Проза

 

 

 

 

Эпизод пятый

Scientia Mirabilis. Сон Декарта

 

Евгений лежал с закрытыми глазами, прикидываясь спящим. Когда он все-таки открыл глаза, то увидел над собой потолок, окрашенный в светло-голубую краску, отчего тот казался непрерывным продолжением безоблачного неба за окном. По потолку бегали солнечные зайчики и лохматые мухи. Те же мухи пробегали иной раз по старинному зеркалу. Это было потускневшее кривое зеркало, отлитое еще в XIX веке и вставленное в резную деревянную оправу, покрытую темным лаком. Всякий, кто приглядывался к нему, мог прийти к выводу, что это зеркало можно было запросто выставлять в какой-нибудь комнате смеха, ведь оно отражало совсем не то, что ожидал в нем разглядеть человек.

За свою долгую жизнь такие старинные зеркала успевали многое повидать. Они помнили исчезнувшие предметы и менявшуюся с течением времени обстановку в комнате, умели проникать в сокровенные уголки человеческих душ, изучая переживания, забытые мечты и преломления людских судеб. Что касается Женьки, то зеркало знало его с младенческих лет. Оно помнило его озорным мальчуганом с обожженными крапивой ногами, помнило святочные вечера, когда он вместе с двоюродными сестрами гадал при свечах, раскладывая на столе истертые карты, наблюдая за движением блюдечка по кругу. Ну и смеху же они порой поднимали посреди ночи! Так что зеркало тоже начинало шевелиться в оправе и смеяться над их забавами. В отличие от многих других старинных зеркал, оно было неспособно хранить в себе злобу, вероятно, именно потому, что было отлито неизвестным мастером с недопустимыми на первый взгляд дефектами.           

Вся комната из положения лежа казалась Женьке какой-то непривычно просторной и даже огромной. Вот в серванте едва различимо задребезжали рюмки — верный признак того, что приближалась бабушка. Она приближалась тяжелой поступью и приблизилась к нему достаточно близко, чтобы можно было разглядеть ее ступни, испещренные землянистыми затрещинками. В своей таинственно-царственной изоляции она производила впечатление инопланетного музыкального инструмента, издающего оханья, поскрипывающие и постукивающие звуки. Взглянув на внука, снова притворившегося спящим, она махнула на него рукой и пробурчала:

— Подь ты к шуту совсем!

Так она всегда выражала свое крайнее недовольствие. Поправив на голове цветочный платок, она зашла к себе в спальню и присела на пружинистую кровать, которая тут же воспроизвела звуки сломанной марсианской машины. Застелив покрывалом кровать, Евгений бодро прошлепал на кухню, где пахло сладким парным молоком, а трехлитровые банки на холодильнике отплясывали трепака, постукивая друг о дружку боками. Он открыл холодильник, плеснул себе простокваши, насыпал в стакан две ложки сахара и отломил кусок хлеба.

Спустя минут десять он уже сидел в подсарайке, надевая на ноги кроссовки, кое-где порвавшиеся за несколько проведенных в деревне недель. Тем не менее, для садово-огородных работ, а именно для собирания колорадских жуков на кустах картошки (такое задание он получил накануне от бабушки) они еще вполне могли сгодиться. Широко распахнув ворота, Женька, осмотрел огород. От вида ровных грядок и кустиков картошки, торчавших из земли, как финиковые пальмы, его охватило чувство энтузиазма и ответственности за будущий урожай. Он натянул перчатки и нашел большую жестяную банку для сбора жуков.

Ближе к обеду, когда стало невыносимо парить, он закончил работу и пробрался в дом так, чтобы его никто не заметил. Он украдкой подошел к секретеру и наклонил голову набок, чтобы лучше разглядеть корешки книг. Сначала его внимание привлек синий альбом с марками, но вообще-то ему нужна была Детская Энциклопедия 1965 года. Двенадцать томов с оттисками символических изображений на толстых переплетах загораживала настольная лампа. Женька отодвинул лампу, меланхолично склонившую рубиново-красный колпак, и вытащил второй том энциклопедии «Мир небесных тел. Числа и фигуры».

