Проза

 

 

 

 

Эпизод восемнадцатый

День самостоятельной работы. Задание R.C.F.

 

 

Ему не хотелось просыпаться, он не хотел открывать глаза до тех пор, пока в его памяти не всплывут подробности довольно заурядного сновидения. Ничего значительного в нем не происходило, если не считать, что над поверхностью земли двигались очень низкие тучи. Настолько низкие, что он сумел до них дотянуться рукой, забравшись на пригорок и подняв руку вверх. Он ощутил, как прохладный сырой воздух охватил его ладонь со всех сторон, а тучи все неслись и неслись прямо у него над головой. Про такие сны и записывать в дневнике особо нечего, но, выпив на кухне горячего чая, он взялся за тетрадь, чтобы коротко записать ночные впечатления, которые начинали уступать место обыденности. Чтобы окончательно проснуться, он сходил в ванную, приняв пятиминутный горячий душ. В комнате посмотрел на деревянные ходики, висевшие на стене, они показывали без десяти десять.

Был четверг, а значит, в университет можно было не ходить, потому что в расписании занятий его группы это был день самостоятельной работы. Так называемый «Дэ-эс-эр» или день самостоятельной работы являлся одной из тех приятных особенностей истфака, которая вызывала нескрываемую зависть у студентов-математиков, уверенных в том, что в этот день историки не учатся. Однако это было не совсем так, потому что «Дэ-эс-эр» отводился в учебном плане истфака специально для того, чтобы старшекурсники имели возможность проводить самостоятельные исследования, посещая городские музеи, архивы и библиотеки.

Конечно, не всякий день самостоятельной работы использовался студентами истфака по назначению. Например, когда выдавали стипендию, некоторые студенты отправлялись в боулинг, в кинотеатр или еще куда-нибудь, разумеется, вовсе не для того чтобы собирать материалы для будущей дипломной работы. День самостоятельной работы, таким образом, не всегда оправдывал свое название. Но можно с уверенностью сказать, что ни один «Дэ-эс-эр» не пропадал у студентов истфака даром и использовался ими на полную катушку. Что касается Евгения, то он в этот день, впрочем, как и в другие дни, предпочитал заниматься чтением, хотя проводить весь день за книжками он не собирался. Это было слишком расточительно даже для студента-прогульщика. Он планировал прогуляться по городу, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом, поэтому минут через пятнадцать-двадцать он уже шагал в парке по хрустящим листьям, примерзшим к пешеходным дорожкам.

Над деревьями и домами висело тусклое осеннее солнце. На улице было довольно прохладно, но снег быстро таял, оставляя на асфальте прозрачные лужи. Евгений почти машинально взял курс на университет. За последние годы он столько раз следовал этим маршрутом, что теперь ему казалось, что все дороги в городе, как ни крути, вели прямо к университетским колоннам. В теплом фойе универа он снял перчатки, расстегнув куртку. Возле гардероба была длинная очередь, поэтому Женька не стал ее дожидаться. Он сразу повернул на лестницу, ведущую на матмех, где располагался интернет-зал. Обзаводиться телефоном, чтобы потом не представлять без него жизни, он не собирался, так что зал на матмехе был для него самым приемлемым местом выхода во всемирную паутину.

Каждую неделю он приходил сюда, чтобы проверить ящик электронной почты и поискать книги со старой дореволюционной орфографией, хотя это было не самое главное. Он искал в интернете что-то еще, нечто неуловимое и сверхчувственное, возможно, дух прошедших эпох. И он не раз убеждался, что такой поиск без какой бы то ни было конкретной задачи чаще всего приводил его к чему-то действительно важному. Евгений заглянул в свою электронную почту. За пять дней в ящик поступило всего три письма.

В первом письме его приглашали принять участие в обучающем семинаре по приобретению «навыков презентации инновационных проектов», так что он, не раздумывая, переместил его в мусорную корзину. Следующее письмо было адресовано лично ему:

«Добрый день, Евгений! Прочитал вашу статью по поводу доказательства иррациональности квадратного корня из двух. Признаюсь, ваши размышления всколыхнули переживания моей молодости, чувство творческого поиска, которое вам, наверняка, знакомо. Ваши идеи, безусловно, радикальные, но любопытные. Возможно, тут следует говорить об открытии новых классов чисел или о системе аксиом, возможность существования которой никто не учитывал.

Как показывает опыт, такие предложения не вызывают одобрения, у меня тоже возникло желание отыскать в ваших рассуждениях недочеты. Но вы лишь пересматриваете ряд стандартных оговорок, которые нигде четко не прописаны, поэтому не могу сказать ничего обнадеживающего. На смену парадигмы, а речь идет именно об этом, иногда уходят десятилетия. В качестве своеобразного подарка из прошлого могу выслать три тома Николя Бурбаки. Если они нужны, напишите, куда их отправить. В одном из них есть исторический очерк, где доказательство теоремы несоизмеримости √2 названо «лучшим классическим доказательством от противного в математике». Слишком оптимистичное высказывание, если учесть ваши замечания. Кажется, это все, чем я могу помочь. Желаю успехов!

