Проза

 

 

 

      В четверг Молочков прибыл в управление для дачи показаний. На всякий случай его сопровождал опытный адвокат.

      Около шести вечера, когда его допрос был закончен, в кабинет Абросимова вошли я, Кулачкин и два оперативника. Без лишнего словоблудия я ознакомил Молочкова с протоколом задержания.

      - Что значит «задержан2? – поразился Сергей Арнольдович.

      - Это значит, уважаемый, что в ожидании суда ты будешь находиться за решеткой.

      Оперативник защелкнул на его руках наручники, приказал встать.

      - Что за странные понты? – возмущался Молочков. – За что это вы меня арестовываете, за спорткомплекс? Чепуха, ничего не докажите. Меня частные инвесторы и подрядчики подвели. Моей вины в срыве строительства нет.

      - Сергей Арнольдович, как ты думаешь, - участливо спросил я, - через сколько  часов мировая прогрессивная общественность встанет на дыбы против полицейского произвола?

      - Завтра же на свободе буду, а вы все за беспредел от начальства по рогам получите.

      - Посмотрим, посмотрим! Мне самому любопытно, кто первый подаст голос в твою защиту.

      - Я ничего не путаю, мы раньше уже встречались? – до этого Молочков прикидывался, что видит меня в первый раз.

      - Угу! При схожих обстоятельствах. Тогда, помнится, ты отделался трешкой.

      - В этот раз хрен у тебя что выгорит! Один звонок, куда надо, и я на свободе, а ты в дерьме.

      Не став дослушивать разгневанного бизнесмена. я забрал у следователя уголовное дело и ушел к себе. До завтрашнего утра дело было в моем распоряжении.

      Вечером ко мне домой нагрянул разъяренный начальник УВД.

      - Ты куда пропал? До тебя весь вечер дозвониться невозможно! – начал он с порога.

      - Сотовый сел, а городской телефон сломался.

      - Хочешь, починю? – Ковалев поднял с пола выдернутый телефонный штепсель. – Пошли на кухню, объяснишь мне, какого черта ты решил революцию устроить.

      Заслышав первые крепкие выражения, мои домочадцы попрятались по комнатам.

      - Какого хрена ты лезешь на рожон? – ярился Ковалев. – Или забыл, что плетью обуха не перешибешь? 

      - А я и не собираюсь ломать систему! – парировал я. – Мне просто надоело, что они считают нас за идиотов, которые не в состоянии свести дебет и кредит! Поверь мне, я перед возбуждением проштудировал этот материал вдоль и поперек и могу тебе со всей ответственностью заявить:  за двадцать три года работы не встречал более наглого воровства.

      - Да кому это надо, что ты встречал, а что нет! Молочков-  главный спонсор эстафеты олимпийского огня, кто тебе даст его посадить?

      - А я и не сомневаюсь, что его завтра освободят. Но я хочу им урок преподать, понимаешь? Смотри, с древнейших времен правитель, который хотел вписать свое имя в историю, строил что-то грандиозное: фараоны возводили пирамиды, Мао Цзэдун в каждом сельском дворе велел построить железоплавильную печь, а у нас в субтропиках проводят зимнюю олимпиаду. Еще у нас в каждом областном центре понастроили спорткомплексов столько, что теперь не знают, за чей счет их ремонтировать и содержать. Развитие спорта – дело нужное, спору нет. Но разве трудно проконтролировать, чтобы все эти манежи и стадионы возводились без воровства? Представь, что какой-нибудь фараон Тутанхамон пустил строительство пирамид на самотек. Да у него бы весь кирпич растащили! До сих пор бы первую гробницу в эксплуатацию не сдали.

      - Какой кирпич? – поморщился сбитый с толку начальник УВД. – Пирамиды построены из каменных блоков, а и, при всем желании никуда не утащишь.

      - Молочкова там нет - он бы фараонам один и тот же блок по три раза продал. 

      - Андрей, умеешь ты голову задурить. Всех подгреб: и Молочкова, и фараонов…

      - Так в этом суть! Почему при фараонах был учет и контроль, а сейчас одно воровство осталось? Что изменилось? Эпоха другая настала? Да ничего подобного! Просто при Тутанхамоне как было – украл кирпич, попался, тебя сразу же на корм крокодилам пускают. А сейчас? Я главного вора в городе задержал, так все меня готовы крокодилам скормить, лишь бы Молочков и дальше воровал да им процент отстегивал. 