Ему пришла в голову мысль перечитать пару статей, а заодно где-нибудь позагорать, спрятавшись в траве, чтобы его никто не отвлекал. Завернув Детскую Энциклопедию в плед, он вытащил из шкафа носовой платок, завязал его уголки в узлы и надел платок на голову, дабы уберечь ее от солнечного пекла. Затаившись за печкой от бабушки, неожиданно вошедшей в избу, он на цыпочках выскочил в ограду и припустил в огород.

Среди кустов акации, рядом с двумя яблонями, где росла высокая трава, он расправил плед. Здесь никто бы не стал его искать, так что он сбросил футболку и полностью разделся, улегшись на шерстяное покрывало и положив перед собой книгу. Постепенно выражение его лица приобрело серьезное выражение, совершенно не сочетавшееся с нелепым головным убором и обнаженным торсом. С некоторых пор его стала интересовать история развития математики, особенно самые ранние этапы. Он обнаружил одну загадочную аномалию, вразумительного объяснения которой никто не давал, все авторы старались как можно быстрее проскочить эту аномалию.

Евгений любил читать книги, впрочем, ему редко когда хватало терпения дочитывать их до конца. Иногда, листая книгу, он останавливался на какой-нибудь случайной странице, и сразу находил то, что нужно, ради чего эта книга и должна была попасть ему в руки. Его почти не интересовали выводы авторов и развязка сюжета. Он искал фрагменты мыслей, скрытые в потоке слов, открывавшие доступ к пониманию вещей, выходивших далеко за рамки содержания книги. Со стороны могло показаться, что он читает все подряд, урывками и без разбора, но это было не так. Просто он проводил в книжном астрале некое собственное расследование.

Внутреннее чутье или счастливый случай направляли его именно к тем книгам, где были разбросаны осколки мозаики, которую он пытался сложить. Он понятия не имел, что это была за мозаика и как ее нужно складывать. Некоторые образы и мысли из книг запоминались у него как бы сами собой, группируясь в некие узоры и знаки, крутившиеся в его воображении. Они непроизвольно сцеплялись меж собой, как в калейдоскопе. Но среди разрозненных фрагментов, бывало, проскальзывала и снова исчезала связующая их нить. В размышлениях разных авторов, разделенных порой тысячелетиями, угадывались места, которые содержали один и тот же завуалированный вопрос. Вопрос о трагической ошибке, неизменно возникавшей в человеческом сознании. Оставалось только определить, что это был за вопрос и почему Евгений тоже оказался в этом замешан.

Солнце водило мягкой кистью по Женькиной спине, окрашивая ее в темно-кремовый загар. Он шевелил ногами, отгоняя назойливых паутов и кровососов, вылетавших из ближайших кустов акации. Над ним раскачивались листья лопуха и колоски пырея, на которые то и дело садилась голубоглазая бабочка-павлинница. Он задумчиво перевернулся на спину и стал наблюдать за ласточками, которые кружили высоко в небе.

Подул легкий ветерок. Евгений прикрыл глаза и услыхал, как рядом с ним зашуршали страницы энциклопедии, перелистываемые ветром. Он развернулся, чтобы их чем-нибудь придавить, но тут же заметил, как со стороны дороги надвигается миниатюрный песчаный вихрь, который становился все сильнее и выше. Вдруг страницы книги очень быстро замелькали, издавая оглушительный хруст. Евгений даже не пытался их остановить. Он с восторгом наблюдал, как прямо на его глазах зарождается настоящее торнадо, и в какой-то момент он оказался в его эпицентре.

Детская Энциклопедия открылась на странице четыреста семьдесят девять. И все стихло. Переведя дух, Евгений взглянул на энциклопедию — со страницы 479 за ним пристально наблюдал Ренэ Декарт в мушкетерской широкополой шляпе и в красивом накрахмаленным воротнике поверх плаща. В глазах Декарта искрилась дружеская улыбка. Евгений взял в руки книгу и поднялся, чтобы определить, в какую сторону пронеслось торнадо.