Б. Тарасов, Новосибирск»

 

Внимательно перечитав письмо, Евгений начал строчить ответ, однако слова, которые спонтанно возникали у него в голове, звучали слишком суетливо. Он не знал, как реагировать на подобный отзыв, никто не отправлял ему подобные письма, тем более, книги! Женька, так и не придумав, что написать в ответ профессору Тарасову, открыл другое письмо, которое было озаглавлено «Letter to Clevakin with remarks»:

«Дорогой Евгений! У меня не было времени глубоко вникнуть в суть вашей статьи. Сейчас я занят подготовкой к представлению в редакцию издательства "World Scientific" своей книги "The Mathematics of Harmony". Но при беглом знакомстве статья произвела на меня хорошее впечатление, я поясню почему.

Впервые я обратил внимание научного сообщества на противоречия в аксиомах непрерывности в 1977 году в книге «Введение в алгоритмическую теорию измерения». Аксиома Евдокса-Архимеда, которой пользуются в измерительных операциях на практике, подразумевает существование потенциальной бесконечности. Другая аксиома непрерывности (аксиома Кантора) задает актуальную бесконечность. Можно сказать, что понятие бесконечности наделяется в современной математике противоположными свойствами. По этому поводу я даже написал письмо академику А.Н. Колмогорову. Но он дал понять, будет лучше, если я больше не стану затрагивать в своих статьях данную проблему. Говорить открыто о противоречиях в математике тогда было не принято.

Затем наступил развал Советского Союза, что привело к прекращению финансирования науки. Многие разработки были тогда остановлены, не стал исключением и мой проект по созданию самокорректирующегося микропроцессора, действующего на базе фибоначчиевых систем счисления. Несмотря на то, что я был вынужден уехать из страны, у меня остались прекрасные отношения с учеными из России, Украины, Белоруссии, Казахстана, Азербайджана и других стран. Поэтому я с большим энтузиазмом воспринял результаты профессора МГУ А.А. Зенкина, проанализировавшего доказательство теоремы несчетности Кантора. В развитии математики XX века, действительно, были допущены серьезные стратегические ошибки, они перечислены в моем очерке для сборника "Congressus Numerantium".

Системы счисления с иррациональными основаниями (система Бергмана — 1957 год, и коды золотой р-пропорции, введенные мной в 1980 году) являются необычными математическими результатами, которые переворачивают наши представления о рациональных и иррациональных числах в их прежнем классическом смысле. Со своей стороны я готов поддержать ваше исследование, хотя, конечно, в математике подобных работ еще не было. Но ваш подход интересен тем, что в нем могут быть выявлены противоречия в аксиомах арифметики, это действительно фундаментальная математическая проблема.

С наилучшими пожеланиями,

доктор технических наук А.П. Стахов, Украина-Канада»

 

От обилия свалившейся информации у Женьки, который не успел опомниться от первого отзыва, голова пошла кругом. За спиной у него словно выросло сонмище невидимых крыл, и он почти слышал их биение. Он был так окрылен, что никакие попытки остановить его историко-математические исследования, не могли больше возыметь на него действие. Оказывается, не только его исследования пытались остановить, и не только у него возникали сомнения относительно непогрешимости основ математики. Впрочем, если доктора наук не могли изменить «общепризнанную» парадигму, то что мог сделать он, обыкновенный студент истфака?

С другой стороны, профессиональные ученые, бросавшие вызов противоречивому математическому колоссу, всегда рисковали своим положением в академическом мире, возможностью публиковаться в престижных научных журналах. Евгений же ничего терял, занимаясь запрещенной тематикой. Он не был отягощен учеными степенями, ему не нужно было беспокоиться о карьере, думать о том, как не испортить отношения со своими коллегами или с Международным математическим союзом. Он был свободен от всего этого, и в этой свободе черпал силы для своего непонятного творчества, сопряженного с математикой Брауэра и мистицизмом. Да и могло ли быть иначе, если всякое настоящее творчество мистично по своей сути?

Возможно, ему не хватало опыта, чтобы копнуть основания математики поглубже, но у него появилась внутренняя уверенность, что пазлы головоломки, которую он собирал, должны были сложиться в целостную картину, несмотря на то, что в этих пазлах существовали скрытые измерения, о которых он пока ничего не знал. За борьбой философско-математических концепций просматривалось противостояние иного, более высокого порядка, в которое он включился вопреки установкам всемирной идеологии лжи, запрещавшей думать самостоятельно и приучавшей всех к безусловному подчинению новым цифровым стандартам мышления.

Он не соответствовал ни старым, ни новым стандартам, которые внедрялись жителям деградирующей и разворованной страны, обреченной быть вымирающей «terra nullo». Ему вдруг стал понятен обман, застилавший глаза миллионам. Он увидел, как мелкие ручейки этого обмана стекались в грязные реки, впадавшие в мировой океан лжи, затоплявший города и континенты, не оставляя даже глотка свежего воздуха. Он увидел разнообразные машины по производству этой лжи, ее винтики — продажных политиков, технократов, банкиров, деятелей псевдокультуры и блогеров. Но весь этот разветвленный синдикат лжи был не властен над истиной, как свинцовые тучи, что заволокли небо над крышей университета, были не властны над лучами света, пробивавшимися через разрывы облаков. Евгений взглянул на небо и поднял воротник куртки. Он знал, что за серыми облаками по-прежнему ярко светило солнце, и оно не переставало светить даже в самую темную ночь.

