жизни в волю к истине, к вечной власти над ней, мечтая вернуть себе Своё же.