Проза

 Я шел вдоль останков некогда славного не заросшего всякой ненужной травой болотца и вдруг почувствовал себя толстым, счастливым карпом, взметнувшимся вверх, чтобы лизнуть шершавый и терпкий на вкус “микрофон”, венчающий стебель камыша. Это болотце было некогда прудиком, “сымпровизированным” и охраняемым жильцами многочисленных деревянных домов, лишенных водопровода. Он – этот прудик – помнил и то короткое время, когда сиротливо и гордо стоял возле первой выросшей рядом с ним многоэтажки. Затем стал грустно зарастать, воды в нём оставалось всего на пятачок, а ведь когда-то здесь, на неподступном к нему берегу кое-где и кое-как местными умельцами были протянуты к воде мосточки из скользких досочек. Время от времени на них, балансируя, удивительные русско-советские бабы с невероятным усердием и злобным отчаянием избивали палками только-что прополощенное бельё. Тогда пруд ещё знал меру своей глубины и объёма и с понятием относился к тому, что к нему не подпускали маленьких детей. Мне же, как простому советскому карпу, всегда было непонятно, во-первых: за что так достается несчастным и так битым-перебитым тряпкам, во-вторых: за что же было лишать грязное, голопузое детство прохлады и водяных подвигов. Подплывая иной раз совсем близко, я видел бабьи красные, заскорузлые пальцы, сжимающие простыни, будто в предсмертной судороге, и эту безнадежно желто-серую, так желавшую стать белой ткань. Что их подталкивало к такому безнадежному труду? Вопрос, конечно, совсем не рыбный. Оговорился, хотел сказать, не для нашей знати.  

Наши собственные несчастья, кстати, были заложены исчадьем древнего рыбье-дарвинского помысла. Эти отчаянные, нелепые выходцы на сушу, не карпы, разумеется, когда-то возымели мысль бегать, ходить, а некоторые – даже летать. Вот, блажь-то. И преследуя, или будучи преследуемы непонятной целью, сделали так, что с тех пор и нас, оставшихся в воде, преследует горькая судьба быть преследуемыми этими самыми трансмутантами. А какие были рыбы! Может, я где-то рассуждаю и провинциально, но, во всяком случае, придерживаясь, собственной интуиции, которой лишены всякие там ротаны, чебачья наивная мелкота, вытягивающиеся до ужасающих размеров щуки, караси, одним словом, как я их называю, – головастики (не от слова – голова, а просто по недальновидности и незнания истории). Я лично придерживаюсь неких основополагающих глубинных психологий, свойственным существам океанического происхождения, которым должен следовать всякий идентифицирующий себя с карпом, ибо карп – рыба особая. Не «премудрый пескарь».

Правда, здесь я должен, пока не втянулся в какую-нибудь глупую полемику или воспоминания, сделать одно признание. В общем, может, я и не карп вовсе. Я широк, тяжел, у меня прекрасная, нигде и ничем не покарябанная чешуя. Глаза мои подведены (сделаем себе маленький комплимент) золотом, а сами зрачки и радужная оболочка, знаете, с эдакой поволокой, говорящей о спокойном и мечтательном характере. Я бы сказал, визионерском. Я не ленив, как считают многие отпетые рыболовы. Да, я могу часами сосать какой-нибудь стебелёк или листочек водяного растения, но, чу, – заслышу шорох я, тут же замираю или втягиваюсь в донный ил. И что просто так меня не зацепишь. Тем более, я знаю многие эти рыболовные садистские приёмчики, типа: подманки и прикормыши кашей или хлебом, мякиши теста, в которых таятся смертоносно жалящие тройники. Не, друзья, у меня не тот уж возраст, чтобы клевать на что попало как ваш пресловутый «премудрый» пескарь. Не скрою, я о себе мнения высокого и хоть пенсионного возраста, на “пенсию”, однако, не собираюсь.