      - Черт с тобой! Объясни, что ты дальше намерен делать? Чего завтра ожидать?

      - Завтра они отберут у меня дело, передадут его в главк, а Молочкова освободят. Потом дело проваляется месяц-другой, и его тихо - мирно похерят. 

      - Объясни, так ради чего ты устроил весь этот сыр-бор? Ради того, чтобы Молочков одну ночь провалялся на нарах? Стоило ли копья ломать, Андрей Николаевич?

      - Стоило! – я был тверд, как сердечник бронебойного снаряда.

      - Как знаешь! Тебе за все отвечать…

      Жена, услышав, что начальник ушел, материализовалась из темноты спальни.

      - Кто бы со стороны послушал, решил бы, что вы драться собираетесь.

      - Драка будет завтра. А пока… Лен, у тебя никаких дел на кухне нет? А то мне надо поработать.

      - Работай, - фыркнула супруга. – Телефон можно подключить?

      - Включай. Если меня спросят, скажешь, что на работу уехал.

      Оставшись один, я достал привезенное из УВД дело в отношении Молочкова и переснял каждый документ. Дома работать хорошо – никто из коллег не видит, чем ты занят.

      Первым, кто связался со мной в пятницу, был корреспондент областной газеты «Сибиряк», официального рупора губернатора. Общение с прессой не входило в мои планы, и я вежливо отказал в предоставлении информации, сославшись на тайну следствия. Открою вам секрет – никакой «тайны следствия» в природе не существует. Согласитесь, какая может быть тайна, если надзирающий прокурор может в любой момент затребовать любое уголовное дело на проверку? Как говорил папаша Мюллер: «Что знают двое, то знает и свинья». Особенно, если эти двое из разных ведомств.

      От куратора из главка, потребовавшего объяснений, я отмахнулся как от назойливой мухи:

      - Запрашивайте дело в официальном порядке, по телефону я ничего объяснять не буду.

      Прокурор города позвонил около полудня. Все это время я гадал, кто первый из них пойдет в атаку: представитель областной прокуратуры или городской. Решили начать с младших козырей.

      Охапкин, прокурор города, был годами мне ровесник. При личной встрече он всегда был вежлив и корректен, а по телефону, как правило, хамил.

      - Объясни мне, - без намека на приветствие начал Охапкин, - что ты там себе позволяешь? Это что за грубейшие нарушения конституционных прав граждан?

      Я переключил телефон на громкую связь и дождался, пока оппонент выдохнется.

      - Ты слушаешь меня или нет? – до прокурора наконец-то дошло, что вещает он в пустоту.

      Воспользовавшись паузой, я кратко объяснил ему, что лично видел вместо купола спорткомплекса наконечники свай в чистом поле.

      - Ну и что из того? Коршунов, - переход на фамилии означал крайнюю степень раздражения, - ты что, научился на глазок, без проведения строительной экспертизы, определять объем освоенных средств?

      - Для того, чтобы понять, что тарелка перед тобой пуста, не обязательно читать меню.

      - Чего, чего? Ты поиздеваться надо мной решил, что ли? Смотри, тебе это даром не пройдет!

      - То же самое мне Молочков сказал, мол, прокурор города мне родня, огребешься по первое число! Я говорит, завтра буду на свободе, а ты в дерьме.

      - Какая он мне родня, чего ты сочиняешь? – смутился Охапкин.

      - Я не в курсе, кем он вам приходится. У вас ведь правды искать, как у змеи ноги.

      - Хорошо, встретимся в другом месте, – прокурор бросил трубку.

      Не прошло и часу, как позвонил начальник областного следствия:

      - Андрей Николаевич, ты чего это там Охапкину наговорил? Он уже прокурору области на тебя нажаловался. Какие змеиные ноги ты ему припомнил?

      - Опять он на меня наговаривает! За родственничка впрягается.

      - Молочков официально развелся с женой, так что теперь он прокурору не родня. Короче, Андрей Николаевич, готовь дело и передавай для дальнейшего расследования нам.

      - Я Молочкова освобождать не буду.