От того, что он увидал, у него подкосились ноги, он чуть не рухнул на каменную мостовую, но сумел удержаться. Вместо бабушкиного огорода он стоял посреди незнакомой улицы. Судя по стенам домов и неровным булыжникам, которыми была выложена дорога, это была хорошо сохранившаяся средневековая улочка небольшого городка.

За своей спиной Евгений услыхал мелодичный смех. Обернувшись, он обнаружил, что рядом с ним пробежали две смущенные девушки, заслонявшие свои лица руками. Одна из них несла плетеное лукошко, а у другой на макушке головы была подвязана шляпка. Евгений был поражен тем, что обе девушки были в длинных старомодных платьях. В голове у него мелькнула мысль, что где-то поблизости мог проходить фестиваль исторической реконструкции или какой-нибудь культурно-досуговый перфоманс.

— Подождите! А вы не подскажете?..

Он хотел спросить, где он находится, но девушки, ничего не ответив, быстро исчезли из вида. Самое разумное объяснение происходящему состояло в том, что вихорь перенес его в какую-то малознакомую местность. Прикрываясь Детской Энциклопедией, Евгений побежал по улице, задирая голову вверх и разглядывая на ходу красивый каменный балкончик, увитый плющом. 

— Эй, сударь, куда вы так спешите? Это вам не Венеция, чтобы разгуливать по улицам в костюме Адама! Уверяю вас, в этом благопристойном месте никто не оценит такой святой непосредственности.

Женька ошарашено уставился на молодого человека в камзоле с белыми манжетами, который стоял на перекрестке, вызывающе скрестив на груди руки. На нем был роскошный бархатный шарф ярко-синего цвета, скрепленный у горла серебряной брошью. Юноша, несмотря на тонкие усы и бородку под нижней губой, был ровесником Женьки, но взирал на Евгения властным взглядом господина. Нет, определенно, это был не любительский фестиваль исторической реконструкции. Так натурально и убедительно мог себя держать только хороший актер на съемках кинофильма, впрочем, на съемки кинофильма это тоже не походило.    

— Вы объясните, наконец, что с вами произошло? Кто вы, отвергнутый любовник, бедный студиус или, смею предположить по вашей книге и головному убору, странствующий философ Диоген, потерявший свою бочку?

— М-м, возможно, и то, и другое, и третье, — спутано ответил Евгений.

На бледном лице господина появилась ироничная улыбка.

— Тогда, дружище, будьте любезны, накиньте на себя хотя бы мой плащ, сегодня довольно ветренная погода!

Молодой человек одним движением руки отстегнул застежку и протянул Женьке свой плащ.

— Меня зовут Renato Cartesius, хотя сомневаюсь, что мое имя вам знакомо, — произнес господин на смеси из языков, четко выговаривая латинские окончания, поэтому Евгений не сразу сообразил, что видит во сне Ренэ Декарта.

Евгений был бы рад накинуть предложенный плащ, но для этого требовалось выпустить из правой руки Детскую Энциклопедию, что ставило его в весьма неловкое положение. Заметив это, юноша зажмурил глаза, продолжая придерживать кистью руки эфес шпаги. Видимо, он всерьез полагал, что Евгений может оказаться хитроумным грабителем.

Завернувшись в темно-синий плащ, отделанный изнутри атласом, Женька решил прикинуться, что разговор на смеси из языков был для него обычным делом, и тоже представился, импровизируя на латыни:

— Благодарю за плащ, мосье. Должен признать, я в самом деле оказался в довольно необычной ситуации… Мое имя вам тоже вряд ли о чем-то скажет, Eugenio Clevakines, — представился Евгений.

— Eugenio, это же почти как «ingenio», — с усмешкой произнес Ренэ. — Что ж, надеюсь, ты действительно «добрый дух», как и звучит дословный перевод твоего имени.

Вообще-то Евгений где-то читал, что его имя происходит от древнегреческого прилагательного «благородный», но если сам Декарт перевел его имя как «добрый дух», разве мог он этому противиться?

— Да, думаю, такой перевод возможен, хотя Женич звучит для меня привычнее. Так меня зовут все, даже некоторые преподаватели на историческом факультете.

