Проза

Повесть

(Продолжение)

 

 

 

Моему дорогому другу Татьяне Моисеевой

с благодарностью посвящаю…

 

 

Начало похода в тундру

 

Во второй половине лета мы с отцом отправлялись обычно в тундру на промысел. В это время там поспевало множество ягод и грибов. Правда, мне нравилась лишь морошка, но она созревала к августу, а сейчас в июле вовсю радовали сборщиков другие дары тундры: брусника, шикша (водяника), голубика.

Рано утром, еще до рассвета отец потряс меня за плечо:

– Вставай, Андрей, пьём чай и выходим, путь не близкий.

Ещё совсем темно, я отчаянно зеваю, и спать хочется так сильно, что ноги буквально подкашиваются. Отец шагает бодро, на спине связанные верёвкой весело брякают вёдра. Я тащу скатанные для удобства в один рулон полотняные мешки. «Зачем нужно столько мешков? – я не мог понять.

Выходим на прибрежную косу. Море ворчит в темноте, такое ощущение, будто мы его разбудили и теперь оно недовольно бурчит на нас. Вздыхает, словно огромный гигант, сопит в темноте, ворочается, пытаясь с силой обрушиться на тех, кто нарушил его покой. Я на всякий случай отхожу подальше от воды. Отец же наоборот смело идёт по самой кромке, шлёпая сапогами по влажному песку.

– Что страшно? – спрашивает он и смеётся.

«Чего смешного, – думаю я про себя. – Конечно, взрослому ничего не страшно, а вот был бы он маленьким, тогда бы я посмотрел».

Утренний ветерок отчаянно ворошит мои волосы, бросая в лицо солёные брызги. На горизонте режется белая яркая полоса – рассвет. Мне не так страшно. Схватив мокрый камешек, я размахиваюсь и бросаю его в воду. «Бульк»… и снова тишина.

 Небо постепенно светлеет, и вот уже первые птицы реют поодиночке над морской гладью. «Ах-ах-ах…» – я узнаю по пронзительным крикам чаек. Эти проныры всюду поспевают первыми. Острыми, белыми с чёрной каймой крыльями они, словно ножами, вспарывают тёмную спину моря. Чаек я не люблю, не нравится мне их сварливая песня. Но сейчас я даже рад им, всё-таки живые существа. Позже появляются альбатросы. Они бесшумно невидимками проносятся над морской гладью, но в светлом небе я отчётливо вижу их грациозные тела. Расправив огромные крылья, они будто неподвижны, но вот вдруг по какому-то неясному мне сигналу пара-тройка их, срываясь, камнем падает вниз в волны… и тут же взмывает вверх, но уже с добычей – серебристой рыбкой в большом, чуть изогнутом розовом клюве…

 

 

История из прошлого

 

 И я вспоминаю не совсем приятную историю, которая произошла пару лет назад. В тот раз мы с классом пошли в поход. Маршрут предложил наш физрук и все дети с радостью согласились. Я тоже был рад побывать в тундре.

Выдвинулись в субботу рано утром. Отец дал мне с собой термос с чаем и пару больших бутербродов с красной рыбой.

– Не отставай от класса, слушай учителя, – напутствовал он меня перед выходом из дома. И не удержавшись, схватив фотоаппарат, пошёл провожать к школе.

Ребята собирались не очень дружно, и казалось, что в поход мы выйдем только к обеду. Такие сборы сердили нашего физрука, и почему-то моего отца, он закуривал папиросу за папиросой и не обращаясь ни к кому сердито говорил;

 – Зачем же договариваться по времени, если большая часть детей не пришла?

Через полчаса подошли опоздавшие – сонные, с большими рюкзаками опоздавшие. Сбив нас в кучу отец делает кадров десять, и мы, наконец, выдвигаемся.

 Идём по двое. Я в паре с Вовкой Ручкиным, он мой самый лучший друг. Вовка неторопливо рассказывает мне о том, как вчера его собирали в поход. Я нетерпеливо слушаю, постоянно перебивая его. Идти по песчаному берегу довольно трудно, ноги по щиколотку вязнут в песке, рюкзак хоть и не так тяжелый, но мешает быстрой ходьбе. Впереди наш физрук Александр Васильевич. Все ребята его очень любят, и каждый хочет непременно идти рядом с ним. Замыкает строй наш классный руководитель Любовь Ивановна. Она тоже очень хорошая и идет окружённая группой девочек.