Он вышел из здания университета, быстро спустившись по лестницам, и остановился. К нему вдруг пришло осознание, что он уже оказался по ту сторону парадигмы — за гранью дозволенного в этом лицемерном мире, не допускавшем и мысли о том, что наука может содержать примесь великой лжи. По какой-то причине никто не хотел замечать эту великую ложь, и единственный способ показать вездесущее вранье, которое пронизывало всю систему, состоял в отыскании негативного решения второй проблемы Гильберта. Он должен был найти это решение, даже если ему придется прогулять еще сотни никому не нужных лекций и провести за чтением книг тысячи бессонных ночей. Ступив в лужицы слякоти, в глубине которых отражались перламутровые просветы неба, он надел наушники и пошел по мокрому асфальту между двумя параллельно лежащими пешеходными бордюрами — где-то там, за горизонтом, они пересекались в одной невидимой точке. Depeche Mode: «Personal Jesus», acoustic.

 

***

Ботфорты с заостренными колесиками шпор громыхали по грязной мостовой парижских улиц. В полутьме мелькали зубастые мордочки крыс, копыта лошадей, перевозивших экипажи, каблуки молодых путан, охотно демонстрирующих  чулки под пышными юбками и скрывавших за слоем пудры первые следы сифилиса на лицах. Возле фонарного столба у таверны под шильдой «La Fortune» ощущался душок рвотных испражнений. Надвинув на брови широкополую шляпу, в трактир вошел господин в черном плаще для фехтования, повязанном через плечо.

Он снял перчатку и уселся за дубовый стол, положив перед собой шпагу с великолепно закрученным стальным эфесом, на которую жадно уставились выпивохи, хлебавшие пиво поблизости.

— Что пожелает месье? — спросил у господина гарсон в неопрятном фартуке.

— Кружку лучшего вина, — ответил мушкетер, подбрасывая в воздух серебряный экю.

— Сию минуту, — ловко подхватив монету, ответил гарсон.

Вскоре на столе появился кубок, наполненный вином. Подняв правую руку, мушкетер дал понять, чтобы его больше не беспокоили. Пригубив вина, он стал прислушиваться к шуму, который раздавался в трактире. Компания уличных воришек за соседним столом обсуждала свои темные дела. Владелец за стойкой перепирался с должником-завсегдатаем. Однако господина, прикрывавшего лицо краем шляпы, интересовала группа игроков в карты в дальнем углу. Похоже, между ними завязывался конфликт. Проигравшие не хотели отпускать с крупным выигрышем человека, который непринужденно рассовывал по карманам жемчужные серьги, кольца и прочие драгоценности.

— Господа, как я уже говорил, предметы пойдут исключительно на благотворительные цели, — оправдывался перед недовольными элегантно одетый мужчина. — Даю слово дворянина!

— Ты говорил, что держишь путь в Египет, и деньги тебе нужны, чтобы нанять проводника, — напомнил ему один из проигравших.

— Так и есть, — не моргнув глазом, ответил аристократ. — Древнее братство Верхнего и Нижнего Египта собирает пожертвования на строительство пирамиды в самом сердце Парижа.

— Что за чушь? — почесав небритую шею, сказал вышибала с видом якобинского комиссара.

— Прошу прощения, господа, но монарх Египта и великий строитель пирамид Рамзес Первый не может более ждать своего архимага и личного лекаря.

После этих слов пройдоха решил ретироваться, но якобинский комиссар свирепо схватил его за воротник:

— Мы еще не закончили, милорд! — стиснув губы, выдавил он.

Положение аристократа выглядело безнадежным. Он судорожно нащупал на столе ложку и поднял ее перед группой картежников. На мгновение их внимание переключилось на ложечку — и этого оказалось достаточно, чтобы мужчина ввел недовольных в транс, произнося какую-то абракадабру вперемешку с нормальными словами. Затем он медленно положил ложечку на стол, при этом потерявшие дар речи игроки продолжали на нее смотреть, не в силах отвести взгляды. Быстро накинув плащ с капюшоном, египетский архимаг направился к выходу из таверны. За ним тут же, словно тень, в ночной переулок устремился мушкетер.

— Приятного вечера, граф Калиостро! — к шее аристократа прижалась острая грань клинка. — Богом клянусь, любое неосторожное движение, и я немедля отправлю вас в ад.

— Кто вы, сударь? Уверен, что мы сможем урегулировать любые разногласия.

— Декарт, — ответил мушкетер. — Ренэ Декарт, должно быть, слыхали?

— Конечно, месье, — нервно сглотнув, ответил Калиостро. — Наконец-то, мы встретились, дело в том, что я большой поклонник вашей философии Разума.

— Лесть вам не поможет, — оскалился Ренэ.

— Cogito-мыслителя интересует презренный металл? — вкрадчиво предположил архимаг. — Понимаю, мне самому это знакомо, каждый здесь выживает как может. Как странно, не правда ли? Мы все еще говорим о жизни, влача сие призрачное существование. Впрочем, я знаю один магический ритуал, позволяющий возродиться в мире живых, если хотите...

