Проза

МАРС

Илл. к рассказу "Марс": Максим Ильинов

Мне шел седьмой год, а моему брату — пятый, когда мы, как репейники, пристали к бабушке с просьбой завести щенка. Бабушка души в нас не чаяла и согласилась.

Вскоре к нам во двор зашел мужчина и вытряхнул из мешка серый комок. С ворчанием комок развернулся, и мы увидели щенка — настоящего кавказского волкодава. Уши у него уже были купированы, и раны почти зажили. Щенок стоял, широко расставив мощные лапы, и исподлобья смотрел на нас. Мужчина открыл ему пасть и показал, что она внутри черная. Верный признак злобного характера. Назвали его Марсом.

Денег с нас не взяли в память о том, что наш прапрадед завел в станице эту породу собак для охраны в горах отар овец.

Рос Марс быстро. Подчинялся только бабушке, но был удивительно терпелив и даже снисходителен ко мне и брату. Мы ложились на него, называя нашей подушкой. Накрывались его лапами и притворялись, что спим. Пытались садиться на его широкую спину, но он падал на землю, а мы — на него. С удовольствием запускали свои руки в его длинную густую шерсть.

Однажды зимой, когда Марсу уже было три с половиной года, к нам во двор зашел незнакомец. Марс прыгнул ему на грудь, сбил с ног и, став передними лапами на спину, сомкнул челюсти на шее.

На истошный крик вслед за бабушкой я выскочил из дома. Оттянув Марса в сторону и приказав сидеть, бабушка вышла за вылетевшим стрелой мужчиной.

От бабушки я узнал, что геологи проходили по улице, и один из них утверждал, что может взглядом заставить собаку бежать от него. Хвастун решил продемонстрировать свое умение и вошел в наш двор.

Отделался он испугом и синяками от зубов. Высокий воротник тулупа, шапка-ушанка, заправленная под воротник, ослабили укусы. Но если бы Марс сжал челюсти со всей силы, трагедией завершилась бы глупая выходка.

Вскоре все мальчишки узнали эту историю и уверяли друг друга, что уговорили родителей купить им щенков волкодава.

Наступило лето. Как-то бабушка сказала, что мы пойдем к ее старшей дочери. Идти предстояло три километра. Мы вышли из дома, и Марс увязался за нами. Бабушка уступила нашей просьбе, и Марс шел позади нас. Более короткая дорога пролегала рядом с кошарами. Овец должны были пригнать для стрижки на следующий день, и опасности, которую представляли собаки, охранявшие отары, не было. Когда мы приблизились к кошаре, то поняли, что ошиблись.

У плетня, греясь на солнце, лежали собаки. Завидев нас, они поднялись и бросились в нашу сторону. Эта небольшая стая одичавших в горах дворняжек, распаляясь собственным лаем, с возрастающей злобой приближалась к нам.

Бабушка обняла меня и брата и просила не двигаться, а сама стала молиться. Из-за наших спин вышел волкодав. Став впереди нас с поднявшейся дыбом шерстью, Марс издал могучее и грозное рычание. То, что произошло в следующий миг, было неожиданностью. Секунду назад грозная стая упала на хвосты, с поднятыми передними лапами проскользнула по сухой траве и повалилась на спины. Помахивая хвостами, повизгивая и скуля, они показывали полную покорность. Повернув голову, Марс как бы сказал, что можно идти.

Прибежавший на лай отарщик говорил, что нам повезло.

Если в стае одна собака бросается на волка, то остальные разрывают зверя.

«Смелая и верная собака», — хвалил он Марса.

Перекрестившись, бабушка благодарила Бога и нас, уговоривших взять с собой Марса. Всю оставшуюся дорогу мы ласкали нашего спасителя.

СТРАХ

Илл. к рассказу "Страх": Максим Ильинов

В двух кварталах от нашего двора стоял дом, в котором проживали учителя с семьями. Несколько мальчишек из этого дома были моего возраста. К ним приходили дети с других улиц, и собиралась веселая компания.

В тот день увлеченный азартными криками, я подошел к игравшим. Они окружили меня и стали толкать в мою сторону мальчишку. Это было неожиданно, и я испугался. Он ударил меня кулаком в лицо. Заплакав, я пошел домой.

Удар был слабым, но страх и обида большими. Слез хватило на половину пути.

Во дворе мама спросила, почему у меня заплаканное лицо. Я рассказал, и слезы покатились из моих глаз.

Успокоив меня, мама сказала, что если я не научусь перебарывать страх, то вырасту трусом. Меня не будут уважать, и я никому не буду нужен. Ни родителям, ни бабушке и дедушке — никому.

— Ты не хочешь быть трусом? — спросила она. Я отрицательно покачал головой.

— Тогда пойди и побори свой страх. Мама подвела меня к калитке.

— Но как это сделать?

— Подумай сам.

Калитка закрылась за моей спиной.

Я подошел к угловому дому и сел на лавку. Был виден дом учителей. На улице никого не было. Думая о беде, я понял, что смогу победить страх только подравшись с обидчиками. Увидев, что они вышли на улицу, я пошел к ним.

Во мне опять родился страх. Ноги еле передвигались, тело стало ватным, но я продолжал идти. Мальчишки увидели меня и побежали навстречу.

