Проза

Самые заботливые мамаши

Домой приходим полностью вымокшие. На улице разыгралась непогода. Отец растапливает печь, ставит чайник, а я наскоро переодевшись, устраиваюсь поудобнее на кровати с энциклопедией в руках.

Оказывается, моржи размножаются очень медленно. Самцы становятся половозрелыми лет в восемь-десять. Но участие в спаривании принимают лишь около пятнадцати лет от роду, когда достигают полного физического развития, набирают силу и вес и в состоянии соревноваться − драться − за самок, готовых к размножению только к десяти годам. Считают, что у тихоокеанского моржа ежегодно плодится не более пяти процентов самок, большинство же − один раз в три или даже четыре года. Беременность длится больше года, и детеныш рождается − двойни встречаются редко − примерно в те же сроки, что и спаривание, − в апреле-мае-июне.  

Новорожденный достигает длины чуть больше метра и весит в среднем шестьдесят килограммов, имея уже толстые складки кожи, поросшие сравнительно густым и длинным (до сантиметра) мягким серебристо-серым мехом, который через пару месяцев сменится короткой, жесткой и более редкой бурой шерстью.

В первые дни жизни моржонок, если не сосет и не ползает по громадному телу матери, то спит у нее на спине − это самое безопасное место, когда вокруг взрослые гиганты. На лежбищах взрослые и дети очень плотно лежат. И если напуганные животные устремляются к морю, не разбирая дороги, толкаясь и наступая друг на друга, маленькие моржата могут погибнуть под этой лавиной тяжелых тел. Малыш даже перемещается вместе с матерью, когда она ныряет за кормом, крепко держась ластами. А молочко сосет, лежа на льдине или на берегу, а иногда и расположившись «вверх ногами» в воде. Как уж придется! Молочное кормление бывает длится до двух лет, пока у моржонка не отрастут достаточно длинные клыки. чтобы можно было самому добывать корм.

Моржиха считается самой заботливой матерью среди млекопитающих. Даже отдыхая, она ни на минуту не спускает глаз с детеныша, и если какой-то морж оказывается чересчур близко к нему, немедленно его атакует. При любой опасности не уходит с лежбища, если малыш не может сойти в воду. А к воде моржата не проявляют никакой врожденной склонности. И матерям приходится сталкивать малышей в море насильно, и они барахтаются с жалобными криками, пока сердобольные мамаши не втащат их назад. Однако несмотря на это, уже в возрасте одной-двух недель детеныши неплохо чувствуют себя в воде. Но, даже научившись хорошо плавать, продолжают ездить у нее на спине или загривке, держась за маму ластами, или она сама их носит, нежно прижимая к груди. Если мать погибает, моржонка обычно «усыновляют» другие самки.

Во всём виноват человек

За чаем отец рассказал, что раньше тихоокеанских моржей было очень много в Чукотском море, у берегов Камчатки. Преодолевая на льдинах расстояния до трех тысяч километров, они мигрировали на зиму в центральные либо южные воды Берингова моря. Но в 18-19-м столетиях началось их массовое истребление, как ценного промыслового объекта, из-за жира ворвани и, конечно же, моржового клыка. Одно время популяция находилась под угрозой исчезновения. Животное было взято под защиту правительств в России, на Аляске и в США. Сейчас поголовье постепенно увеличивается и составляет приблизительно двести тысяч особей. Промысловая добыча моржей запрещена повсеместно, и охота на них разрешена только коренным северным народам.

Разбушевавшийся к ночи шторм утром затих, и солнце озарило ослепительным светом, припекая так сильно, будто хотело компенсировать недостаток тепла за вчерашний день. Прохаживаясь по песчаной косе, я с любопытством всматривался в даль. Затем не спеша двинулся в сторону хребта, наслаждаясь теплым ветерком и ярким солнышком, не так часто радующим камчатских жителей своим теплом.

Пройдя метров пятьсот, хотел было повернуть назад, как вдалеке на берегу заметил какое-то возвышение. «Странно, − подумал я. − В этом месте его не должно быть». Я точно помнил: берег всегда был ровным, и только лишь куски древесины, так называемый плаун, изредка выбрасывало на косу. Но это не плаун.

Приблизившись, замер поражённый: передо мной распласталась огромная туша мёртвого моржа. Гигант лежал, наполовину зарыв широкую морду в песок. Шея, грудь и плечи в сплошных шишкообразных, бородавчатых утолщениях − это был самец. Верхушка одного клыка отломана, а второй и вовсе отсутствовал. Я осторожно прикоснулся к шкуре. На ощупь она оказалась холодной, необычайно плотной и жесткой, на вид − морщинистой, покрытой глубокими бороздами, похожая на кору старого дуба, вытершаяся, без признаков волосяного покрова; на плечах, вокруг шеи и на груди свисала тяжелыми и толстыми складками. Ласты морского гиганта напоминали огромные кисти человека, и казалось, будто исполин, устав, прилег отдохнуть. Сбоку в брюхе зияла глубокая рваная рана.

Мне стало не по себе, и я опрометью бросился домой. Чуть отдышавшись, рассказал отцу, что неподалеку обнаружил мёртвого моржа и взахлёб стал делиться своими впечатлениями. Он как-то странно посмотрел на меня, тихонько погладил по голове и произнес приглушённым голосом:

− Знаешь, Андрюша, во всём виноват человек. Зверь невиновен − он просто хочет жить так, как может.

По некоторым данным, моржи могут достигать сорокалетнего возраста. Скорее всего, они живут и дольше, но, утрата годичных колец по мере стачивания бивня у стариков не позволяет точно установить продолжительность их жизни в природе. Самая большая смертность у моржей по разным причинам наблюдается в младенчестве. Около шести процентов взрослых особей гибнут ежегодно по вине человека.

