Проза

Сюрприз… с мазутом

Ровно через две недели после случая с гольцом утром, придя с дежурства, отец прямо с порога радостно закричал:

− Андрюша, смотри: кого я принес! − В длинном, заляпанном снизу мазутом плаще и больших кирзовых сапогах, быстрым шагом он подошел к моей кровати и, отогнув матрас, присел на краешек.

Я хорошо его слышал, но открывать глаза не хотел, а тем более вылезать из теплой постели. Неприятные чувства, оставшиеся в моей душе после неудачного дня рождения, еще были свежи в памяти и время от времени выплывали наружу.

Однако отец настойчиво теребил меня за плечо. От него едко пахло водорослями и мазутом.

− Ну, вставай же, соня! Посмотри, сынок, кого я тебе принес. − Любопытство пересилило, и я все же приоткрыл глаза: в руках отец держал маленькую уточку, с головы до ног испачканную в мазуте.

− Я поймал ее под пирсом. Она попала в мазутное пятно и не могла двигаться, а только жалобно крякала, призывая на помощь. − И, словно бы подтверждая сказанные отцом слова, птичка вдруг слабо подала голос:

 − Кря-кря-кря! Кря-кря-кря! − Откинув одеяло и прогоняя остатки сна, я выскочил из кровати. Смеясь, затараторил без остановки:

− Как мы ее назовем? А где она будет жить? А что она любит есть? − Вопросы так и срывались с моего языка.

Отец, обрадовавшись, что холодность и натянутость наших с ним отношений наконец-то исчезла, облегченно вздохнув, широко улыбнулся. Он видел, что мне очень понравилась уточка. Скинув плащ и стащив сапоги, не спеша умылся и, вытирая полотенцем красные обветренные руки, произнес, довольно усмехаясь:

− Андрюша, она будет жить на печке. Но вначале ее надо постараться отмыть от мазута. Странно, как она вообще оказалась на морском побережье?

Широконоска

Утки − водоплавающие птицы, но большинство их видов обитают не в морской, а в пресной воде. В кладке обычно 7-11 белых с желтоватым оттенком яиц. У этих птиц плотное, в основном, бежево-коричневого цвета оперение, которое отлично помогает им сохранять тепло. К тому же, благодаря жировой смазке, оно обладает водоотталкивающими свойствами. Утки прекрасно приспособлены для плавания: их лапы имеют три соединенных перепонками передних пальца и свободный задний. Клюв этих птиц более плоский, чем у гусей, и им удобнее вылавливать из воды пищу: насекомых, червей, ряску, водоросли и семена разных растений.

Наша же уточка оказалась обладательницей широкого лопатообразного клюва; оттого и называлась широконоской. Этот вид уток относится к перелетным птицам, встречаясь на озерах и в широких поймах рек стаями, парами и, даже, в одиночку. Вполне вероятно, что наша гостья случайно могла залететь на морское побережье.

Мы с радостью принялись за облагораживание внешнего вида своей подопечной. Отец слегка подогрел воду, и, осторожно опустив птичку в таз, стал промывать ей темные, перепачканные, слипшиеся друг с другом перышки одно за другим. Я вовсю старался ему помогать, подбегая то с одной, то с другой стороны. Поливал уточку сверху водой из кружки. Бедная, напуганная, она даже не пыталась вырываться, а лишь тихонько покрякивала, нахохлившись и устало прикрыв глаза.

После купания отец закутал птичку в полотенце и положил на запечек. Тут же забравшись на табурет, я стал внимательно ее рассматривать. Средней величины самочка, несколько меньше домашней утки, была окрашена в рыжевато-бурый цвет с темно-коричневыми пестринками.

Отец накрывал на стол. Вытащив из холодильника большой кусок сала, нарезал его толстыми ломтями и кинул на сковородку. Оно зашипело, зашкворчало, распостраняя вокруг приятный, соблазнительный запах сытости. Потом вбил три яйца и прикрыл сковороду крышкой. Отрезав от буханки несколько больших кусков хлеба и почистив три луковицы, позвал меня завтракать.

Нехотя я слез со стула. Быстро покончив с едой, несмело взглянул на отца. Заметив направленный на него мой растерянный взгляд, он все понял. В его серых глазах промелькнула улыбка, и, звонко рассмеявшись, он сказал:

− Ну иди уж, посмотри…

Мне хотелось погладить уточку, притронуться к ее чистым мягким перышкам, услышать смешливое «кря-кря», но птичка, по-видимому, очень устала. Испытав стресс и сильно переволновавшись, она не шевелилась, а вскоре и глаза прикрыла. Наверное, задремала.

Как можно тише соскочив с табуретки, я подбежал к отцу, чтобы сообщить ему последнюю «горячую новость»:

− Уснула.

− Ну вот и хорошо! Пусть поспит, бедолага. Досталось же ей сегодня…

В постоянных хлопотах и заботах о нашей новой подопечной незаметно проходил день за днем. Однако, Эмма, так мы назвали нового члена своей семьи, несмотря на все наши ухаживания, чувствовала себя неважно. Если в первые дни она еще хватала клювом хлебные крошки, мушек, червячков, кусочки водорослей и маленьких рыбешек, которых я специально для нее бегал ловить на залив, то к концу недели совсем перестала есть. Лежала, тихонько покрякивая, будто стонала, жалуясь на что-то, и с грустью посматривала на нас желтоватым глазом.

Мы никак не могли понять, что же могло случиться? Пока в один прекрасный день в нашу избушку не заглянул сосед. Он ввалился внезапно, принеся с собой запах свежей морской рыбы. Заметив нового жильца, оглядел уточку, покачал головой и, наконец, поглаживая роскошные усы, воскликнул с видом знатока:

− Ну, вы даете?! − Утка должна жить в воде, а вы ее на печку поместили. Юмористы, да и только! − Он сочно, заливисто рассмеялся и, потрепав меня по русой голове, сказал: − Приходите вечером ко мне в шашки играть.