— Граф, — резко оборвал его Декарт. — Знаете, в какую магию верю я? В магию своей шпаги! Возрождать к жизни пока не научился, зато с ее помощью многие заблудшие души отправились туда, где им самое место.

— В таком случае, чего вы от меня хотите?

— Пожалуй, ничего, — равнодушно произнес Ренэ. — Все, что мне нужно, я уже знаю, граф Калиостро! Вы были уличены в связях с так называемыми рыцарями Храма.

— Так вы тот самый мститель, выслеживающий тамплиеров?

— Вот именно, — Ренэ Декарт направил острие шпаги прямо в горло графа.

— Стойте-стойте, я знаю имена! Как насчет Вольтера? Мне известно, что он до сих пор присутствует на всех тайных сборищах Бафомета, — решил поторговаться Калиостро.

— Этот старый хрыч-безбожник? — поморщился Декарт. — Он, верно, ходит туда от скуки.

— Тогда, может, сир Ньютон? Кажется, он из ваших, из ученых.

— Ньютон, английский астроном?

— Да-да, астроном и, смею заверить, великий математик, — энергично кивнул ему граф Калиостро.

— Мы с ним незнакомы, так что…

— Но это же Архитектор Храма!

После этих слов граф Калиостро прикусил зубами рукав, испуганно поглядев на Декарта.

— Большая шишка, значит, этот Ньютон, да?

— Высший масон, тамплиер до мозга костей, — проговорился Калиостро. — По его проекту был восстановлен Храм на Сионской горе.

— Да ладно, — не поверил Декарт, усмехаясь. — Храм восстановлен, только его никто не видит, я угадал?

— месье Декарт, вы же не вчера померли, и вы должны знать, что в астрале полно пустот, — расширив глаза, стал убеждать его граф. — Говорят, каждая эпоха дробит астрал на куски, и между осколками образуются лакуны, порой весьма вместительные. Если вы найдете проход в такую лакуну, в ней может оказаться дубликат.

— Локальный дубликат астрала, — понимающе покачал головой Декарт. — Отлично придумано, граф! Только вы ведь ничего мне не рассказали. Вы патологический лгун и, поскольку проверить ваши сведения невозможно, нет ни одной причины, по которой вы бы могли заслужить шанс на искупление.

— А вот здесь, месье Декарт, вы ошибаетесь, — в руке Калиостро появился ключ. — Проверить можно, если вы отыщите дверь, которую открывает этот ключик.

— Что это? — спросил Рене, не глядя на ключ, чтобы не попасть под влияние гипнотических чар Калиостро.

— Ключ Храма, он же ключ Торы, — ответил граф. — Каждый патриарх имеет свой ключ, по одному ключу на каждого, итого девять. Как видите, я не смог удержаться и сделал для себя слепок в Лондоне. Так и знал, что это меня погубит или спасет, а может, сначала спасет, а потом погубит.

— Так это копия?

— Ну, да, так ведь подлинник хранится у самого Ньютона, — прошептал Калиостро. — Он лишь раз показывал его на торжествах в честь двухсотлетия Великой Ложи Англии. О назначении ключа я узнал лишь годы спустя, поиски лакуны привели меня в Дамаск. Там я имел неосторожность показать ключ одному дервишу по имени Джелаль. Он предложил выкупить его на любых условиях, предлагал даже обменять его на любой из райских оазисов суфиев. Но сделка не состоялась. Меня выследили ассасины, и вот с тех пор я вынужден скрываться и обитать в притонах, вроде этого.

Рене Декарт оценивающе смотрел на графа, казалось, Калиостро сам был бы рад избавиться от опасного предмета. Если он хотел подсунуть безделушку, коих в масонских ложах пруд пруди, то зачем рассказывал об ассасинах, которые преследовали владельца ключа? Декарт задвинул шпагу в ножны, убедившись, что граф не пытается спастись бегством.

— Так что, месье Декарт, по рукам? — примирительно сказал Калиостро, передавая ключ. — Если найдете лакуну, вы застигнете сразу всех высших и тайных иллюминатов.

Не произнося ни слова, Декарт накрыл перчаткой ключ, развернулся и пошел прочь.

— Не забывайте, — крикнул граф напоследок. — За ключом охотятся ассасины, безбашенные воины Аллаха, такие же безбашенные, как вы, месье!

В завесах ночного тумана по сумрачным улицам передвигалась фигура в плаще. Мушкетерская шляпа покачивалась в сыром воздухе, прикрывая сосредоточенный взгляд Декарта. Он продолжал анализировать и размышлять над словами графа Калиостро. Конечно же, он не собирался повторно убивать этого мошенника и гипнотизера. Без веских на то оснований даже в астрале это считалось тягчайшим из преступлений, но, лишь как следует припугнув графа, из него можно было вытянуть хоть крупицу правды. В высший круг посвященных он не входил, его всегда использовали только для второстепенных заданий. Однако сам граф был до умопомрачения пронырлив и хитер. Он вполне мог сделать слепок символического ключа Торы, чтобы выдавать себя за высшего посвященного.