      - Мы освободим…

      Сам Сергей Арнольдович, опьяненный воздухом свободы, позвонил мне на сотовый ближе к вечеру. По идее, номер моего личного телефона является служебной тайной. На практике он доступен всем, у кого есть друзья в силовых структурах.

      - Привет, Коршунов! Я на свободе! – фамильярно начал он.

      - Дорого обошлось? – перебил я.

      - Обошлось? Намекаешь, что я взятку дал? На дешевке развести хочешь?

      - Заметь, слово «взятка» я не произносил. Ты сам проговорился…

      - Да пошел ты! – дальнейшее в приличном обществе вслух не произносят.

      Вечером на кухне я щелкал на ноутбуке, правил отдельно живущей дочери курсовую работу. Для фона работал телевизор. Я ждал начала фильма, но пока шли новости. Уловив незнакомое слово, означающее какой-то вид спорта, я позвал жену.

      - Лена, ты знаешь, что такое «скелетон»?

      - Крайняя форма дистрофии, - жена решила, что я издеваюсь над ней.

      - Интересно, сколько человек в стране знают, что такое скелетон?

      - Переключись лучше на прогноз погоды, как завтра одеваться?

      Синоптики обещали высокую влажность, умеренный ветер и температуру воздуха минус пять. Мерзкое сочетание. Гораздо хуже, чем мороз в сухую безветренную погоду.

      Транспортная система Кировского района и вообще всей правобережной части города, завязана на двух магистралях – проходящей через частный сектор улице Нахимова и параллельному ей проспекту Молодежи. Организаторам эстафеты олимпийского огня приходилось выбирать, как проложить маршрут: через ухоженный, но перегруженный общественным транспортом проспект или разбитую и давно не ремонтируемую Нахимова. Выбрали улицу имени флотоводца и прогадали - как раз перед прохождением эстафеты лопнула какая-то труба, и вдоль дороги побежал парящий ручей.

      Прибыв одним из первых на место несения службы, я прошелся по проезжей части, стараясь не заступать в кашу из снега и воды.

      - А где же будут стоять встречающие? – спросил я у представителя городского Олимпийского комитета. – На обочине дети ноги промочат.

      - Придется занять проезжую часть.

      - А где я выставлю оцепление? Посредине дороги? Тогда где проедет кортеж сопровождения факелоносца? Ну и ну! Вот так встреча олимпийского символа!

      С подъехавших автобусов, часа за два до прохождения эстафеты, высадился шумный десант школьников. Учителя и руководство школ приехали вместе с ними. Прямо посреди трассы мы устроили совещание, как нам всем встать в цепочку так, чтобы проезжающий транспорт не согнал детей в грязь. Кое-как определились.

      В сопровождении участкового Халафова, знавшего в округе каждого алкаша, я прошел в начало улицы. Следом за нами, растянувшись, как колонна военнопленных, брели ученики 48-й школы.

      - Николаевич, ты знаешь, что по нашей улице будет Молочков бежать?

      - Да ты что! Он же должен был в центре бежать, мимо своего офиса.

      - Подменился. Мне об этом только сегодня сказали.

      - Миша, а почему ни в одном доме печь не топится? По всей улице ни одного дымка над крышами.

      - Всем жителям запретили печи разжигать до конца эстафеты. Представь, если кто подбросит сырого угля в топку, какой чад пойдет. Бегунов не заметим! Вот не пойму я, Николаевич, зачем нас за два часа до начала выставляют? Промерзнем же все!

      В подтверждение его слов с пустыря ударил в лицо порыв ветра.

      У последнего дома мы остановились, к нам подтянулись преподаватели. Школьники, не доходя до нас, разбились на группки и расползлись вдоль всей трассы. Ожидание началось.

      Сведенные единой целью на окраине города,  мы и учителя завязали знакомство. Как водится, обменялись мнениями о погоде.

      - Что это? – вдруг встревожено вскрикнула молоденькая учительница. – Что он делает?

      Из дома напротив, с явным намерением справить малую нужду у крыльца, выполз небритый субъект в накинутой на голое тело равной телогрейке.

      - Загони его в дом, а то всю молодежь распугает, – велел я участковому.

      Но подрастающее поколение, обрадованное появлением колоритного персонажа, отреагировало по-своему:

      - Давай, братан, чего стесняться, все свои!

