Проза

Эпизод первый.

Университет. Экзамен по философии.

Он снял наушники, откинулся на кровать и стал рассматривать потолок, по которому пробегала оранжевая полоска света. Несколько минут он лежал ни о чем не думая, пока не вспомнил, что сегодня ему нужно было идти сдавать экзамены. Спрыгнув с кровати, он небрежно заправил футболку, надел в коридоре изрядно потрепанные, пыльные кеды, захватил с собой сумку, в которой ничего не было, кроме ключей, студенческого билета и тетрадки, и, распахнув старинные скрипучие двери, вышел на лестничную площадку. Быстро хватаясь рукой за перила, спустился по лестнице и выбежал из подъезда на улицу.

Солнечный свет ударил по глазам так сильно, что закололо над бровями. Он широко улыбнулся и, с трудом привыкая к яркому свету, прищурил левый глаз. Засунув одну руку в карман, а другой — придерживая на плече сумку, он шагал почти наугад, он плавал в потоках теплого майского воздуха, не в силах взглянуть на сухую асфальтовую дорогу, которая отражала вездесущие лучи солнца. Высокие тополя оживленно крутили липкими листиками, стараясь изо всех сил обратить на себя внимание. Они весело шелестели разросшимися ветвями и далекими вершинами, с высоты которых весь город представлялся иначе, совсем не так суетливо, как его представляют люди. Горький аромат, исходивший от молодой листвы, такой же насыщенный и ослепляющий как полуденное солнце, передавал прохожим приподнятое настроение. Местами пролетали редкие, надоедливые пушинки.

 Он шел и пытался вспомнить, как зовут преподавателя, который вел историю философии. Это был коренастый, задумчивый человек, который любил читать Платона и Аристотеля, Учителя и Ученика. У него был густой насыщенный голос и глубоко посаженые глаза. Звали его Громов, голос Громова звучал так, что, когда он говорил, в аудитории дребезжали стекла. Было просто невероятно, что человек может говорить таким голосом, и казалось даже, что это говорит вовсе не человек даже, а сама аудитория вопрошает каждого присутствующего на лекции студента:

— Кто ты??? Что ты??? Куда ты идешь???

 Воспоминания о семинарских занятиях были неожиданно прерваны сумбурным приветствием.

— Женич! Ты что, вообще уже никого не замечаешь?

Это мог быть только Ваня Славинский, фамилия которого с прошлого года висела в списке отчислений матмеха, а потому было вдвойне приятно и радостно видеть его снова, как ни в чем не бывало, идущим в университет.

— Здорово, чем порадуешь?

— Привет. У меня сегодня это, философия, в общем.

— Понятно. Мою жену не видел?

 Так он звал Свету, подвижную общительную девушку, которая училась в одной группе с Евгением.

— Нет, а что?

— Да она сдала свою философию и уперла по магазинам. Я же сказал ей, что буду ждать ее на месте! Кстати, Женич, говорят, что ваша философия — полный завал!

— М-да… — потер себе лоб Женька.

— Прикинь, этот ваш препод, Громов, кажется, разрешает на экзамене пользоваться учебниками. Но валит по-жесткому. Он у вас что, ненормальный?

— Что-то вроде этого. На одном занятии отнес всю нашу группу к растительному царству. Видимо, потому что все молчали… А у тебя-то как?

— Мне бы еще дифуры пересдать — и все...

По лицу Ивана пробежала едва заметная, бледная тень надежды.

— Ну, тогда удачи!

— Ладно, давай, Женич! Да, и накостыляй за меня этому разгильдяю — сам знаешь кому.

Славинский имел в виду Женькиного друга Витяя, тоже учившегося на матмехе.

— Так он же уехал...

— Все равно накостыляй! — крикнул Иван, подняв руку и направившись к студентам-математикам, стоявшим неподалеку от университетских колонн.