Проблема состояла в другом, что если Калиостро был прав и тамплиеры действительно обнаружили скрытую лакуну, содержащую в себе дубликат Храмовой горы. Это могло объяснить, почему они уступили Купол Скалы магометянам и больше не претендовали на место развалин Храма Соломонова. Рене Декарт должен был выяснить подробности этого дела и встретиться с суфийским дервишем Джелалем как можно скорее.

Миновав темный сад с одиноко стоящими тисами, Декарт приблизился к высоким крепостным башням с вытянутыми остроконечными конусами черепичных крыш. Вынув из-за пазухи небольшую фляжку с кривой надписью «Le сocktail du volante», он сделал глоток и задрал голову, чтобы взглянуть на крестообразный флигель самой высокой центральной башни. Внезапно одежда его задымилась — и он взмыл вверх, оказавшись через мгновение на смотровой площадке между бойницами.

— Куда торопишься, Ренэ? — услыхал он дружеский голос за плечом.

— Мишель? — спросил Декарт, всматриваясь в лицо худощавого человека, стоявшего в тени. — Ты следишь за мной по заданию R.C.F. или сам решил прогуляться на ночь глядя?

— За тобой не уследишь, — ответил знакомый Декарта. — Ты один из немногих, кто использует астральный ветродуй, вот я и подумал, что рано или поздно ты сам объявишься на стенах Темпла.

— В следующий раз я это учту, старина Нострадамус, — заметил Декарт, по-солдатски приложив два пальца к шляпе. — В этом есть доля иронии, тебе не кажется? Выходит, я использую бывшую штаб-квартиру ордена, чтобы выслеживать тамплиеров и их приспешников.

— Ветродуй ненадежный инструмент, брат R.C., — предупредил Нострадамус, выходя из тени. — Поток астрального ветра нестабилен, он может сменить курс либо разбиться вместе с тем, кто в нем находится. Некоторые считают, что эта дыра образовалась в астрале после уничтожения Темпла в прошедшем для нас будущем.

— Любая когитация в астрале непредсказуема. Меня самого выбрасывало пару раз невесть куда, — подтвердил Декарт. — Зато это самый быстрый способ выбраться из зловонного Парижа. Чуешь? А ветер-то начинает меняться.

— Ренэ, по нашим сведениям, Люцифер пытается вернуть себе «Le melon». Ты нужен братству как никогда!

— Ты же знаешь, я сам по себе, — бросил Декарт через плечо. — Братство уже не то, что раньше. Вы предпочитаете ничего не замечать, притаились и ждете чего-то. Чего вы ждете, Мишель? Вы занимаетесь алхимическими формулами, изобретениями, пророчествами и прочим бумагомарательством, а потом выясняется, что тамплиеры обо всем этом уже знают. Они просто используют вас. Не люблю, когда меня выставляют идиотом, поэтому я сам себе стал братством. Да, я создал орден Декарта, по крайней мере, в этом ордене никто не предает.

— Братство неидеально, как всякое общество, — признал Мишель. — Возможно, среди нас появились предатели.

— Возможно? — захохотал Ренэ. — Знаю, вы считаете меня параноиком, которому всюду мерещатся тамплиеры, но в этот раз я могу показать тебе кое-что такое, отчего поколеблется даже твоя вера в братство. Ты ведь уже пользовался астральным ветродуем?

— Вообще-то, еще не приходилось, — неуверенно произнес Нострадамус.

— В таком случае глотни этого петушиного пойла, — Декарт бросил ему свою фляжку. — Помогает ускориться.

— Ты что, хочешь, чтобы я полетел с тобой?

— Ну, это тебе решать! Поступи, наконец, как рыцарь Креста-Розы, а не как секретарь на побегушках.

— Ну и? Куда мы отправимся? — спросил у него Мишель.

— Если повезет, в Дамаск астрального Леванта. Если не повезет… — Декарт мрачно ухмыльнулся. — То застрянем где-нибудь в ледниках Гималаев либо в Антарктике, да где угодно, хоть на Луне!

— Дай слово, Ренэ, что выполнишь задание братства, — упорствовал на своем Нострадамус.

— Так и быть, всего одно задание — и мы будем квиты! Как-нибудь потом объяснишь, что там у вас произошло.

Декарт наступил сапогом на зубец башни, поймал порыв ветра и прыгнул в кромешную тьму, поджав ноги, словно бывалый парашютист. Прочитав не без удивления самодельную этикетку на фляжке, Нострадамус брезгливо отхлебнул из нее и тоже прыгнул со стены вслед за Декартом.

Они проносились над крышами ночного Парижа. Ветер разгонял их тела, окутанные дымом, до скорости картечи. Вскоре они подлетели к мерцающей воронке, в которую их стало затягивать. Схватившись за руки, чтобы не потерять друг друга, они провалились в астральную дыру и стали в ней кружить. Декарт закрыл глаза, припоминая место, куда нужно приземлиться. Память у него была отменная, видимо, поэтому ветродуй редко когда его подводил, собственно, от памяти и силы воображения зависело, насколько совпадет внутренний образ с тем вероятностным местом в астрале, куда выбрасывала дыра. И вот сквозь неразборчиво мерцающую пустоту стали прорисовываться очертания древнего города. На кромке земли брезжил легкий рассвет, но над Дамаском еще лежал покров величественной тени.

