Проза

 После полуночи на землю лег иней.

     Странным образом он знал, что слякоть последних дней осени сменится инеем, потом уже будет снег. Иней укрыл крыши домов, увядшую траву газонов. Деревья в отсвете легшего на них серебра напомнили сны детства.

     Он стоял у окна и печально наблюдал за оцепенением природы. Что-то ныло в боку, и существование обволакивало первобытной тоской. Спасаясь от томящего чувства, попытался вообразить себя на снежной вершине, представить, что внизу осталась вся его жизнь: луга и леса зрелости, ещё ниже в тесных ущельях бьется в чувствах река молодости. Попробовал вспомнить именно молодость и думать о ней. Но не вспомнилось, не думалось. Вместо этого пришла мысль о том, что в последнее время всё чаще болит голова, болит тупо, подолгу, с головокружением. Плохо. Инсульт всегда плохо, особенно с отсрочкой летального исхода. Неожиданно пронзило жгучее желание избежать именно этой отсрочки - единственное, что ему теперь хотелось по-настоящему. И он удивился: при очевидном угасании жизненного начала в нём, оказывается, ещё сохранилась некая страстность.

     Были когда-то и у него цели и смысл жизни, но к исходу существования рассеялись словно туман, что отступает не под напором солнца, а под покровом глубокой ночи, когда иней укрывает землю. Он вновь бросил взгляд через окно в ночь – ровное полотно дороги, прочерченное темными следами одинокого автомобиля, на тротуаре петляющие отпечатки ног случайного прохожего. Реклама косметического центра высветила слова "камуфляж седины". Цели, смыслы, и надо же, усмехнулся он, устами парикмахеров глаголет истина. Хотя старость, конечно же, не камуфляж. Старость – преодоление последнего рубежа, преодоление в фатальном одиночестве.

     Оставив мнимую вершину, он ощутил себя там, где и пребывал – на земле. В ожидании вечного холода тосковала укрытая инеем душа. О чём? Об ушедшем навсегда тепле? о несбывшихся надеждах? об утраченной жизни? Или о вечном? Этого он не знал, а только предчувствовал первобытной тоской инея.