Уму всегда было и будет мало, даже бездны, потому что он и есть бездна в облике ума. Она удвоилась, разместившись в ограниченном я, стала для него таинственной вершиной, ибо сама по себе – она сплошное дно, её бесконечность не имеет глубины и смысла, пространства и времени.  Из ничто, бездна превращается в кто, из океана претворяется в волну – играет собой, она неизбывно подымается над хаосом стихий и совершает оборот в очередную жизнь. 

   Порождая я, беспросветное дно становится бездной, хаос – миром, потенция – жизнью, что было ничем, становится всем, безымянное – многоликим, слепое – прозревшим. Тьма собирается в звезду, пустота – в сосуд, пыль – в зеркало, идеи восстают из праха, сны – из беспамятства, смыслы – из абсурда.  Всякий раз уплотняясь во что-то, бездна обретает свою тень – бесконечную возможность всего, она сгущает туман ничего в подвижные образы, вовлекается в собственные сны. 

   Ведь для блаженства, как и для страдания, необходимо ограничение, для света – тьма,  для мира – я, а для  свободы – замкнутость. Нирвана в сердцевине каждого сознания, но без жизни невозможно даже отсутствие, Единое знает о себе лишь разделившись. Бездна сжимается в червоточину, бесконечность сворачивается в конечность и с изнанки рассыпается на малые я, на миры и события, где смерть, разрушение – лишь врата, горловина перехода, вдох-выдох вечности. 

   Сознание бездны – встреча прошлого с будущим, крест неоглядной широты и глубины, спираль света, смещающая горизонт. Оно светится в её разбросанных я, горящих цепью маяков для кораблей возможностей, очерчивающих материки миров, сплетающих сеть реальности – явь снов, организующих порты событий – ульи жизни.  Бездна пульсирует, то концентрируясь в я, то разряжаясь в себя, то обретает разум, то возвращается в хаос, то наполняется снами, то пустеет, её сердце – вращение тьмы и света, сжатие эфира до огня, уплотнение вакуума до энергии, она – ворочающийся сонливый лежебока. 

   Бездна во снах всегда куда-то бежит, к чему-то стремится, не пенимая, что спит, что находится в покое, что время и пространство – лишь фрагменты вечности, что жизни – лишь части её бытия. Она на мгновение просыпается, чтобы вновь заснуть, что ж, не может пробудиться то, что вечно спит, подняться то, что бесконечно распростёрто, разве только во сне. Разве только выстроить иллюзию бодрствования, наблюдения, бесконечно разоблачать сама себя, утешать просветлением и уходить всё глубже во сны, в медитации аллюзий, опускаться на дно нирваны, кивать и подмигивать себе спящей, гладить во сне себя по голове, верить в свою абсолютную разумность, что ничего не зря. 

   Сновидец может расширять свои сны, воспринимать не соло мысли или чувства, но целые хоры, вспоминать о Себе спящем, следить за созерцателем, видеть игру в наблюдателя, оборачиваться к себе до головокружения, хватать хвоста за кот, бездну за я, зрителя за его тень, жонглировать образами, танцевать на шаре метафор или сидеть на кубе философии с молотком и зубилом науки. Можно вгрызаться в бытие, оттачивать ум и смеяться над его заблуждениями, ибо разоблачая сны, он порождает множество новых, он так и остаётся слепым к действительности, ветви реальностей ничего не знают о едином корне, им это и не нужно, разве только погадать на тайну. 

   Можно тысячу раз открывать глаза, не открывая их, прозревать во мраке, быть тьмой, смотрящей в себя, изобличать пузыри иллюзий, но что с этого? Устав от какого-либо сна, можно надеяться на покой нирваны, но она всего лишь абсолютный сон, который тоже проходит, ибо Сновидец вечно бодрствует во снах, течёт по кругу. Бездна порождает и поглощает сама себя, она мириады раз проходит свои лабиринты, усталость – лишь чувство близости выхода в новый сон. 

   Бездна – вывернутое я, когда не ты, а она глядит в тебя, когда ты окружаешь её, когда ты – присутствие, наличие вечности, окутывающая бесконечность, текущее чувство без начала и края, когда она ищет в тебе мысль, как просветление, словно первую звезду в тумане пустоты, в сумерках между ничто и всё. Ум свят, как и тело, как и бьющееся сердце, он тоже сплошной поток, он не виноват, что ты делишь себя на я и бездну, на ты и мир, на тёмную и светлую кровь, ищешь свободу в свободном течении, пытаешься  удвоить себя, совершить выбор, проявить волю, когда она уже проявляется, где ты – лишь свидетель. 

   Ты пытаешься желать в уже имеющемся стремлении, хочешь залезть на голову Богу, влезть в планы самосотворяющейся бездны. Неужели ты надеешься повернуть вспять бытие, опрокинуть то, что и так кружится, остановить то, что и так стоит в центре? Но всё вокруг и есть ты, я и есть пространство всё включающее в себя, самовоспринимающее себя, ты – один из его вихрей, подарок самому себе. Неужели ты хочешь отказать себе в праве быть не только единым, но и уникальным, в частном лице, в твоей перспективе? Ведь благодаря множеству я бездна и становится пространством. 

    Благодаря множеству одиночеств появляется время, движение к единому, к самому себе в самом себе, возникает праздник, буйство красок, перемен, бытие становится жизнью, странствием по вечности, слепое присутствие прозревает, видит миры, цветы своих возможностей. Стоит ли осуждать ромашку за то, что она не роза, чувство за то, что оно не другое, мысли за то, что они не все сразу, мелодию за то, что она не полифония? Зачем спешить, мы куда-то опаздываем, когда впереди и позади целая вечность? Неужто нам мало жить в потоке вечности, нужна её всецелая презентация, река не устраивает, хочется безбрежного океана? Но бездна не хочет быть пустой, необъятной, немой всезнайкой, она стремится быть мудрой, осмысливать свои бесконечные возможности, она любит открывать в себе новый свет.