— По-моему, у тебя получилось, — сказал Нострадамус, осматривая показавшиеся внизу восточные улочки, минареты и купола.

— Великая мечеть аль-Умави, — произнес Декарт, начиная снижаться над сводами храма.

Его ботфорты ступили на площадку башни с остроконечным минаретом, но по инерции он сделал еще несколько шагов, чтобы остановиться.

— Слыхал про это место? — спросил он у Нострадамуса, когда тот приземлился рядом. — Минарет Исы аль-Масиха, считается, что в преддверии Страшного суда именно сюда, на эту башню, с неба сойдет Иисус Христос наш Спаситель. Ты не забыл об этом упомянуть в своих центуриях?

— В центуриях запечатлены только видения и небесные конфигурации, — скромно ответил Мишель. — До времени мы не можем постичь все скрытое Создателем. Но знаки пророческих откровений необходимы, они, как лунный свет, помогающий нам находить путь в темноте.

— Да уж, знаков в Дамаске предостаточно! Здесь что ни камень — то свидетель пророческих откровений.

Они спустились во двор мечети, окруженный арочной колоннадой, отражавшейся в полированных плитах на полу. Декарт подошел к пожилому аксакалу, который сидел на коврике в ожидании призыва на утреннюю молитву. Ренэ поклонился, что-то спросил у него по-арабски, затем еще раз поклонился и шепнул на ухо Нострадамусу:

— Есть небольшая зацепка, правда, придется немного побродить по городу.

Расспрашивая то одного, то другого обитателя Дамаска, Ренэ Декарт прошагал по тесным улочкам до медресе, возле которого его ожидал суфийский дервиш в черном халате и в синем тюрбане. Он подал знак рукой, чтобы чужеземцы следовали за ним. Они вышли в сад с великолепными восточными порталами и восьмигранным фонтаном из чистейшего белого мрамора.

— Как вы меня нашли? — не поворачиваясь к ним, спросил Джелаль-эд-Дин. — Вы отдаете себе отчет, что в городе за вас уже назначена награда в две сотни ашсарфиев?

— Достопочтенный Джелаль-хаджи, мы поступили неосмотрительно, но дело не терпит отлагательств, — принялся объяснять Декарт. — В Париже я выследил одного фримасона, который показал мне ключ…

— Он при вас? — перебил его Джелаль-эд-Дин. — Дайте взглянуть.

Ренэ Декарт предпочел бы не показывать ключ, но обмануть дервиша было невозможно. Он достал из кармана ключ и передал его суфийскому старцу, который, впрочем, оказался не таким уж старым на вид.

— Да, это он, слепок подлинного ключа Храма, — покачал головой дервиш.

— Вообще-то, ключей девять, — заметил Ренэ.

— Нет, ключ один, — самоуверенно заявил Джелаль. — Остальные ключи — такие же слепки! Дверь можно открыть дубликатом подлинного ключа, но дубликат, сделанный по слепку, теряет свои свойства. Вот почему я предлагал за него хорошую цену.

— Так это правда? — спросил у него Декарт. — Тамплиеры нашли в астрале скрытую лакуну с Храмовой горой?

От этих слов у Нострадамуса чуть не подкосились ноги.

— Вы, чужестранцы, так беспокоитесь о судьбе Храма, что это даже поразительно, — проворчал в ответ Джелаль-эд-Дин. — Господь всемогущ, и нет другого Бога, кроме Него! Познайте сию истину и создавайте Храм Божий в сердце своем, тогда у вас не останется времени на беспокойство о судьбе Храма. Высказывая подобное беспокойство, вы проявляете неуважение ко Всевышнему!

— Да не за Храм мы беспокоимся, а за его подмену антихристом, — вспылил Декарт. — Неужто неясно?

Джелаль-эд-Дин развернулся, окинув строгим взглядом Декарта и его спутника.

— Вы вдвоем намерены найти дверь и спуститься в разлом Джабрута? — спросил он, переводя взгляд то на Мишеля Нострадамуса, то на Ренэ Декарта.

— Мы должны убедиться в существовании Храма-двойника, — подтвердил Декарт, после чего помолчал и добавил. — Только мы не знаем, где находится разлом. Джелаль-хаджи, во имя всего святого, расскажите нам, как туда попасть.

— Разлом возник сразу же после разрушения Второго храма, — тяжело вздохнув, сказал Джелаль-эд-Дин. — Джабрут содрогнулся и раскололся на части. Одна из трещин разрослась до самой горы Касиюн, в которой Каин убил Авеля, но где именно находится разлом, никто не знает. Мудрецы говорят, много падших ангелов и душ вырвалось тогда из огненного Джаханнама.

— То есть вы тоже не знаете, где находится разлом, я правильно понял?

— В хадисах есть указание, что лжемессия Даджаль или антихрист, как вы его называете, появится у Восточных ворот Дамаска и скроется так, что никто не найдет. За сотни лет ворота осматривали много раз — астральных переходов там нет. Даже если там был переход, тамплиеры его давно не используют, у них теперь есть другие порталы. Но в свитках медресе, принадлежавших когда-то тамплиерам, мне встретилась подсказка, где следует искать самую первую дверь.

— Подсказка? — прислушался Декарт. — Что это за подсказка?