Декарт саркастично поклонился:

— Значит, будем знакомы, студиус Женэ! Не припомню, чтобы в колледже было историческое отделение, но жизнь не стоит на месте, так ведь? Кстати, я как раз туда направляюсь. Не составишь мне компанию? — Ренэ жестом указал на косой переулок, спускавшийся к небольшому каменному мосту через речку.

К этому времени Евгений уже осознал, что видит сон, только молодой Декарт выглядел в нем слишком отчетливо, особенно если учесть, что Евгений никогда не увлекался его творчеством. Декарт или образ Декарта вел себя слишком самостоятельно, он говорил и поступал так, словно у него были свои мысли и чувства. Похоже, он принял Женьку за своего товарища по учебе.

— Ренэ, я должен тебе кое-что сказать. На самом деле твое имя очень известно, — сообщил ему Евгений. — Знакомство с тобой большая честь, но я не тот, за кого ты меня принимаешь. Вероятно, это прозвучит нелепо, но меня сюда занесло ураганом из другой страны. Если ты — действительно ты, то я вообще не должен здесь находиться, я из другого времени, понимаешь?

— То есть ты утверждаешь, что ураган моментально перенес тебя из другой страны? — переспросил Ренэ, как будто ему самому было что-то известно о том загадочном вихре. — При иных обстоятельствах я бы счел тебя большим выдумщиком, но меня самого чуть не сбило с ног ужасным порывом ветра.

Ренэ поджал губу, обдумывая слова Женьки. 

— Действительно ли я — это я? Хм… знаешь, что я тебе скажу, нам обоим не помешало бы сходить на исповедь. На днях я прочел запрещенное сочинение Iordano Bruno, и с тех пор меня не покидают сомнения в правильности пути, которым мы восходим к истине под водительством нашей святоотеческой церкви. Мы приписываем основания науки Богу, но никто их не проверял. Так не скрывается ли в науке какая-то дьявольская хитрость?

— Сомнение свойственно философскому уму, — поддержал откровенный разговор Евгений. — Именно сомнение, а не спор имели в виду древние, говоря о рождении истины. По крайней мере, найдется немало примеров, когда из споров рождалась ложь. А сомнение на то и сомнение — из него либо ничего не рождается, либо рождается истина, устраняющая возникшую неопределенность.

— Мне нравится, как ты рассуждаешь, позволь взглянуть на твою книгу. Кажется, сей трактат написан на языке эллинов?

Они проходили с Ренэ по каменному мосту, с которого можно было обозреть живописные берега, карнизы и крыши каменных строений с угловыми башенками. Женька немного приостановился. Он не знал, какое впечатление произведет на Декарта энциклопедия из другой эпохи, которая только внешне была похожа на средневековый трактат, и попытался его отговорить:

— В стране, из которой я родом, эту книгу напечатали для детей. Не уверен, что она заслуживает твоего внимания.

Как ни странно, на Ренэ это подействовало, и какое-то время они с ним шли молча.

— Порой мне начинает казаться, что в меня самого вселился дьявол, — неожиданно произнес Декарт. — Ты не думал о том, что внутри нас, внутри каждого из людей, обитает демон? Настоящий  демон, действующий в нас помимо нашего духа, хотя… ты же «добрый дух», такие мрачные мысли тебя, наверное, не посещают.

— Ну, почему? Иногда посещают, — кивнул Евгений. — Если ты задаешься подобными вопросами, значит, ты отличаешь себя от дурных влияний, которые тебе неприсущи. Конечно, нельзя до такой степени сгущать краски, это опасно, но я бы больше беспокоился за тех, кому вообще никогда не приходили такие мысли.

— Ты меня успокоил, «добрый дух». Видишь ли, все, чему нас учат — справедливость, просвещение, послушание, любовь к ближнему, честь… Не более, чем игра в слова. Стоит немного пожить вне стен колледжа, как убеждаешься в обратном. Нет никакой правды, людьми управляют законы корысти и подлости. Фарисеи говорят об истине, которой сами не ведают. Все это обман, Женэ!