Неожиданно для себя, Евгений вдруг обнаружил, что здание университета отдаленно напоминало ему не то древнегреческий храм, не то античную школу. Университетские стены со всех сторон были украшены прямоугольными пилястрами, которые упирались в широкий карниз. По бокам выступали тенистые портики, снабженные парой массивных колонн и запасными дверями, которые никогда не открывались. Перед портиками, прямо на гранитных ступенях, сидели странного вида старики и торговали книгами. Иногда, в хорошую погоду, они поигрывали в шахматы, иногда перечитывали друг у друга книжечки, принесенные на продажу, а иногда вели неторопливые беседы и о чем-то негромко хихикали.

Но самым интересным и примечательным местом был, конечно же, парадный подъезд университета. Четыре колонны, не слишком высокие и не слишком низкие, стояли и гордо держали университетский фронтон. Шероховатая поверхность каменных блоков, из которых были выложены колонны, так и манила дотронуться до них ладонью — от них исходило внутреннее тепло, почти такое же, как от человеческого тела.

Эти колонны хорошо помнили всех своих студентов, с участием наблюдая за тем, кто входил и выходил из университета. Находясь рядом с ними, каждый студент чувствовал себя в обществе старых знакомых, с которыми всегда можно было отметить такое чрезвычайно важное в студенческой жизни событие как сдача экзамена или окончание сессии, что, в свою очередь, было причиной постоянной головной боли администраторов, ведущих перманентную и, порой, весьма ожесточенную борьбу за чистоту парадного входа.       

 Среди окурков и пивных бутылок на подоконниках и каменных бордюрах сидели молодые люди. Они сидели, раскачивали ногами, болтали о том, о сем, делились свежими впечатлениями от только что прошедших экзаменов. Кое-кто с растопыренными глазами о чем-то спорил, кто-то понимающе улыбался, кто-то курил и задумчиво смотрел на небо — по небу двигались едва заметные облака.

Обшарпанные университетские двери с винтажной литой ручкой непрерывно поглощали и изрыгали участников образовательного процесса. Молодые люди и девушки появлялись и исчезали друг за другом в дверном проеме, так что со стороны могло показаться, что эти массивные двери и огромные поручни обладают сверхъестественной силой, перемещающей студентов по неисчислимым лестницам, коридорам и дорогам знаний в параллельные миры.

Вытянутые темно-синие тени от объемных колонн падали под неестественно острым углом на ступени парадного входа и на стайки мучеников науки, скрывая бледные лица студентов от припекавшего солнца. Возле одной из колонн стояла девушка в клетчатой юбке до колен — такие юбки носили где-то в семидесятых годах прошлого века, теперь же, когда все поголовно ходили в штанах, их стали причислять к вызывающему стилю «гранж». Когда Евгений проходил мимо, она слегка повернула голову. В выражении ее обиженного лица, можно было прочесть, что на экзамене она получила явно не ту оценку, на которую рассчитывала.

Дело в том, что преподаватели университета преднамеренно занижали оценки. Это мог подтвердить каждый — в этом не было никакого секрета. Секрет состоял в том, для чего они это делали, и над раскрытием этого секрета бились многие пытливые умы, впрочем, как всегда, безуспешно. Это была одна из отличительных черт университетского образования — студенческая карма, сакраментальная притча во языцех, сизифов труд, ахиллесова пята и дамоклов меч тягостного имматрикулярного существования.

После нескольких сессий Евгений твердо для себя решил, что самый надежный способ обзаводиться адекватными и даже слегка завышенными оценками состоял в том, чтобы приходить на экзамен неподготовленным. В таком случае, по крайней мере, был шанс получить после общения с преподавателем справедливо заслуженного «удава» (если проявить волевые качества и тягу к знаниям) или «удочку» (если внушить преподавателю чувство жалости). Женька не видел для себя ничего позорного в том, что он шагал по дорогам науки в толпе троечников, а иногда невзначай присоединялся к неисправимым двоечникам, среди которых иной раз встречались люди поинтересней отличников учебы, чьи довольные лица красовались на втором этаже главного корпуса рядом с фотографиями профессорского состава.