— Взгляните на ключ, не замечаете ничего странного? — спросил Джелаль, возвращая ключ Декарту.

Ренэ Декарт покрутил слепок на ладони, пожал плечами и передал его Нострадамусу.

— Эти пустоты в коронке, — секретарь братства указал на рабочую часть ключа, — они образуют Имя Господа.

— Верно, это и есть подсказка, — приглаживая бороду, отозвался суфийский дервиш. — Четыре буквы образуют загадку «Хей находится в Вав, Вав находится в Хей, Хей находится в Йуд», решив которую, вы, несомненно, найдете скрытую дверь.

— Но это же может быть что угодно! — не находя слов, возмутился Декарт.

— Тем не менее, это все, что мне известно о расположении разлома, да благословит вас Аллах! — произнес дервиш на прощание. — На вашем месте я бы приступил к поискам возле Баб-Шарки, кто знает, может, другие недостаточно хорошо искали.

Восточные ворота или Баб-Шарки находились в самом конце Прямой улицы, Ренэ проходил через них каждый раз, бывая в Дамаске. Но он даже представить не мог, что где-то рядом может находиться астральная лакуна или, на языке суфиев, разлом Джабрута. Воспользовавшись советом Джелаль-эд-Дина, он отправился на осмотр древнеримских ворот, рассказывая по пути Нострадамусу, откуда у него появился ключ Торы. Надо признать, в разгадывании буквенных ребусов Мишель Нострадамус имел большую сноровку, именно он, опираясь на личный опыт составления шифров, предположил, что четыре буквы ключа образуют адрес, составленный из неких градостроительных объектов, вроде площадей, дворцов или названий улиц Дамаска. К этой версии им снова пришлось вернуться, когда осмотр Восточных ворот не принес результатов.

— О-ля-ля, — устало вздохнул Декарт, навалившись на обломок колонны. — Как ты говорил? Записанные от конца к началу буквы могут оказаться адресом? А что мы хотим найти, Мишель?

— Разлом Джабрута, который ведет к локальному дубликату Храмовой горы, — повторил Нострадамус слова Декарта, которые тот твердил как мантру после разговора с Джелаль-эд-Дином.

— Гора-гора, а как будет «гора» по-иудейски? «Хар», если не ошибаюсь?

— «Хар», — изумленно проговорил Нострадамус. — Астрал на эзотерическом жаргоне называется розой, а «роза» по-иудейски «вард», буквица Вав, которая находится в Хей, то есть в «хакаере» или в «разломе».

— Выходит, гора находится в астрале, астрал находится в разломе, а разлом находится в Йуд…

— Иудейский квартал?

— Нет-нет, это слишком неопределенно, — помотал головой Ренэ. — Дверь находится где-то рядом, помнишь, что в сказано хадисах?

Декарт соскочил с колонны и радостно воскликнул:

— Да ведь это же дом Иуды!

— Дом Иуды? — пробормотал Нострадамус.

— К северу от Восточных ворот есть небольшая крипта, где праведник Анания исцелил апостола Павла, это первая христианская церковь, о которой сохранилось упоминание в «Деяниях апостолов». Чтобы запутать римских гонителей, ее называли…

— Именем того, кто заведовал всеми пожертвованиями?

— Разумеется! Хотя иносказательно церковь Христова и есть дом Царя Иудейского, не так ли?

Они свернули в узкий переулок с покосившимися стенами и отыскали там дворик, отмеченный рыцарским крестом Иерусалимского царства. Ступени из дворика спускались в крипту, выложенную из неотесанных камней. В подземелье был потайной лаз, который заложили булыжником, чтобы скрыть от любопытных глаз. Но астральная плотность кладки была настолько незначительной, что они без труда прошли сквозь стену, оказавшись в подземном коридоре. Через сотню шагов коридор перешел в длинную карстовую пещеру, на стенах которой попадались гностические печати тамплиеров, помогавшие ориентироваться в темноте. Извилистая пещера петляла в темноте, пока не вывела путников в просторный грот с высоким скалистым сводом.

— Посвети-ка сюда, дружище! — попросил Декарт Нострадамуса, державшего в руке светящийся фиал, заменявший лампу. — Кажется, это здесь.

Нострадамус осторожно приблизился к стене пещеры, в которой был прорублен портал. Между двумя полуколоннами, воздвигнутыми древними зодчими, зиял дверной проем.

— Нетленная твердь, — прошептал Ренэ, ощупывая дверь, как будто только что отлитую из цельного куска металла. — Нейтральное вещество, не подверженное разрушению в астрале, значит, замок должен работать безотказно, что ж, попробуем его открыть.

Он хотел вложить ключ в замочную скважину, но вместо этого внезапно выхватил шпагу. Отбив первый удар ятагана, он сделал финт, отразив второй, третий, четвертый удар. Казалось, сама темнота нападала на него! Ренэ Декарт не видел убийцу, отбиваясь наугад. Он почуял, что следующую атаку из темноты ему не отразить. Тогда он подставился под удар, бросил плащ на ятаган и обманным движением эфеса произвел смертоносный выпад снизу. Противник рухнул замертво, испустив дымку незримости, позволявшую ему сливаться с темнотой.