      - Тихо вам! – цыкнула на парней Екатерина Егоровна, старшая из преподавателей.

      - Что ж он так, до туалета дойти не может? – стесняясь сама себя, прошептала зоркая учительница.

      - Туалет еще прошлой зимой на дрова разобрали, - пояснил участковый и пошел наводить порядок.

      По улице пронесся очередной порыв ветра.

      - Задувает сегодня метров 9-10 в секунду, - определила Екатерина Егоровна. – При такой скорости ветра и высокой влажности  реальная температура воздуха градусов 16 мороза. Через час будем зубами клацать, как немцы под Москвой.

      - Вы преподаете физику? – предположил я.  

      - Да нет, я русский язык преподаю. У меня, Андрей Николаевич, муж рыбак, подледным ловом увлекается. Так что я, поневоле, разбираюсь в нюансах зимней погоды и сортах пескарей, которых он приносит по выходным. Скажите, а много людей вот так живет? – она кивнула на дом бесстыжего пьяницы.

      - Почти вся улица. После закрытия завода многие потеряли работу, устроиться нигде не могут, вот и пьют, опускаются на самое дно. Зря здесь губернатор решил проложить маршрут эстафеты – картинка для телевидения непрезентабельная получится.

      - Да какая картинка! О чем вы, Андрей Николаевич? Для кого вообще весь этот маскарад? Для наших ребятишек? Слышали бы вы, что они говорили, пока мы сюда шли! Устроители эстафеты привыкли все советскими мерками мерить – ткнули пальцем и погнали народ, куда вздумается: хоть на целину, хоть на эстафету. Только времена уже не те – молодежь, даже вот эти ребятишки, они все воспринимают по-своему. Сейчас любое мероприятие, куда учеников сгоняют принудительно, ничего, кроме презрения к власти, у них не вызывает. Знаете, о чем ребятня говорит на переменах? Были бы у родителей деньги, давно бы заграницу жить уехали. Вот вам и весь патриотизм, который воспитывают из-под палки.

      Через час мы промерзли так, что пришлось договариваться с местными жителями и отправлять учеников на обогрев в ближайшие дома. Мне же отлучаться было нельзя, и я на своей шкуре ощутил, как сквозняк буквально вымывает остатки тепла из-под одежды. Встреча олимпийского огня превратилась в испытание холодом.

      Жаль, очень жаль, что рядом со мной не было губернатора! Посмотрел бы я, сколько этот массовик-затейник смог бы продержаться на «свежем воздухе». Еще в моей компании не хватало факелоносцев – пусть бы и они, перед забегом, хотя бы с полчаса, постояли на обдуваемой со всех сторон трассе.

      Наконец-то мимо нас проехал автомобиль ГИБДД, первый признак приближающегося эскорта эстафеты олимпийского огня.

      Следом примчался на легковом автомобиле один из организаторов пробега.

      - Выстраиваемся в цепочку! Быстрее, быстрее! – командовал он. – Улыбочки, дети, улыбочки! Что вы стоите такие мрачные, веселее надо быть – один раз в жизни эстафету встречаем! Флажки, где флажки? Все приготовились? Как только приблизится машина телевидения, все дружно машем флажками и приветствуем олимпийский огонь!

      Школьники и учителя стали выстраиваться вдоль дороги, я и Халафов остались на месте.

      - А вам, что особое приглашение надо? Живо в цепочку! – прикрикнул устроитель эстафеты.

      - Чего-чего? - хором ответили я и участковый.

      Устроитель сделал вид, что не заметил нашего демарша и поскакал вдоль трассы организовывать народное ликование. Если бы он благоразумно не убежал, то узнал бы о себе много нового.

      Разозленный до предела, я прошел в самое начало цепочки.

      Кортеж олимпийского огня состоял из шести машин. Первым ехал автомобиль ГАИ с включенной мигалкой. Следом за ним фургон областного телевидения, снимающий факелоносца через открытые задние двери. За пешей группой, на некотором расстоянии, следовал автобус с очередными участниками эстафеты и еще какие-то автомобили.

      Метрах в ста от нас кортеж остановился, из автобуса вышел новый бегун, в котором я узнал Молочкова.

      Обрадованные окончанием двухчасового ожидания, школьники радостно загудели, замахали флажками, стали выкрикивать приветственные лозунги. Усталости и уныния как не бывало. Вот что значит молодость!