— Да, довольно странно получается, — согласился с ним Евгений. — Выходит, зло наживается на искренних чувствах людей, на их жизнедеятельности и принципах благодетели. Но природа этого зла настолько темна, что совершенно для нас непостижима. Почему во всем мире устанавливается порядок, который вызывает беспорядки? Почему в общежитии существ, наделенных разумом, преобладает безумие?

— Природа зла в человеческих заблуждениях, Женэ. В колледже вместо бесполезной зубрежки книг я развил свою врожденную способность составлять по каждому вопросу, по любому предмету независимое суждение. И знаешь, что вскоре я обнаружил? Во многих вещах я начинал разбираться лучше, чем авторы книг и ученые, смутно представлявшие, на что следует направлять интуицию ума.

— И на что ее следует направлять?

— Хороший вопрос, в двух словах на него не ответишь, — усмехнулся Декарт. — Большинство людей читает книги, чтобы найти воображаемого героя, который будет решать проблемы и преодолевать различные трудности вместо них. В древности восхищались деяниями олимпийских богов и подвигам аргонавтов, теперь с таким же выспренним рвением восхищаются мудреными терминами науки, и чем они непонятнее, тем большее восхищение вызывают.

— Хочешь сказать, чтение книг бессмысленно?

— Нет, вовсе нет, я хочу сказать, что, если бы люди яснее пригляделись к себе, они бы нашли во всем этом, во всех творениях человеческого ума, более важный смысл и удивительный порядок.

Прямо по аллее, на которую они свернули, над стрижеными деревцами, возвышалась длинная крепостная стена с отлогими скатами крыши. Женьку поразило великолепие ворот, к которым они подошли. Выполненные под влиянием флорентийского стиля, они разительно отличались утонченной лепниной от строгой архитектуры остального замка. В декоративном портике над воротами два ангелочка удерживали корону над геральдической эмблемой из трех лилий.

— Добро пожаловать в Королевский колледж Генриха Великого, пилигрим Женэ. Рекомендую тебе накинуть балахон во избежание излишних расспросов о твоем головной уборе.

Евгений натянул на голову капюшон плаща и стал похож на католического монаха. Несколько таких монахов как раз проходили мимо цветочной клумбы во внутреннем дворике. Ренэ Декарт, оказавшись рядом с ними, спрятался за Женьку, пожелав остаться незамеченным. Он задумывал осуществить в колледже что-то дерзкое, возможно, он хотел взять что-то без спроса. К счастью, их тут же заметил преподаватель, который окликнул Декарта по имени:

— Ренэ, и с каких это пор вы перестали приветствовать настоятеля нашего колледжа? Или военная служба, а точнее игра в карты и волокитство, избавили вас от всех «предрассудков общества», в том числе, от элементарной вежливости?

— Извините, профессор, я сию же минуту его догоню и попрошу прощения! — побледневший Декарт кинулся обратно к воротам, куда направлялись монахи. Однако поднявшийся порыв ветра не давал ему сделать и шага. 

— Глупый мальчишка! Ты ничего не усвоил за годы, которые здесь провел. Интересно, что бы сказал настоятель, увидав эту «феноменальную дыню», которую тебе оставил иностранец, представившись твоим лучшим другом?

Преподаватель колледжа протянул Декарту суконный мешок, перевязанный бечевкой, после чего ветер сразу же прекратился.

— До чего же ты опустился, Renato, похоже, если бы ты стал выращивать дыни, от тебя было бы больше толку.

Виновато склонив голову, Ренэ взял мешочек с дыней, и они с Женькой смиренно проследовали вдоль чудесного зеленого газона, по краям которого обильно цвели белые лилии.

— В твоей стране, откуда тебя принес ураган, случайно не растут дыни? — с упреком спросил Ренэ, заподозрив, что всю эту нелепицу устроил Евгений.

— Да я и сам не понимаю что здесь происходит! Единственное, что мне известно — в будущем ты станешь очень известным философом. Cogito ergo sum и все такое... — проговорился Евгений.