В природе же есть только два хищника, достаточно сильных, чтобы справиться с этим зверем. Безусловно, опасный враг, способный разорвать пополам морскую свинью или морского котика, − косатка, или кит-убийца. Единственный способ спасения − выбраться на сушу. Но гораздо чаще молодые моржи становятся жертвой своих главных естественных врагов − белых медведей, самых крупных хищников в мире. И более того, границы обитания этих животных почти совпадают. Правда, в основном, медведи опасны для молодняка и самок с детенышами, так как нападение на крупного самца дело хлопотное и невыгодное. Обычно «охота» происходит по одному и тому же сценарию: медведь вносит панику в стадо, моржи, спасаясь, сами могут ранить и задавить друг друга, а хищнику остается лишь воспользоваться добычей. Также моржи часто страдают от наружных и внутренних паразитов.

Прошла неделя и как-то, играя на берегу моря, сквозь шум разыгравшихся волн до меня донёсся знакомый клич:

− Ургргрррр, ургргррр! − И затем чуть тише: − Эгррррр грррр.

Я вскочил на ноги и, всматриваясь вдаль, увидел знакомые очертания удивительных, сильных морских животных − моржей.

Они вернулись на своё старое лежбище!

Голец-молодец

С того самого времени, как я оказался на Камчатке, в нашем доме не переводилась разная живность. Отец с детства старался прививать мне любовь к «братьям нашим меньшим», и у нас всегда находили кров и еду бездомные коты, собаки, птицы, рыбы, а, переехав в поселок, мы завели у себя хомячков. Но об этом чуть позже. Мои карманы постоянно были набиты корочками, зерном, семечками, пакетиками с костями и другими объедками с нашего скудного стола (однако, отец поощрял это «хобби») для всех бродячих и бесприютных существ: кошек, псов, галок, ворон, воробьев, голубей…

Отчётливо запомнился один, не совсем типичный случай проявления отцовской любви к живым существам. Мне, наверное, было лет восемь, когда отец в трехлитровой банке принес домой живую рыбу. Она лениво помахивала хвостом и еле-еле шевелила плавниками. Тяжело дыша и широко раскрыв рот, бедная живность жалобно уставилась на меня выпученными глазами.

− Это голец, − пояснил отец, заметив мой удивленный взгляд. − Хищная речная рыба, предпочитает чистую свежую воду. Черт знает, как он оказался в нашей лагуне. Я поймал его руками на мелководье. По-видимому, он ослабел от морской воды из-за избытка соли.

Отец тут же притащил из коридора большой таз и, налив чистой пресной воды, выпустил гольца. Рыба сразу же стала активней плескаться, ощутив более привычную для себя водную стихию.

Целый день я крутился возле питомца, бросая в воду кусочки хлеба. К вечеру решил немного отлучиться: захотелось прогуляться по берегу и посмотреть солнечный закат. Огромное, багровое, словно разрезанное на куски острыми облаками, светило медленно тонуло у самого горизонта в океанских водах. Это было удивительное, незабываемое зрелище! Такой красоты мне не приходилось больше видеть нигде.

Хищник хищника съел

Вдоволь налюбовавшись заходом солнца, я вернулся домой и сразу же с порога почувствовал что-то не так. Сердце мое невольно дрогнуло от нехорошего предчувствия. Быстро скинув куртку, я вбежал на кухню – таза на месте не было. Отец стоял, отвернувшись лицом к стене, и молчал.

– Папа! Где голец? – со слезами в голосе спросил я.

Отец полуобернулся и, не смотря на меня, тихо сказал:

 Андрей, ты не злись, пожалуйста. Я не уследил, и Дуська съела его. Я и не ожидал. Ведь она сытая. Зачем он ей нужен? Инстинкт охотника, видимо, сработал.

Дуська – наша ленивая кошка, почти всё время спавшая на запечке и не проявлявшая интереса ни к чему кроме еды. Мы, бывало, с отцом совсем забывали про неё, и тогда она сама напоминала нам о своём существовании скрипучим долгим криком. Мышей Дуська совсем не ловила, и, как говорил отец, ей хоть за шиворот мышь положи, она не посмотрит. И вот эта лентяйка сотворила такое! Я не знал, что мне делать: поколотить эту бесстыжую кошку или вообще выгнать её на улицу – пусть идёт куда хочет. Мне очень было жаль несчастного гольца, ведь за день я к нему привык, и даже мысленно разговаривал с ним, успокаивал и всячески подбадривал. Мне казалось, что ему у нас гораздо лучше, чем в холодной воде лагуны – спокойно и сытно. Я и не думал тогда, что же дальше будет с этой рыбой. Сколько времени вот так она будет плавать в тазике и страдать?

– Дуська конечно напакостила, – говорил отец за ужином. – Но ведь она хищник, против природы не попрёшь. Видит: добыча – и схватила.

– Пап, так ведь и голец – хищник. Это что же выходит: хищник хищника съел.

Отец улыбнулся и, потрепав меня по волосам, сказал:

– В мире животных, Андрей, выживает сильнейший. Не грусти по гольцу. Так и так что за жизнь ему была плавать в тазике – одно мучение.

Вечером, уже перед сном, я вспоминал слова отца про тяжёлую жизнь в неволе нашего гольца, и понемногу успокаивался, хотя конечно мне до слёз было жаль бедолагу.

Я, повернув голову в сторону печи, вгляделся. Оттуда, не мигая, на меня смотрели два зеленых огонька. «Дуська тоже не спит», – подумал я. – Переживает, небось».   

(Продолжение следует)