– Запевай, – вдруг зычно возглашает физрук и тут же сам начинает: – Взвейтесь кострами сиииние ночи, мы пионеры – дети рабочих…

Мы подхватываем припев и орём кто во что горазд. Нам весело, хочется так всегда идти в окружении друзей, петь песни и наслаждаться видами окружающей природы. Но через час ходьбы многие из детей начинают заметно отставать. Девочки вообще уселись на большие камни и ни в какую не хотели продолжать поход. Любовь Ивановна остаётся с ними, а мальчики идут вперёд.

Ещё через пару километров мы забираемся по камням, и теперь берег океана вьётся далеко под нами. Мы различает группу девочек: они так и сидят на камнях. Кричим, прыгаем, размахивая руками. Нас заметили: девочки тоже радостно скачут по берегу нас. Александр Васильевич предлагает сделать привал. Все в изнеможении падают на мягкий мох; подъём дался нам не так легко. Вовка достает из рюкзака бутерброд с рыбой и протягивает мне. Я вытаскиваю свои припасы, и делюсь с товарищем. Проголодались мы основательно, съедаем всё подчистую и выпиваем почти весь чай.

Я весь в нетерпении идти вперёд, но совсем неожиданно физрук объявляет, что на первый раз достаточно, и сейчас мы пойдём назад.

– Александр Васильевич, – кричу я чуть ли не со слезами в голосе, – ну как же так, ведь в тундру хотели?

Мне удивительно, что все остальные ребята молчат. Неужели никто не хочет идти дальше? Как, оказалось, они устали, а многим и вовсе стало скучно. Я с тоской смотрю на сизые холмики кедрача – до них ещё полчаса ходу, а там и тундра. Но все начинают осторожно спускаться, и мне – хочешь не хочешь – приходиться слушать учителя. «Вот тебе и сходили в поход. Отец будет смеяться надо мной уж точно, эх ребята», – с такими невесёлыми мыслями я первый сбегаю на берег.

Дети ползут, как черепахи. Вцепится один в край камня, и думает, боясь, куда ему дальше ступить. Одним словом поселковые…

Я, не оглядываясь, бреду по пустынному берегу. Слёзы душат меня, и злость и разочарование бушуют в моей душе: «Не буду их ждать, пускай ползают по камням хоть до вечера. Походники». Я убыстряю шаг и вскоре перестаю слышать голоса одноклассников.

На камнях, где раньше сидели девчонки, теперь никого. Валяется лишь пустая пачка из-под печенья да забытая заколка. Я ложу их в карман, отец учил меня не оставлять мусор на природе. Оглядываюсь: ребят не видно и не слышно. Ну и пусть, что я сам не дойду до дома, тут только по берегу одна дорога и есть, не заблужусь. Океан почти спокоен, лишь иногда ветер ворошит мелкой рябью его поверхность.

Вдруг пронзительно-резкий вибрирующий крик прерывает мои мысли: «Крииу, киу, киу, крииииии!» Тёмно-бурая с белой грудкой птица длиной почти с метр пикирует прямо на меня. Я пытаюсь закрыться рукой, но тут же ощущаю резкую боль. Узнаю поморника: противник серьёзный, и видимо где-то рядом находится его гнездо. Отец много рассказывал мне об этих морских хищниках. О том, что они бесстрашны в охране своего потомства и как бесцеремонно отнимают добычу у других пернатых.

Тем временем из редких зарослей травы, растущей по берегу, вылетает ещё одна птица, целясь опять в мою голову. Я мчусь так, как ещё не бегал никогда в жизни. Как ветер, оглашая унылую округу диким визгом. Эх, видел бы меня сейчас Александр Васильевич, точно была бы пятерка за год по физкультуре. Пернатые атаковали меня попеременно. Я получил два сильных удара загнутым клювом в голову. Да и рука сильно кровоточила, и я прижал её к груди. Птицы пропали так же внезапно, как и появились. Обессиленный, я упал на песок. И рядом со мной, тяжело дыша, повалился физрук. Оказывается, услышав мой крик, он примчался мне на помощь и отогнал разбойников, которые уже праздновали свою птичью победу...

 

 

Обман зрения

 

И даже сейчас, спустя два года, я, схватив отца за руку, невольно вздрагиваю, видя, как ранние морские пернатые ищут себе пропитание. Небо совсем светлеет, и из моря выступает такой знакомый мне силуэт.