— Вот что, сейчас мы отнесем эту дыню в часовню, а потом ты мне все объяснишь.

Здание часовни находилось неподалеку, но перед запертой дверью стоял грубый, устрашающего вида монах, неумело перебирающий четки.

— Костел временно закрыт на реконструкцию, — предупредил он.

— Мы бы хотели передать храму дыню, привезенную одним иностранцем из далекой страны.

Ренэ протянул мешок монаху, однако тот не стал к нему прикасаться, осмотрев содержимое сверлящим взглядом.

— В таком случае, вы можете это сделать сами, — в руке монаха появился ключ, которым он открыл дверь. — Стойте, а это кто?

Монах ткнул пальцем в Евгения, лицо которого было скрыто под балахоном.

— Ах, да! Это мой ассистент, он прибыл в колледж для изучения геометрии и усвоения премудрости древних народов, — Декарт рассеянно подал Евгению знак, чтобы тот следовал за ним.

Они протиснулись через приоткрытую дверь, однако за ней оказалось не храмовое помещение. За дверью в сводчатом зале без окон проходило молчаливое собрание. За длинным столом сидело, наверное, около сотни человек. Сквозь светлую дымку над трапезным столом разглядеть их лица никак не удавалось, но Евгений сразу обратил внимание, что на всех присутствовавших были совершенно непохожие одежды разных народов и стран. Как только они с Ренэ тихо уселись в конце зала, в голове Евгения раздался голос господина, стоявшего в пышном английском парике во главе стола:

— Итак, учитывая вышеизложенные обстоятельства, мы собрались здесь с одной единственной целью. Нам следует решить, как братство должно противостоять отцу лжи, намерения которого вам теперь известны.

Первым поднялся священнослужитель в белой рясе, возможно, это был католический кардинал, который произнес парадоксальные слова. При этом Евгений отчетливо видел, что рот его продолжал оставаться закрытым:

— В Откровении святого Иоанна Теолога сказано: «Храма же я не видел в граде том, ибо Господь Бог Вседержитель храм его и Агнец». Мы предлагаем всячески содействовать падению храмов, недостойных носить Имя Христово, для скорейшего возникновения вселенского правления во славу Иисуса Назарянина Царя Иудейского, да явится нам свет божественной истины.

Вновь поднялся распорядитель собрания в пышном парике:

— Благодарю тебя, брат. А теперь слово предоставляется секретарю нашего высокого собрания, ты можешь говорить, Мишель, — обратился он к ученому в причудливой средневековой шапочке, сидевшему от него по правую руку.

— Розовый Крест взойдет над страной гипербореев, северный народ одолеет воинство лжепророка, несущего на себе печать Зверя и перевернутый крест. Однако нам также известно, что настанут времена великого разграбления народов, времена, когда миром будет править единое правительство Второго Зверя. Мы не знаем точных значений пророчеств, чтобы оказывать земным силам содействие…

Секретарь тайного собрания, коим, вероятно, являлся Michael Nostradamus, не успел закончить фразу, потому что в зале поднялся страшный шум. Некоторые стали вставать, доказывая свою правоту, но разобрать, кто что говорит было невозможно. Со стороны казалось, что все присутствовавшие молчат, но отовсюду раздавались громкие голоса:

— Братство обвиняет нас в измене?!

— Призываю всех сохранять спокойствие!

— Это возмутительно! Просто возмутительно…

Декарт схватился за голову и толкнул Женьку локтем:

— Пойдем скорее, я больше не могу слышать эти голоса.

Через ту же приоткрытую дверь они покинули таинственное собрание и выбежали обратно во двор, над которым висели низкие грозовые тучи. В небе раздавались раскаты грома, на землю падал крупный град. Ренэ бежал впереди так, что Евгений едва за ним поспевал. Они заскочили в первую попавшуюся дверь колледжа, пробежали по пустому коридору и очутились в удивительно сухой и бесшумной библиотеке.

— Ты сказал, что я стану известным философом? — запыхавшись, спросил Декарт, наглухо захлопнув за собой дверь библиотеки. — Мыслю, следовательно, существую... Так?