 Евгений поднялся по широкой лестнице и затерялся среди спускавшихся ему навстречу студентов. Девушка в старомодной юбке отвлекла его настолько, что он не мог ни о чем думать, пока не добрался до истфака — каждый раз, попадая на истфак, он начинал о чем-то думать, правда, не всегда понимая, о чем именно.

Кругом шныряли пронырливые, ничего не замечающие вокруг себя студенты. Сессия близилась к концу, и всем хотелось как можно скорее насладиться летними каникулами. Евгений незаметно подкрался, остановившись возле «аквариума». Так на истфаке называли аудитории, у которых вместо коридорных стен были стеклянные перегородки. Если долго стоять в коридоре и наблюдать за тем, что происходило в такой аудитории, то возникало ощущение, что все участники зрелища прикидываются рыбами, даже преподаватель, рот которого не переставал усиленно работать, но никаких звуков не было слышно. Однако на этот раз все было с точностью до наоборот. В «аквариуме» перед преподавателем сидел студент и медленно, как выброшенная на берег рыба, раскрывал рот, а профессор с видом опытного рыболова слушал отвечающего и покачивал головой, думая о каких-то совершенно иных проблемах.

— Здравствуйте!

 Евгений деловито кивнул Громову. Громов не ответил. Это был тревожный знак, но Евгений непринужденно наклонился вбок и вытащил из заднего кармана джинсов серую зачетку. Он положил ее в развернутом виде на стол. Затем, тяжело вздохнув, потянулся к билетам, которые лежали на краю стола, придавленные бутылочкой минералки.

— Билет №10.

— Готовьтесь.

 И Громов гостеприимно указал рукой на аудиторию, заваленную учебниками по философии и наспех написанными флагами. Кто-то из студентов с высочайшего дозволения деканата разрисовал когда-то всю заднюю стену «аквариума». Он нарисовал, будто бы нет никакой стенки, будто бы ее каменные блоки осыпались и провалились, и за этим провалом зияет космическое пространство. Он нарисовал, будто в это пространство улетает взъерошенный человек, который машет рукой, а вместе с ним улетают античная ваза и парусный корабль. На задних партах, прямо на фоне космического пространства, сидели пацаны, низко склонившись и вцепившись за парты руками. Они старались подавить подкатывавший хохот. Как всегда, это были одни и те же лица, приходившие сдавать экзамены в самую последнюю очередь. Их заразительный оптимизм разбавлял общую атмосферу уныния и отчаяния, царящую на экзамене.

  Евгений шаркающей походкой обошел Громова, снял с плеча сумку, сел возле окна и стал слушать отвечавшего. Было, действительно, смешно, потому что он на полном серьезе рассказывал про экзистенциалистов, каждый раз запинаясь на этом слове и называя их то «экзистенци-аналистами», то «экзистенци-онанистами». Евгений поднял учебник, лежавший на парте, на котором было написано: «Введение в философию». Отложив в сторонку оторванную кем-то обложку, он понял, что это было как раз именно то, чего ему так не хватало при подготовке к экзамену.

 Полистав учебное пособие, Евгений открыл в истории философии много не понятных для себя вещей. В учебнике давались основные понятия, термины, этапы развития… Словом, все то, без чего было невозможно пройти предстоящее испытание. Когда Евгений почувствовал, что при любом раскладе он будет в состоянии рассказать преподавателю какую-нибудь любопытную ахинею, он оставил учебник в покое, вздохнул и подпер голову рукой, с увлечением разглядывая улицу.

За окном стояла все такая же прекрасная погода. Зеленели деревья. Гламурные девушки цокали каблуками. По дороге проезжали машины. Профессор Громов поднялся и подошел к распахнутому окну. Он постоял у окна, скрестив на груди руки, наслаждаясь свежестью воздуха, возможно, вспоминая высказывания древних мудрецов и представляя кудрявых эллинов, гуляющих по цветущему саду на вершине Акрополя. Но, скорее всего, он ничего не представлял, так как вскоре он спросил:

— Вы готовы?

