Проза

Мир был громадным, наполненным, интересным. Посреди мира рос мальчик Андрюша. Маленьким он носился по сибирским сиреневым сопкам, смотрел вдаль и не интересовался огромным миром, который прячется в этой дали и который наполнен всякой всячиной. Он не обращал внимания на невероятную красоту, которой хвастался перед Андрюшей мир природы. Он провожал длинные гудящие поезда, и тут же забывал о них. Интересно ему было смотреть себе в глаза. Для этого он закрывал их руками и указательными пальцами давил себе на веки. И тогда темнота закрытых глаз начинала редеть сиреневыми и голубыми проблесками. Проблески мерцали, затем превращались в спирали, и спирали эти через причудливые узоры неслись куда-то далеко-далеко. Вместе с причудливыми мерцающими узорами неслось со скоростью света сознание Андрюши к зияющему неведомому провалу… -

…Время улетело, маленький мальчик Андрюша вырос в великую эпоху войн и раздора, эпоху великой брани за человека и его судьбу. Люди бились – кто за свои идеи, кто за свою жизнь. Для многих это было одним и тем же. Последняя мировая война грозилась разгореться со дня на день.

Доктор метафизических наук, профессор Андрей Владимирович, уехавший на фронт три месяца назад, сидел на небольшом холме и провожал взглядом гуманитарный состав. Точно так смотрел он когда-то на поезда маленьким мальчиком с вершины сопки. И как тогда, так и сейчас ему не было дела до того, куда уходит состав. Андрей Владимирович был занят совсем другим...

Он уже три года как не занимался наукой, по крайней мере академической наукой. В один день – в одно неуловимое мгновение! -  он бросил всех близких, коллег, университет, и ушел из дома. Год он пробыл в полузабытом горном монастыре, который не был отмечен на карте. А когда началась война, ушел на фронт. Андрей Владимирович рассуждал так. –

Культура достигла высшей степени своего развития и устала сама от себя. Еще больше устал я от культуры. Я хочу выбраться из неё, сбежать. Куда? Где теперь нет культуры? – Либо в пещере, либо в поле. В пещере монахи и Бог, в поле – воины и диавол.

Так он думал. И Андрей Валерьевич сперва ушел в пещеры, забрался в их глубину и просидел в этой глубине год. Но это не устроило его, и из пещер он вышел в поле. И тогда подумал так. –

Интересно, что хотя ни в пещере, ни в поле нет культуры, тем не менее культура использует и то и другое, эксплуатирует для себя и пещеру, и поле – и молитву, и войну, и Бога и диавола.  Хотя культура не идет в пещеру к монахам и не сражается в поле вместе с рядовыми. Монах молится не культуре, и воин думает не о Вагнере во время боя… Но высшая степень развития культуры знаменуется самоотрицанием, озверением, даже высшей степенью озверения и жестокости.

Так и случилось. В одно мгновение грянула самая жестокая война, какую только можно было представить. Люди убивали друг друга хладнокровно, но во имя высших идеалов, которыми они неимоверно мучились и страдали за них, страдали ими, убивались ими, упивались их красотой, силой, их правдой, их высотой… Весь земной шар был охвачен этой войной. Возрожденные идеологии прошлого: фашизм, симфония Церкви и государства, сионизм, федоровство, коммунизм, - все они с новой силой сталкивались друг с другом в трудах мудрецов, писателей, журналистов, профессоров… И пока споры между идеологиями всё утончались и становились изощреннее, реальные сражения на поле боя становились еще более жестокими и кровопролитными. В конце концов, война распространилась настолько, что места для кабинетных споров не осталось вовсе, и все те многочисленные профессора, идеологи и мудрецы, которые яростно спорили в кабинетах и обеспечивали мотивацию на идеологическом фронте, вынуждены были перестать спорить словами и продолжить свой спор штыками и автоматами.

Через какое-то время в пылу боя были позабыты сверхутонченные идеологии и причины раздора.  Мотивация идеями сменилась другой мотивацией. Освинев от крови, люди продолжали проливать её с прежним запалом, не успевая стареть и уставать, потому что те, кто уставал, падал замертво, а новобранцы вступали в битву с новым запалом, который тоже через какое-то время тратился, и снова люди падали замертво.

Последний удар чистого грома, новейшего изобретенного супероружия, способного использовать силу самой природы, удесятеренную ядерными человеческими ресурсами, прогремел неподалеку от восточно-сибирского фронта, а ареале ставки сибирского главнокомандующего, адъютантом которого в последние дни войны был назначен Андрей Владимирович. После удара началось наступление. Телепортировавшись в тыл, вражеские боевые машины атаковали в самое незащищенное место. Бойцы были захвачены врасплох. Это был, возможно, последний большой бой на планете, поскольку с других фронтов передавали, что наступившая ядерная зима прервала крупномасштабные боевые действия в Европе, а северная и южная Америки вынуждены были временно приостановить военные действия в силу аномального цунами, захлестнувшего большую часть обоих континентов.  А других континентов на планете к тому времени уже просто не было.

Андрей Владимирович упал, раненый в грудь и в голову. Он лежал, закусив ком земли и корчась от боли. Глаза, набитые землей, вдавились куда-то глубоко в недра, и следили внимательно за вспыхнувшим в этих недрах огоньком. Бой вокруг был незаметен Андрею Владимировичу, солдаты тоже не замечали его как мертвого и продолжали стрелять, резать, колоть. В это время взгляд Андрея Владимировича, вдавленный в мягкую землю проезжающим танком,  понесся куда-то далеко, уцепляя за собой все его существо, почти телесно, в глубочайшую высоту; но посреди вспыхивающих разноцветными огнями вселенных, уничтоженных сознаний и ярко-красных рек, струящихся то вверх, то вдруг срывающихся в бездну, Андрей Владимирович  ощущал за спиной внезапную пустоту, из которой он несся на скорости света к неведомому мерцающему сиянию…

Мир тем временем пустел с каждым мгновением. И в одно из мгновений вдруг вспыхнуло зеленеющее пламя, пронесшееся с непредставимой скоростью по всему земному шару. И в это мгновение затихло все. Андрей Владимирович сумел обернуться, но это заветное  мгновение тогда уже прошло, и вслед за ним прошли миллиарды мгновений, за которые по всей планете успели установится абсолютная бесчеловечная тишина и мертвенная пустота. Андрею Владимировичу показалось, что от брошенного им в эту пустоту взгляда в этой пустоте что-то содрогнулось и от содрогания этого в бескрайних просторах пронеслось тихое эхо. Это содрогающееся эхо от его взгляда унеслось вдаль, пронеслось по всему зопустевшему земному пространству, заглянуло в пустой дом Андрей Владимировича, прошлось по комнатам, и затем улетело далее куда-то; а Андрей Владимирович вернулся к полету, в котором он бесконечно приближался к чему-то неведомому,  потустороннему для всего бывшего и небывшего, затмевающему все бывшее и небывшее. «Не бойся» - сказал кто-то ему, и он перестал бояться.  И вдруг в этот миг – столкновение, которого Андрей Владимирович не почувствовал. Он открыл глаза – и увидел багровую сопку вдалеке, синее небо и железную дорогу, а по ней раздавалось тутуканье. Уходил вдаль поезд.