— Да, однажды эти слова признают главным тезисом философии рационализма, изменившей все последующее развитие науки. Только я никак не могу взять в толк, во сне человек утрачивает способность мыслить, иногда у людей случаются провалы в памяти, но ведь от этого мы не перестаем существовать?

Ренэ Декарт возбужденно шагал туда — обратно, растирая себе пальцами виски и что-то обдумывая:

— Послушай, на это сейчас нет времени. Мне кажется, я вижу сон, да-да, это пророческий сон! Мы должны с тобой хорошенько порыться в этой библиотеке. Видишь ли, я хотел здесь кое-что проверить. Ищи «Arithmeticorum» Диофанта или нет, пожалуй, лучше «Elementorum» Евклида. Во время учебы меня занимала одна геометрическая задачка. Отыскать решение не получилось, ну, и я забросил исследования. Не знаю как, но ты меня убедил, что их нельзя прекращать. Если какие-то слова не читаются, мы представляем, что они были нами как бы прочитаны. Мы продолжаем читать дальше, и однажды смысл тех слов или знаков проясняется. Понимаешь, о чем я?

Евгений положил Детскую Энциклопедию на читальный стол, последовав примеру Декарта, перебирающему ворох книг на полках, но сразу почувствовал, что не в состоянии помочь Ренэ. Названия на кожаных переплетах были сильно потерты, да и понять, в каком порядке расставлены книги, не представлялось возможным.

— Древние эллины они тоже знали, они что-то знали, — бубнил сам себе Декарт, хлопая корочками книг.

Вытащив с полки увесистый томик, Евгений разобрал латинское название на титульном листе, это был Джордано Бруно, «De Monade numero», 1591 год. Обрадованный Женька хотел о чем-то спросить притихшего Ренэ, но тот уже стоял возле стола, и в руках у него была открыта Детская Энциклопедия 1965 года.

Текст на русском языке был ему непонятен, зато иллюстрация из «Harmonia Macrocosmica» Целлариуса с описанием гелиоцентрической модели вселенной Коперника сразу объяснила ему содержимое книги. Он словно прилип к страницам, на которых были изображены большие телескопы, даже не заметив, как к нему подошел Евгений. Декарт стоял, будто помешанный, впитывая взглядом каждую картинку. Вот фотография луны, солнечного протуберанца, снимки планет солнечной системы, кометы, кратеры от метеоритов. Особенно его поразили снимки спиралевидных галактик.       

— Солнечные вихри, — заворожено пробормотал Ренэ Декарт. — Да, теперь ясно, почему ты не хотел показывать эту книгу.

— Ренэ, сюда кто-то идет! — шепнул ему на ухо Евгений, услыхав в коридоре шаги.

Но Декарт продолжал листать энциклопедию, и Женьке не оставалось ничего другого, как спрятаться за ближайшим книжным шкафом. В библиотеку вошел человек, которого он не мог видеть. Незнакомец не стал отсчитывать Декарта за то, что тот без спроса проник в библиотеку, и терпеливо ожидал, пока Ренэ не обратит на него внимание. Затем они стали о чем-то говорить, произнося латинские названия книг.

Из их беглого разговора Евгений догадался, что незнакомец спросил о цели, с которой Декарт посетил библиотеку Королевского колледжа. Ренэ в свою очередь упомянул имя Пифагора, и тогда незнакомец сказал, что в этой библиотеке нужная Декарту книга вряд ли найдется, зато он знает место, где собраны самые редкие и древние трактаты. От напряжения у Женьки помутнело в глазах. Он потер глаза кулаками, однако очертания библиотеки стали еще более мутными. Евгений посмотрел на свои руки и осознал, что расплывчатой и мутной становилась не библиотека, а он сам как бы исчезал и растворялся в воздухе, пока все вокруг не залилось белым светом.

Он разжал веки, приготовившись к чему-то еще более невероятному, но обнаружил себя лежащим на пледе возле двух яблонь. Под рукой у него была Детская Энциклопедия, открытая на четыреста семьдесят девятой странице, а где-то там, высоко в небе, все так же весело и беззаботно кружили ласточки.