Только тут Евгений обратил внимание, что в аудитории больше никого не было. Он вылез из-за парты, взял сумку и сел перед столом Громова отвечать. Зачитывать вопрос билета Евгений не стал. Большинство преподавателей в университете интерпретировали это как попытку затянуть ответ и создать видимость того, что студент знаком с содержанием вопроса. Поэтому отвечать нужно было сразу и как можно быстрее, чтобы преподаватель не успевал задавать дополнительные вопросы. 

— Взаимосвязь древнегреческой культуры и философии можно проследить на примере архитектуры…

— А что такое культура… Вы мне можете сказать?

 Громов обернулся и подошел к столу, за которым сидел Евгений. Женька почувствовал себя в полной растерянности. Обхватив голову кистью руки, он попытался сосредоточиться, но времени на размышления не было.

— Культура, по-моему, это все то, что помогает человеку понимать различные вещи, окружающий мир… самого себя.

 Евгений отвечал уверенно, но это была уверенность, вызванная, скорее, отчаянием. Потому что его мозжечок уже нащупывал опасную близость к провалу, на краю которого он оказался. Он почувствовал пронизывающий холод за своей спиной и осознал всю дьявольскую достоверность нарисованной на стене фрески. Он был в безысходном положении, так как понятие культуры не получалось свести к какому-то одному определению. В воздухе повисла неприятная тишина. Евгений не знал, к чему теперь готовиться. Казалось, сейчас от профессора вот-вот последует еще более изощренный и неожиданный вопрос.

Громову, и вправду, хотелось задать Женьке еще один вопрос, над которым он сам только что безуспешно ломал голову. Но, затронув рукой подбородок, он взглянул на Евгения и не стал этого делать. Он почему-то решил не заваливать Женьку, как остальных, хотя и видел его на семинарском занятии всего один-два раза. Вместо этого он взял зачетку и поставил в ней свою роспись.

— Какими учебниками вы пользовались?

 Евгений вспомнил учебник, который только что пролистал, и тут же ответил:

— «Введение в философию», не запомнил, кто автор.

Громов расписался в ведомости и отдал зачетку. По его строгому тону нельзя было определить, что он поставил, но было похоже на то, что он отпустил Женьку восвояси с отметкой «удовлетворительно». Открыв бутылочку минералки, профессор Громов сделал маленький глоток, а Женька медленно поднялся, взял зачетку и пошел на выход. Он распахнул двери аудитории — и неожиданный сквозняк подхватил со стола кучку билетов, подбросив их вверх и разметав по полу.

Евгений шел по коридору истфака, вглядываясь в свою зачетку, и глазам свои не верил. То, что он видел, никак не могло уложиться в его голове. Кто-то его окликнул:

— Женич, ну как сдал?

Евгений растопырил пятерню и приподнял руку, не отрывая глаз от зачетки. Он все еще сверял буквы в слове «отлично». Ведь в его зачетке это была первая запись «отлично» за все время обучения! Он расстегнул на сумке боковой карман, бросил туда зачетную книжку и, подпрыгнув от радости, побежал вон из университета. Ему хотелось закричать «Ура!». Он бежал не останавливаясь. Зеленые деревья, растущие по обочинам дороги, расступались перед ним и весело его приветствовали. Теплый летний ветер проносился следом за ним по всей улице, а он все бежал и бежал, не прилагая для этого никаких усилий, лишь немного маневрируя, чтобы не столкнуться с прохожими.

Лето еще только начиналось. Ему нужно было как следует отдохнуть, поехать в деревню и почувствовать, наконец, себя по-настоящему свободным. В наушниках у него уже плескалась вода и звучали далекие крики чаек. «Смысловые Галлюцинации»: Вечно молодым…