Проза

 

 Судьба. Сильно сказано, для человека зачастую довольно и одного её росчерка.

 

     Росчерк первый – Настенька.

     Настенька стояла у окна и глядела на мир. Мир состоял из бетонного забора с хмурым небом да чахлого деревца, сохранившего пару пожухлых листьев на голых ветвях. Картину оживила на некоторое время ворона, она села на забор, потопталась немного, каркнула во всё воронье горло, взмахнула крыльями и улетела, возвращая миру исходное состояние.

     Настенька упиралась одним плечом в стену, под вторым держала костыль. Костыль был великоват, но она с ним сжилась, потому что не знала иного. Он был её первой и единой опорой в жизни. С момента операции, когда её, пятилетнюю девочку, поставили на ноги и научили как-то ходить, прошел месяц. Месяц небывалой удачи в её жизни. Деньги на операцию пришли от столичного воротилы. Дядьке нужен был имидж, и директор дома-интерната уговорила его раскошелиться на благое дело. Бросили жребий и выпал он Настеньке.

     Операцию делали в столичной клинике. Там и одарили костылём на вырост. Кроме костыля политик-бизнесмен вручил Настеньке под вспышки репортерских камер обувку, сработанную под заказ на скрюченные детские ножки, и огромного ворсистого медведя. По возвращении Настеньки к своим пенатам медведь перекочевал в кабинет директора, обувка в кладовую, а костыль остался при ней. И полюбила этот костыль Настенька больше всего на свете. 

     Но минувшей ночью случилось непредвиденное. Настеньке приснился сон, а во сне – мама. Девочка не помнила маму. Да и как помнить, если единственная их встреча произошла в роддоме, там пути и разошлись. Но она узнала маму. Поначалу обрадовалась, потом звала, тянула к ней руки и плакала. А мама только смотрела на неё. Только смотрела, не проронив ни слова. Настеньке хватило и этого. 

     Утром ей показалось, что у тети Клавы мамины глаза. Сейчас тетя Клава размахивала по коридору шваброй. Махнула по кошке, вылизывающей в углу котенка, ругнулась и глянула на Настеньку ровно Рекс, что охраняет сарай у завхоза. Нет, у мамы были другие глаза.

     Визгливым эхом прокатился по коридору голос директорши. Настенька судорожно ухватилась за костыль и поволокла своё тело в палату.

     Ночью Настеньке вновь снилась мама.

 

     Росчерк второй – Колька.

     Колька был голоден, крепко голоден. Батя какой уж год пребывал в казенном доме. Колька его и знал разве что из мамкиных проклятий. Мамка весь Колькин пост пьет. Где и с кем пьет, мальчик не ведает. Но знает что явится, обязательно явится, вот только когда. 

     Колька подобрал за три дня всё, что было в доме, до последней макаронины. И сегодня как голодный пёсик пустился по улицам города в поисках удачи. Он потолкался некоторое время у входа в супермаркет, но охранник отогнал, пробурчав: мальчик, иди к маме, не путайся под ногами. И Колька пошел. У перекрестка на него едва не наехала машина, но обошлось.

     Колька путешествовал по улице и везде находил для себя интерес, иногда даже забывая про сосущее ощущение под ложечкой. Слюна же выделялась самопроизвольно, и он  лихо сплевывал на тротуар, как делают это взрослые. Колька видел.

     Вдруг до него донеслись запахи. Жарили пирожки и жарили где-то рядом. И Колька пошел на запах, а тот вывел его к затрапезной харчевне. Запах по честности был отвратителен, дым шел от масла не сменяемого в жаровне наверно с прошлого месяца. Но это для нас, сытых.

     Колька пристроился у открытого окна, из которого истекал дым, и стал вдыхать. Обострённый нюх его уловил среди гари запах мяса. В самом деле, жарили и беляши с мясом неведомого происхождения.

     Подошел мужик, взял у торговки бутылку пива и беляш, стал есть. Заметил Кольку, усмехнулся и осведомился:

     - Жрать охота?

     Колька сглотнул слюну. Мужик купил два пирожка, протянул Кольке:

     - Бери, пацан, с картохой.

     Колька робко взял и тут же поспешно ухватил пирожок зубами.

     - Как зовут? - поинтересовался благодетель.

     - Колька, - сквозь набитые щеки отозвался мальчик.

     - Колян, значит, - взгляд цепкий, жесткий. - Маловат ещё для дела, но не х…, подрастешь, если матка голодом не заморит.  

     И засмеялся:

     - Запомнил своего кормильца?

     Колька в ответ утвердительно мотнул головой. Мужик допил пиво, потрепал Кольку по щеке, развернулся и ушел.

     Кольке мужик понравился, сытный такой.

 

     Росчерк третий – Артур.

     Артур скучал. Всё утро гонял по усадьбе на своём электромобиле – пугал кошек, птичек. Надоело. Всё надоело, особенно прислуга. По телефону приходила мама, не то из Ниццы, не то из Монако. Мама вечно в разъездах. Когда папа бурчит по этому поводу, мама ему кричит: забирай свою блошиную долю и уматывай. Папа не забирает и не уматывает.

     Артур погонял ещё немного кошку, теперь уже ногами, и позвонил папе. Папа ответил не сразу, пришлось ждать. Артур пожаловался: скучно. Через минуту запиликал телефон у бонны. После этого усадьба засуетилась, подали лимузин. Артур с бонной уселся на заднем сидении, впереди сел охранник. Бонна тараторила, охранник молчал - он всегда молчит, наверно язык отрезали. Папа часто кричит прислуге: держите язык за зубами, не то отрежу.   

     Приехали в магазин, народу в магазине - одни продавцы. Артур долго выбирал, выбрал робота. Классный робот - больше Артура в росте и немного страшный. Страшный, но послушный: в магазине настроили и приказали подчиняться Артуру.   

     Вернулись домой. Теперь кошек и птичек гонял робот, а Артур ему приказывал. Кошки разбежались, птички разлетелись, бонна была рядом. Робот гонял бонну.

     К вечеру явился папа. Вначале из джипа выскочили две легавые, потом выполз и папа – живот явно мешал папе. Прислуга суетилась, выгружая части туши. Папа взял оленьи рога и отправился к себе. Артур за ним. Папа вошел в спальню, приложил рога к стене над кроватью и громко рассмеялся. Увидев Артура, спросил:

     - Ну как тебе?

     От папы пахло костром. Артур топнул ножкой и закричал обиженно:

     - Ты же обещал взять меня на охоту.

     Папа поднял Артура на руки, дохнул коньяком:

     - Не слюнявь мозги, сынок, наохотишься ещё. И запомни, мы хозяева жизни.

     Смешной у Артура папа. Какие же они хозяева жизни.