После его ухода отец поставил посреди комнаты оцинкованную ванну, наполнил ее до середины водой, и мы осторожно опустили туда нашу Эммочку.

Что тут началось! Уточка носилась по водной глади с таким азартом и кряканьем, что брызги летели во все стороны. Невольно поддавшись птичьему веселью, и мы с отцом звонко расхохотались, счастливые и довольные.

Будь счастлива, Эмма!

С тех пор я каждый день менял своей подопечной воду и четко следил, чтобы температура в ванне не поднималась выше двадцати градусов. Как только Эмма стала принимать водные процедуры, она сразу же быстро пошла на поправку.

Птичка вовсю освоилась у нас и расхаживала по дому, как полноправная хозяйка. Переставляя коротенькие лапки, забавно переваливалась при ходьбе то на одну, то на другую сторону. С нескрываемым любопытством, написанным на всем ее облике, совала свой широкий нос везде, где только могла достать. Но особенно ее привлекали любые емкости с водой. Чуть зазеваешься − и уже перевернула или расплескала что-нибудь. Проказница еще та была!

Однажды отца не было дома, и я, с интересом наблюдая за барахтающейся в ванне уткой, с горечью подумал: «Жалко ее, мало ей тут места. Может отнести к лагуне. Пусть поплавает там на просторе». Быстро одевшись и прихватив с собой длинный моток веревки, помчался с уточкой под мышкой к берегу.

Стояла относительно теплая для камчатского лета погода. Тихоокеанские волны лениво набегали одна на другую. Иногда, правда, налетал резкий порывистый ветер и начинало штормить. Солнце то выглядывало из-за низко нависших туч, то тут же небо затягивалось мутной дымкой, сквозь которую трудно было что-либо рассмотреть. Внезапно ветер стих, и по поверхности моря, быстро густея, пополз плотной серой материей туман.

Едва я выбежал на берег, как сапоги тут же увязли во влажном песке. Не обращая внимания на такие мелочи, постарался как можно ближе подойти к кромке воды. Сдвинув вечно налезавшую на лоб вязаную синюю шапку на затылок и поправив съехавшие очки, принялся за выполнение своей благородной миссии. Привязав один конец веревки к утиной лапке, бережно спустил птичку на воду.

Уточка, коснувшись морской глади, замерла на секунду. Затем, истосковавшись по большой воде, смешно перебирая лапками, медленно, боязливо поплыла, видимо, еще не веря своему счастью. Осмелев, стала нырять, с наслаждением барахтаясь, забавно тряся хвостиком и крутя головой, становясь на воде во весь рост и окатывая себя множеством брызг.

Неожиданно, видимо, почувствовав свободу и простор, склонила голову к воде, картинно подняв хвост и крылья, а затем, резко выпрямившись, стала быстро удаляться от берега. С такой скоростью, что вскоре и вовсе исчезла из моего поля зрения, растворившись в дымчатой пелене тумана.

Веревка продолжала разматываться, а я стоял в раздумье: «Сейчас Эмма счастлива. Она вернулась в свою родную стихию, где ей хорошо и привольно. Неужели я смогу притянуть ее назад и снова посадить в тесную ванну?»

 Внезапно налетевший порыв ветра чуть не сбил меня с ног. Но я крепко держал в руках бечёвку. Мне было жаль расставаться с полюбившейся уточкой, но ещё больше не хотелось сделать её жизнь несчастной. Мне тут же захотелось обрезать бечёвку и отпустить утку на свободу. Однако в самый последний момент я понял, что уточка будет страдать с такой длинной верёвочкой, привязанной за лапку. Она не сможет жить полноценной и радостной утиной жизнью. Если бечёвка вдруг зацепится за что-нибудь, то птица погибнет, ведь самостоятельно ей ни за что не освободиться.

Я стал осторожно подтягивать верёвочку. И вдруг почувствовал резкий рывок. Утка, решив, что её не хотят отпустить на свободу, а лишь на время пустили поплавать, стала дёргаться и отчаянно, тревожно крякать. Я всё быстрее сматывал бечёвку, а на другом её конце отчаянно билась в попытке освободиться маленькая уточка. Мокрая и взъерошенная, она, наконец, возникла из густого тумана. Я бережно взял её в руки. Однако она, словно обезумев, стала щипать меня толстым клювом и, не переставая, крякала, будто плача на своём утином языке. Я никак не мог нащупать её лапку, так как птичка беспрестанно дёргала ими, и я боялся причинить ей боль. В конце концов, нащупав узелок, дёрнул за бантик – и освободил лапку. Уточка тут же затихла, будто поняла, что теперь её больше не обманывают. Я, прижавшись лицом к мокрым пёрышкам и поцеловав птичью головку, осторожно опустил утку на воду. Некоторое время она сидела, покачиваясь на волнах, будто не веря в своё освобождение, и лишь затем не спеша погребла в густую стену тумана. Я стоял и смотрел как маленькая уточка Эмма, которую мы успели с отцом полюбить всей душой, уплывает навсегда.

− Будь счастлива! − прокричал я вдогонку, пытаясь прорваться сквозь дымку тумана. − Не забывай обо мне, Эмма!

Мои прощальные слова разлетелись по берегу лагуны, словно морские брызги, и подхваченные шаловливым ветерком унеслись в морские дали.

Далеко в океанских необъятных просторах, за густой серовато-белесовой пеленой тумана мне послышалось в ответ благодарное радостное кряканье…

(Продолжение следует)