– Смотри, остров Верхотурова, – кричу я радостный от того, что первым увидел кусок суши.

Идём мы уже часа два, но я не чувствую усталости совсем. Отец же, наоборот, каждые полчаса делает привал и садится на отполированные морем куски дерева. Их здесь много, отец называет эти деревяшки плавником.

 Мне не терпится быстрее попасть в тундру, тем более она уже совсем близко. Ещё немного и мы ступим на мягкий душистый ковёр из разнотравья и мха. Но сколько не идём – цель нашего похода никак не приближается.

– Это, Андрюша, обман зрения. Большой предмет на расстоянии всегда кажется ближе, чем есть на самом деле.

Он снова садится на плавник и закуривает. Я же бегаю по берегу, кидаю в воду камешки и то и дело тороплю отца. Недалеко замечаю тушу мёртвого моржа. Мне и раньше приходилось их видеть, и потому я, спокойно подбежав к ней, шлёпаю ладошкой по тёплому дублёному боку. Туша огромная, жёлто-серая масса напоминает мне очень большого спящего человека, спрятавшего голову в песок. Кажется, крикни погромче – и он проснётся, заворочается жирное туловище, высунется непомерно большая голова и, щуря крохотные глазки, рявкнет: «Кто тут спать мешает?»

Подходит отец.

– И у этого клыки срезали, – огорчённо говорит он. – Когда только успевают.

Дело в том, что у отца своя заветная мечта: найти моржа с несрезанными клыками и забрать их себе. Хотя их можно купить, но отец не желает тратить денег на то, что, по его словам, совершенно бесплатно валяется под ногами. Однако снова неудача. Отец расстроен, но старается не показывать вида.

– Не один же морж на белом свете, найдем ещё…

 

 

Щедрые дары тундры

 

Шагаем ещё часа три по влажному песку, и вот – перед нами нагромождение огромных валунов. Впереди тундра. Карабкаемся вверх, отец лезет вперед и подает мне руку, но мне хочется забраться самому, и я стараюсь обогнать отца. Камни огромные, сколько лет они лежат здесь? Поросшие рыжим лишайником они, словно стражи тундры, терпеливо охраняют её покой. Такое ощущение, что их принёс и свалил в кучу какой-то великан. Я уже второй раз перелажу через такую своеобразную преграду и знаю, что впереди нас ждёт великолепное зрелище. И вот, наконец, показывается густая изумрудная трава. Ноги утопают в мягком мхе, а травяные заросли обхватывает за пояс, не давая упасть.

– Тундра, – радостно кричит отец. – Пришли, Андрей.

Я тоже ору, и ощущение радости буквально рвётся из меня наружу:

– Ааааааааа, ааааааааа…Тундраааааа…

Пугливые рябые куропатки с шумом выпархивают из травы и, громко хлопая крыльями, взлетают в высокое лазоревое небо. Солнце, поднявшись уже высоко, слизывает росу с травинок…

Я оглядываюсь. Кругом царит радость жизни. Много километров тянется обширная территория тундры. Под ярким солнцем вся поверхность её искрится, играя всеми цветами радуги. Вдыхаю полной грудью, я мчусь вперёд, буквально врываясь из высокой травы в царство мха. Отец, тоже прибавив шагу, смеётся, видя мой детский восторг. Я падаю на землю и будто проваливаюсь в мягкую колыбельку. Мох ещё не полностью просох от утренней росы, и штаны мои тут же насквозь промокают. Однако это нисколько не портит моего радостного состояния, а даже, наоборот, веселит, что вот так на глазах у отца я могу шалить.

Папа расстилает плащ, достает мешки, и деловито раскладывает их возле себя.

– Сюда будем ссыпать ягоду, чтобы подсушилась, – говорит он и подтягивает голени высоких рыбацких сапог.

Ягод в этом году уродилось очень много. В первый момент у меня даже глаза разбегаются: гранатовыми зёрнами выглядывает из-за изумрудных кочек мха брусника, сизыми глазками недоверчиво смотрит черника, а крупная чёрная водяника как никто другой украшает собою пёстрый тундровый ковёр. Шикши так много, что её можно собирать не сходя с места долгое время.

Я, присев возле небольшого бугорка, начинаю торопливо срывать крупную, плотную на ощупь ягоду. Отец, видя, что я рву только шикшу, говорит;

– Андрей, ты не только шикшу собирай, но и бруснику бери. Она хоть и меньше, зато вкуснее. Знатное получается с неё варенье.

