Рейтинг публикаций

В переводах Константина Мамаева: Бог часа ("Над головой моей власть твоя..."). Боги ("Ты, тихий Эфир! Красиво, всечастно укроешь..."). Ход жизни ("Большего ты хотел, но любовь притиснет..."). Эдуарду ("Вас, старые друзья свыше, бессмертные..."). Вулкан ("Теперь приди и укутай, дружеский Дух Огня..."). Ниже Альп ("Святая невинность..."). Мужество поэта ("Не родны ли с тобой все живущие").

Символической, по Гегелю, является архитектура, которая содержит смысл в себе самой, в своей внутренней структуре, а не является оформлением независимо от нее существующего смысла.

Восемь рассказов из азбучного цикла "Сторож, богородица, ангел" (4): Деревья пилят. Дома взрывали - детки упали. Европа. Жертва, валенки, коньячок. В церкви пахнет жратвой. Засранец. Земли я тебе насыпал. Мои Зинаиды.

Дикари уже показали вождю свои мохнатые, в медвежьих шкурах спины и ринулись в атаку, когда на поле, неизвестно откуда, появился седовласый старик в белом одеянии. Он казался маленьким и хрупким, но стоило старику воздеть руки кверху, как войско людоедов замерло.

запомните, основная консольная команда для обновления ресурсов звучит так: водка, а потом уже идут, соль, спички, стратегический запас авиационного керосина и корм для любимой канарейки.

И я вижу маму всю в крови, и мне её не жалко. Потому что она – всё злее: «Ну, давай же! Быстрее! Хоть по-маленькому! Писай, писай! Ну же!.. Господи, это что за позорище такое растёт! Ничего сделать не может, даже в туалет сходить!». И ещё что-то ужасное – чего нельзя говорить ребёнку. И что почти каждому ребёнку говорит почти каждая мать.

...разве дорога — не риторический вопрос с оплаченным закатом?

На рассвете желание купить пневматический пистолет достигает апогея.

В Армении я видел старые придорожные камни, покрытые тончайшей резьбой - настолько тонкой, что с пяти шагов такой камень можно принять за обработанный временем, а не человеком. И лишь приблизившись на определённое расстояние, вдруг, застигнутый врасплох, осознаёшь степень заблуждения.

Непривычное и даже нездешнее почудилось ему даже в контуре, в силуэте женском, и, нет, не только запахи, правда, едва, уловимые, но шорохи и даже мельчайшее шелестение иноземных одежд, – да, он вспомнил, это была несомненно та мифическая тетка из Аргентины, – он и думать о ней забыл, не аргентинка, но тетя Iry, проведшая год в Аргентине.

Какой-то противный сгорбленный мужичок уже натягивал на себя его офицерские кальсоны, брюки и китель. Полковник попробовал возмутиться, но мужичок из-под полы показал ему нож и игриво оглянулся на своих друзей.