Окружив меня, они кричали, что я, видимо, мало получил, и толкали того, который уже бил, требуя побить еще раз. Я едва сдерживал слезы, но когда он замахнулся, ткнул ладонью в лицо. Неожиданно он заплакал.  Я ударил кулаком, и он заревел во весь голос.

Никто не двинулся с места. Тот, который первым предложил побить меня, пригрозил отлупить, когда я приду на их улицу.

Вернувшись на свой угол и сев на лавку, храбрости в себе не обнаружил. Ничего не оставалось, как пойти и еще раз подраться. Завидев меня, мальчишки уже не пошли навстречу. Это подбодрило, но тут же страх опять отнял силы.

Когда я подошел, все стояли молча. Боясь растерять последние силы, ослабевшей рукой ударил обидчика. Он заплакал. Заводила посылал его сказать матери, что я прихожу к ним драться. Подскочив, ударил его в плечо, и он, заревев громче первого, побежал к дому. Страх исчез, и радость заполнила все мое существо.

Мама, заметив возбужденное состояние, посмотрела вопросительно, и я сказал, что мальчишек не боюсь, что дрался с ними и победил. Мама обняла меня. Мы долго разговаривали. Запомнил, что тем, кто сопротивляется злу, помогает Бог. Мама просила отличать зло от глупости, не общаться с теми, кто поступает плохо, драться только в самом крайнем случае. Никогда не объяснять зло. Понял ли я то, о чем говорили тогда или намного позже, — не знаю. Но то, что смелость и рассудительность необходимо воспитывать в себе самому, усвоил.

Вечером, когда вся семья была в сборе, поужинав, говорили о событиях дня. Я ждал, что мама расскажет о моей смелости, но она словно забыла об этом.

ДВОР

Утро было солнечным и теплым. Побродив по улицам и не встретив ни одного знакомого, я остановился на перекрестке.

Наша станица была основана сто десять лет назад казачьим полком.  Полковым инженером служил немец, и поэтому улицы были прямыми и площадь каждого квартала совпадала с размерами других.

Река, на берегах которой основали станицу, пробивала свое русло в каменистой почве. Размывая более мягкую породу, петляла и в одних местах была узкой и глубокой, а в других — широкой и мелкой. Но прибрежная улица сохраняла безупречную прямоту. В местах, где русло расширялось, деревья были высажены в три ряда. В местах, где русло сужалось, количество рядов увели чивалось, образуя тенистые скверы.

За последние годы из разрушенных войной местностей в станицу приехало много семей. Постройки новоселов удлинили старые улицы и образовали несколько новых. По оставшейся тайной причине эти улицы оказались кривыми.

Рассказываю так долго, потому что, стоя на перекрестке и глядя во все стороны света, не видел своих друзей. Желание веселых игр не осуществилось.

Вернувшись домой, походил по двору и остановился против ворот. Долго и с удовольствием смотрел. Три вырубленные в каменоломне столба, врытые в землю, сверху были увенчаны двухскатной крышей, покрытой красивой плоской черепицей.

Створы ворот из дубового теса, стянутого металлическими полосами, закрывали проем от земли до крыши. Тесовая калитка была ниже. Ее сферический верх вписывался в широкую, толстую дубовую доску, установленную в пазах столбов и закрывавшую пространство между верхом калитки и крышей.

Старые мастера понимали значение пропорций. Образованный воротами и калиткой прямоугольник радовал взгляд.

Забор был высоким. Стояли каменные столбы с пазами, в которые были уложены дубовые доски, плотно прилегавшие друг к другу, и сверху закрытые черепицей. Строили на века.

Насмотревшись, я подошел к маме. Она была занята приготовлением обеда. Безделье всегда сопровождает скука, и я вздохнул. Постояв и придя в еще большее сокрушение, вздохнул жалобнее и громче. Мама обтерла руки и вышла из кухни. Я вышел следом.

— Посмотри на наш двор, — сказала мама. — Ты родился в этом доме. В этом дворе за сто лет до тебя родился твой прапрадедушка. В этом дворе жили его родители и его дедушка и бабушка. Это самое дорогое для наших сердец место. Ты вырастешь, увидишь большие города и, возможно, другие страны, но не будет в твоей жизни места лучшего, чем наш двор. Ты понимаешь меня? Мама усиливала слова, когда говорила «наш двор».

Я понимал и кивнул головой.

— Так почему ты вздыхаешь? Прошу тебя, если захочешь вздыхать, если тебе плохо и скучно в нашем дворе, выйди на улицу и вздыхай там.

Мама вернулась в кухню, а я сел на лавку, стоявшую у стены веранды. Стекла веранды были закрыты большими красивой формы листьями дикого винограда, который рос с незапамятных времен и разбросал лозы до самой крыши. Я знал, что незапамятное время было в 1913 году, когда закончили строительство дома и посадили виноград.

Сидя на лавке и упираясь ладонями в гладкую поверхность доски, я вспомнил рассказанную бабушкой историю. Когда моему прапрадедушке было года три или четыре, а родился он в 1850 году, он нашел интересное занятие. Сидя на лавке, стоявшей на том же месте, на котором стояла лавка, приютившая меня, забивать в нее гвозди.

Бабушка сделала ему замечание, но он продолжал стучать. При попытке отобрать у него молоток, внук ударил бабушку в лоб. Она заохала и, пощупав огромную шишку, побежала за медным пятаком.