Брусника мне не нравилась тем, что она горчила. Однако я стал кидать в ведро и мелкие красно-розовые ягодки. Варенье отец никогда не варил, даже наверное и не знал, как это надо делать. Вареньем меня угощала бабушка Поля в Гомеле. Помню, принося из подвала маленькую баночку, она ставила её на стол.

– Вот, Шура, – говорила она моей бабушке так важно, словно принесла какую-то драгоценность, –давай малому по ложке. Это малина….

Варенье всегда было засахаренным и невкусным. Бабушка, видимо, сама не знала, каким оно должно было быть и потому, пихая мне в рот чайную ложку с этой дрянью, ещё и нахваливала его:

– Кушай, кощей, варенье знатное…

Вот с тех самых пор я и невзлюбил такое сладкое слово «варенье», и теперь, сидя с отцом в пустынной тундре, вспомнил свои ранние детские годы…

 

 

Песец всё съест

 

Копошились мы с отцом ещё около часа, пока он не устал и не объявил обед. Есть мне не хотелось, я уже налопался ягод и развалившись тут же на тёплом, согретом солнышком мху принялся изучать небо. Ветра не было совсем, и небольшие кучерявые облачка остановились, будто в нерешительности, словно не зная, куда им дальше плыть.

Отец тем временем достал из рюкзака термос с чаем, бутерброды с колбасой и вареные яйца.

– Андрюша, иди сюда, надо поесть. – Папа, разлив чай по кружкам, протянул мне одну из них вместе с большим куском хлеба и колбасой из оленины.

– Я не хочуууу, попозже, – протянул я и снова перевалился на спину.

– Ну, дело твоё, – отец, смачно откусив бутерброд и отхлебнув чаю, стал усиленно жевать, показывая мне тем самым, как ему очень вкусно.

Вдруг из-за ближайшего серого валуна высунулась чья-то острая мордочка с настороженно поднятыми ушками.

– Собака, собака, – закричал я, вскочив на ноги.

От моего пронзительного крика зверёк дёрнулся и, отбежав метров на шесть, стал лаять и впрямь как маленькая злая собачонка.

– Это не собака, – отец не спеша поднялся и достал из рюкзака свой морской бинокль.

– Это песец, – сказал он и подал мне бинокль.

Я с любопытством стал рассматривать доселе невиданного мною зверя. На пригорке стоял, помахивая длинным, пушистым, как у лисы, хвостом, невысокий серо-коричневый зверёк.

– Теперь он далеко не убежит, – сказал папа. – Почуял запах еды. Они ведь, знаешь, какие прожорливые.

И отец тут же продемонстрировал мне это. Отрезав довольно большой кусок, он, размахнувшись, бросил его в направлении зверя. Тот отпрыгнул в сторону, но когда хлеб упал – опрометью бросился к еде и, схватив кусок, в два приёма проглотил его. Однако по-прежнему не сводил с нас настороженных янтарных глаз.

– Вот, видишь, какой проглот, –  отец ещё пару раз кидал песцу хлеб, и каждый раз он с жадностью проглатывал его.

И даже когда мы снова принялись собирать ягоды, зверёк, сев неподалеку от нас, наблюдал за нами.

– Ждёт, что его ещё угощать станут, – сказал отец. – Однако хватит. Не отдавать же ему, обжоре, наш обед. И так остались без хлеба.

– Пусть ест. Отдай ему папа, а мы ягоды поедим, я вот вообще есть не хочу.

Отец, прищурившись, посмотрел на меня:

– Ах, какой ты жалостливый! Ягод поедим… Он – зверь, и должен уметь охотиться и сам себе добывать корм. А так мы его приручим, и будет он бегать к каждому человеку, пока не убьют его, понимаешь.

Я прекрасно всё понял: дикому зверю надо жить по своим звериным законам. Отец громко крикнул и взмахнул рукой. Песец бросился в сторону, раз другой оглянулся… и скрылся за ближайшим холмом.

 

 

Сюрпризы на прощанье

 

Через пару часов мы набрали почти полные вёдра ягод, клали все вместе. Отец собирался варить варенье из ягодного ассорти. Я порядком устал, ползая на коленках по ковру из мха, и уже мечтал поскорее оказаться дома.

– Пап, долго ещё, –  чуть ли не каждые десять минут канючил я.