Вот только эти гнуснейшие, поганые сети, – это, скажу я вам, самое антирыбное, самое анти-  анти- изобретение этих трансмутантов, о который говорил выше. И от них трудно, бывало, спастись моим бедным сородичам, не говоря уж о мелюзге. Но самое отвратительное – это когда эти недорыбы привозят нас – благороднейших из мира подводного (впрочем, что я всё время поддаюсь их корявому и несовершенному Языку: как может мир быть подводным, если мы всегда именно и только в воде, скажите мне, братия? Мы что, обитаем где-то под водным дном? Под той самой водой, что нас кормит и греет? Что значит этот по их терминологии – подводный мир? Под земной корой, что ли? Ладно, пусть это останется на совести их лингвистических премудростей). Но вот то, что не должно остаться, а смыться их кровью, так это когда они нас – ещё живых, – продают на жестокое поедание, привозя в бочках ли, канистрах и выставляют нас, шевелящихся ещё, на продажу!!! Думаю, нет ничего более варварского. Я даже не укоряю их в погоне за прибылью, но вот эта “выставка”, во время которой мы медленно умираем, это просто ужасно! Уж лучше б сразу…

Теперь, наверно, лишь о грустном. Многие мудрецы наши (я не про того проклятого пескаря!) доживают до глубокой старости. Ну, – до седин, не до седин, – но, по крайней мере, покрываются лёгким таким мшистым пушком. Я сам близок к тому возрасту и горжусь этим хотя бы потому, что не попался ни какие варварские приманки трансмутантов. Я даже как-то бравирую этим, но… уж полночь наша близится. Прудик всё сужается. Все окрестные камыши поломаны – то ли из-за глупого любопытства чадами людскими (как ни хотелось назвать их именем, которыми они зовутся, но приходится), то ли, так называемыми, оформителями “домашнего дизайна”, когда где-нибудь в пустом углу этим “любителям природы” непременно хочется иметь высокий, чаще всего, аляповатый кувшин с тремя высокими стеблями камыша. И непременно, как говорил, с большими нетронутыми молью “микрофончиками”. Кстати, и чада их как раз эти “микрофончики” и привлекали. Что ж…

Наш прудик уже почти ушёл под землю. И мы, наверно, вместе с ним. По крайней мере, хочется верить, что нас не выбросили на осклизлые прилавки. Ведь и у нас – у карпов – есть свой рай. Ну, может быть, раёк, только не балаганный. И Бог есть свой, которого мы всуе не поминали, но так, между собой – Великий Тритон. Звучит, правда?

И напоследок моего столь короткого рассказа, расскажу тоже короткую историю, которая досталась мне по наследству от сына моего деда – Великого Карпа с усами почище гоголевского козака, которую он мне поведал перед тем как… дальше язык не поворачивается. Так вот, вы думаете, все мы такие ленивые и холоднокровные? Нет, и в нас в определённый возраст кровь так и кипит. Так было и с моим огромным Дедом, который обрёл свою не менее великую Карпиху в боях. Тогда, конечно, прудик был огромным прудом, и молодая пара парила, так сказать, по днищу водному, не видя ни достойных соперников, ни преград. И было у них множество детей и внуков, из которых беспощадной волей единственным остался я. Был слух, что Деда прочили на стол к Великому местному Строителю К., только поймать этого рыбного титана никому не удавалось. Снарядили чуть ни спецназ (не знаю, как он тогда назывался), который морскими сетями перегородил весь пруд. Так вот мой Дед, видя, что им обоим не спастись, выплыл на поверхность и лениво-гордо так поплыл. Прямо к рыбацкой лодке. Рыбаки и весь рыбацкий их спецназ просто обомлели. Такое диво к ним само плывёт! Конечно, сети тут же начали сужать вокруг Деда, с натугой подняли его, а он, даже не трепыхнувшись, спокойно лёг на днище лодки и закрыл глаза. Его жена ещё пожила какое-то время (в котором я и появился), а потом тоже поднялась на поверхность, но попала в едва выдержавший Её сачок какому-то прыткому и обезумевшему от счастья мальчугану.

А вы говорите, что у рыб, паче карпов любви не бывает. Ещё как.