      Молочков, как истинный хозяин жизни, купивший себе и свободу, и олимпийский факел, бежал вальяжно, неспешно. Завидев меня, он приветственно помахал рукой.

      Я сдержанно кивнул в ответ.

      Пробегая мимо, Сергей Арнольдович весело крикнул:

      - Андрюха, привет! Заждался, замерз? – и тут его факел погас.

      Ничего сверхъестественного, обычная конструкторская недоработка.

      Увидев, что пламя исчезло, Молочков обескуражено остановился. Сопровождающий его представитель олимпийского комитета забрал факел, стал регулировать на нем какие-то рычажки. Теперь настал мой черед позлословить:

      - Серега, точно тебе говорю, если факел у вора гаснет – это дурная примета. Век воли не видать!

      - Да пошел ты! – начал было привычную песню Молочков, но сотрудник сопровождения одернул его. Другой сопровождающий достал из кармана зажигалку, подпалил горелку факела, и процессия двинулась дальше.

      - Я, честно говоря, думала, что огонь из Греции несут, - сказала стоящая рядом учительница.

      - Настоящий олимпийский огонь хранят в специальной лампаде, которую  перевозят отдельно. А для нас, для встречающих, сойдет и пламя от зажигалки за пять рублей.

      Пропустив последний автомобиль кортежа, школьники, как по команде, снялись с мест и побрели следом. На ближайшую остановку. Я попрощался с учителями, собрал с трассы своих подчиненных и поехал в УВД, докладывать об успешно проведенном мероприятии. На этом мое участие в эстафете олимпийского огня закончилось.

      Не заболел я только благодаря предпринятым по возвращению домой профилактическим мерам: жена настаивала на чае с медом, я предпочел обычную водку.

      На другой день по областному телевидению выступил губернатор. Пространственно пройдясь по истории олимпийского движения в России, он, сверяясь с бумажкой, заявил:

      - Эстафета была три дня, и три дня был подъем у людей, не надуманный, а патриотический. И сегодня в областном центре – 30 километров пути, и 30 километров стояли люди! Никто их не призывал, они сами пришли, хлопали, стояли, плакали от счастья…

      - Почему сегодня, разве эстафета не закончилась? – удивилась жена.

      - Это вчерашний выпуск повторяют.

      - Врет ведь все и не краснеет! Какие там слезы счастья он увидел? От холода можно было заплакать, а не от радости.

      - Заметь, Лен, а ведь он оправдывается, мол, мы никого не гнали на улицу, это вы сами пришли. При коммунистах так же на субботники ходили. Все потихоньку возвращается на круги своя…

      Эстафету огня проводили в соседнюю область, и жизнь в нашем городе вошла в повседневное русло. Об уголовном деле в отношении Молочкова мне никто не напоминал, словно никакого дела не было и в помине. Молчал даже Охапкин.

      Сам же Молочков, после того как пробежался с факелом, уверовал в свою безнаказанность, словно пламя от зажигалки смыло с него все грехи и обвинения. Он даже не стал уезжать за границу на время следствия. Мало того, Сергей Арнольдович обнаглел настолько, что подал в областную администрацию заявку  на участие в тендере на строительство лыжной базы.

      А зря, зря он не поверил в приметы! Для людей непосвященных поясню: в уголовном мире татуировка с изображением горящего факела означает скорое освобождение. Погасший факел, как я думаю, имеет противоположное значение.

      С каждым днем приближались Олимпийские Игры в Сочи. Лично меня ажиотаж вокруг олимпиады только раздражал – какой ни включи канал, там спорт, спорт, спорт. Спасало кабельное телевидение, игнорирующее предстоящее всенародное шоу. Но, как бы я ни относился к олимпиаде, без нее я бы не решился объявлять войну Молочкову – слишком крепкими и тесными были его связи в областной администрации и прокуратуре. Если бы не олимпиада, то я посоветовал бы Кулачкину идти с собранным им материалом куда подальше.