— Наемник ассасинов, — определил Ренэ, подбирая плащ и разглядывая татуированное запястье воина с арабской вязью и мечом в виде полумесяца. — Надо же, хоть в этом Калиостро не обманул.

— Ренэ, по уставу братства мы должны оповестить Коллегиум, — переводя дыхание, заметил Нострадамус.

— Оповестить Коллегиум об этом? — Декарт прищурил глаза и показал ему ключ Торы. — Ты в своем уме, Мишель? Если ключ попадет к магистру, мы с тобой никогда не узнаем, что находится за этой дверью.

— Почему ты так в этом уверен?

— Не знаю, мне самому нужно кое в чем убедиться, — Ренэ кивнул на дверь. — Ответы можно получить только там.

Медленно вложив ключ в замок, он убрал руку. Потому что ключ сам по себе стал вращаться в замочной скважине, углубляясь после каждого оборота то в одну, то в другую сторону. Всего оборотов было четыре, по количеству букв на коронке ключа. Затем дверь бесшумно отворилась, и Ренэ с Нострадамусом вошли внутрь.

— Взгляни на эти блоки, Ренэ, им тысячи лет, — едва слышно прокомментировал Нострадамус.

— Да, похоже на катакомбы Храмовой горы, — согласился с ним Декарт.

Протискиваясь между блоков, они направились к выходу из катакомб. Он был заложен камнями, точно так же, как потайной лаз в доме Иуды. Пройдя сквозь неплотную каменную кладку, они появились у двойных арочных ворот, как бы опущенных в стену. От этих ворот наверх вела лестница, взойдя по которой, Ренэ Декарт с Нострадамусом застыли в изумлении. На фоне расколотого на части обсидианово-серого неба, не знавшего восхода солнца, перед ними высился Храм на Сионской горе, восстановленный тамплиерами весьма искусно и с невероятным мастерством. Они лицезрели Второй храм, словно никто его не разрушал и не сжигал. Нижняя часть его была скрыта оградой, однако позолоченные маковки по периметру крыши, напоминавшие лучи золотой диадемы, заставили их сердца вострепетать. Хоть это и был астральный дубликат Храма, сдержать волнение от этого захватывающего зрелища было невозможно.

— Эй вы, ротозеи, почему одеты не по уставу? — донесся до них громкий оклик.

Декарт посмотрел в сторону рыцаря, одетого в черную тунику с белым, как бы вырезанным на груди крестом. Судя по всему, это был командир гарнизона, проверявший дозорные патрули на стенах Храмовой горы и принявший путников за своих подчиненных.

— Возникли непредвиденные обстоятельства… — стал придумывать оправдание Ренэ.

Но рыцарь, заметив в руке Декарта ключ Храма, сам не преминул объясниться:

— Великодушно простите мою грубость, Magister templi, — склонил голову рыцарь. — Великие Неименуемые вот-вот откроют собрание Тайного Свода.

Ренэ Декарт высокопарно кивнул рыцарю, смекнув, что ключ Торы являлся своеобразным пропуском на Храмовую гору, после чего командир сопроводил их в резиденцию ордена, что находилась в стороне от Храма-двойника. Здесь всюду развевались черно-белые босианы тамплиеров. В зале Тайного Свода, стены которого были обложены золотыми письменами Торы, было весьма многолюдно. Перед царственной семичастной ложей, символизировавшей устройство Вселенной, стояли рыцари Кадош в белых накидках, за ними располагались командоры в плащах, сшитых из черных и белых лоскутов наподобие босианов. Декарт с Нострадамусом тоже накинули на себя черно-белые плащи, которые им вручил командир гарнизона, и присоединились к собранию.

Вскоре из дверей ложи, вокруг которой стояли рыцари Кадош, вышли девять Великих Неименуемых иллюминатов в балахонах. Они выстроились в треугольном порядке вокруг черной колонны, на которой покоилась большая тиара царя Соломона, украшенная звездами Давида, скрижалями Завета, самоцветными каменьями и Именем Господа.    

— Есть только одна истинная Церковь Христова, и она находится здесь, вдали от посторонних глаз, — возвысил голос иллюминат, возглавлявший Великих Неименуемых. — Истекают дни, отведенные нечестивым церквам языческим. Так возрадуйся, воинство Христово, воинство Царствия небесного! Ибо близится время нашего Христа Владыки, который войдет в Храм сей, отстроенный нами во всем былом великолепии, дабы заключить Свой вечный завет с избранниками Своими, не осквернившими себя знамением дракона, воевавшими кровью Агнца с народами и царями земными во славу Божию.

— Аминь, аминь, аминь! — выдохнули в едином порыве тамплиеры.

Верховный иллюминат откинул балахон, продолжая читать пламенную проповедь, которая то и дело перемежалась отсылами к пророчествам. Слова его казались христианскими, однако в них сквозили жестокость и яростная ненависть, никак не сочетавшиеся с учением Иисуса Христа о любви и сострадании. Но в ужас повергали даже не воинственные призывы Великого Неименуемого, а его личность. Ошибки быть не могло, на тайном собрании Ренэ Декарт и Мишель Нострадамус повстречали Архитектора Храма, восстановленного тамплиерами, им оказался знаменитый математик и не менее знаменитый в узких кругах герметический философ сир Исаак Ньютон.