– Собирай, Андрей, не каждый день в тундру ходим, – отвечал отец, и я, снова обречённо падая на колени, ползал, медленно срывая уже опостылевшие мне ягоды.

Поднялся ветер, стало холодать, и я надел капюшон. Отец тоже видимо почувствовал себя неуютно. И стал собираться домой. Сунул одно полное доверху ведро в рюкзак, а второе понёс в руке. Я же, как и утром, потащил ворох пустых мешков. На мой вопрос: «Зачем мы их взяли?» – отец, усмехнувшись, ответил:

– Думал, может, пригодятся. Неси уж, что поделаешь, они ведь не тяжёлые.

Двинулись в обратный путь. Правда, отец решил немного срезать путь, и мы пошли через старый маяк. У меня давно была мечта побывать в этом месте. Я издали подолгу смотрел на него и всегда хотел попасть внутрь. И вот теперь эта громадина из серого камня возвышалась перед нами.

– Пап, он ведь уже не работает?

– Нет, Андрей, – ответил отец. – Его ещё лет двадцать назад как забросили.

Замка на ветхой деревянной двери не было. Я, прикоснувшись к мокрой шероховатой поверхности, толкнул её. Дверь легко распахнулась – и в нос ударил запах гниющих водорослей. В полутьме я различил винтовую железную лестницу, а где-то вверху светлым кусочком блестело небо.

– Вот и всё, – весело сказал отец. – Вот тебе и весь маяк. Наверх никто не поднимался уже много лет. Лестница ржавая вся, в любой момент может обломаться.

«Да, издалека маяк всё же лучше выглядел», – подумал я про себя. И уже более не жалея, что не смог попасть наверх, поспешил догонять отца.

Небо хмурилось, ветер ещё сильнее завёл свой хоровод, и я боялся, что пойдёт дождь – и тогда мы уж точно промокнем до нитки.

– Андрей, не робей, – подбадривал меня отец, понимая, что я сильно устал.

Мы ещё не успели выйти из тундры, как пошёл густой, вдруг внезапно начавшийся дождь. Потоки лились с неба так сильно, как будто там наверху огромный водопад, найдя лазейку, всей своей мощью обрушился на притихшую тундру. Мы с отцом бросились к ближайшему кедровому стланику. Отец выхватил у меня мешки и накрыл нас ими как плащ-палаткой. Сразу стало теплее. Я, прижавшись к отцовскому боку, задремал.

Сколько мы сидели так, я не знаю. Отец разбудил меня, когда дождь уже ушёл в сторону океана. Тундра, умытая, светила и искрила, радуясь такому дождю. Благодаря мешкам мы не промокли насквозь, но мне было холодно, и я дрожал, хотя и старался изо всех сил не показывать виду, что замерз.

– Андрей, смотри, – отец вытянул руку в сторону маяка.

Посмотрев в ту сторону, куда показывал отец, я вздрогнул, но уже не от холода, а от внезапного удивления. Шагах в тридцати от нас совершенно спокойно в белоснежной шубке стоял человек, вернее ребёнок, судя по небольшому росту. Откуда здесь, в безлюдной тундре он появился? Отец, видя моё недоумение, стал смеяться, а я не мог понять, чем вызван его смех.

– Ой, Андрей, не могу, насмешил ты меня. Посмотри внимательней.

И правда, то существо, которое я принял за ребёнка, вдруг, не поворачивая туловища, развернуло голову – и на нас уставились два больших янтарных глаза.

– Соваааа, – выдохнул я.

Это и правда была большая старая, судя по белизне оперения, полярная сова. У подростков и молодых совят оно с коричневыми вкраплениями. До этого момента этих пернатых я видел лишь на картинках в книгах, и очень обрадовался тому, что так запросто смог познакомиться с этой величественной птицей в дикой природе. Она по-видимому охотилась: полярные совы могут искать пропитание круглые сутки. Птица ещё некоторое время смотрела на нас, а потом, бесшумно взмахнув белоснежными пуховыми перьями, взвилась в воздух.

– Вот, Андрей, сколько всего интересного можно увидеть в тундре всего за полдня. Надеюсь, этот поход останется в твоей памяти навсегда.

Мы спускались по камням к берегу океана, и я всё думал о тех словах, что сказал мне отец. Ведь, в самом деле мы провели чудесный, наполненный жизнью день.

 

(Продолжение следует)