      Но предстоящая олимпиада кардинально меняла расклад сил. И дело здесь не в соревнованиях спортсменов, а в том, кто являлся инициатором проведения Олимпийских игр в Сочи, кто, так сказать, отец Зимней Олимпиады. Имя его известно каждому, должность его – президент России. Об идее проведения игр в Сочи президент сказал журналистам открытым текстом: гулял, мол, я, в окрестностях Сочи в 2001 году, местность понравилась, и я решил провести тут Зимние Олимпийские игры. 

      Услышав из уст первого лица в государстве слово «я», а не абстрактное «мы», я решил действовать. Сказав слово «я», президент взял на себя всю ответственность не только за организацию игр, но и за их результаты. С момента зажжения олимпийского огня в Сочи все победы российских спортсменов президент станет воспринимать, как свои собственные победы. Соответственно, в поражениях начнет искать виновных. Если олимпиада будет провальной, значит, кто-то в этом повинен.

      Я написал президенту меморандум, в котором изложил свое видение проблем развития спорта в России. Идея обратиться непосредственно к президенту возникла у меня еще на стройке, когда вместо спорткомплекса я увидел огрызки свай. Главное, нужно было выждать подходящий момент, когда спорт затмит собой все проблемы в стране.

      Итак, кто же препятствует развитию олимпийских видов спорта? Кто саботирует превращение России в великую спортивную державу?  Это Молочков, его родственник Охапкин, потворствующий им губернатор, и иже сними. Это они, разворовав отпущенные на возведение спортивных объектов средства, не дали нашим талантливым тренерам подготовить юных спортсменов, которые бы радовали президента победами на международных состязаниях. Мало того, народ, видя, что деньги, отпущенные на спорт, уходят в карманы разного сорта дельцов, начинает воспринимать президентские инициативы, как пустую формальность, фикцию. Воровство спортивных денег, по моему мнению, - это подрыв авторитета лично президента, а не какого-то дяди со стороны.

      К меморандуму я приложил копии уголовного дела, написал короткое сопроводительное письмо и отправил все с главпочтамта по электронной почте на общеизвестный адрес в Кремле.

      Мое анонимное послание попало к адресату. Если бы не олимпиада, то я уверен, что мой меморандум затерялся бы в потоке электронной корреспонденции. Но во время олимпиады игнорировать послание о хищениях при строительстве спортивных объектов никто не рискнул.

      Гром грянул в начале марта.

      Первым в администрацию президента был вызван наш губернатор. Вернувшись из столицы, он сказался больным, передал дела заместителю и умотал лечиться на Кипр, где у его дочери был туристический бизнес. Больше наш губернатор в области не появлялся.

      Следом за губернатором из столицы прибыл представительный десант из чиновников высшего ранга. За пару дней они без обычной бюрократической волокиты проверили мою информацию и раздали «всем сестрам по серьгам». Первым, без выходного пособия, выгнали из прокуратуры Охапкина.

      Как-то встретив меня на улице, бывший прокурор решил высказать свои претензии, мол, это я настрочил донос в Москву.

      - Какой донос, о чем вы? – парировал я его беспочвенные обвинения. – У меня в руках, и вы это прекрасно знаете, уголовное дело в отношении вашего родственничка и часу в руках не было. Когда бы это я с него успел копии снять? Быть может это у вас, в прокуратуре, кто-то проявил инициативу? У вас-то дело с неделю валялось, его за это можно было от руки переписать, а не то что какие-то копии снять.

      Крыть ему было нечем. Автор меморандума остался неизвестен.

      Как только покровители Молочкова стали лишаться должностей один за другим, Сергей Арнольдович предусмотрительно убыл за границу. В начале августа он, воспользовавшись падением цен на недвижимость в Болгарии, прикупил участок побережья у села Козлодуево, снял там себе жилье и стал искать подрядчика для строительства фешенебельного отеля. Как-то вечером Молочков с друзьями зашел выпить в ресторанчик на окраине. Там же, шумно и весело, отмечал семейный праздник местный цыганский барон и с многочисленной свитой. Подвыпивший Молочков, привыкший считать себя хозяином жизни, о чем-то повздорил с племянником барона и получил от того ножом в бок. Умер Сергей Арнольдович в тот же вечер.

      В сентябре я уволился из полиции. Теперь мы с Охапкиным работаем в одной юридической фирме и периодически спорим о прошедшей эстафете олимпийского огня. Он, на трассе не стоявший, считает, что огонь нес тепло в души горожан, а я считаю, что холод.