Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

ГЛАВА 2. БИТВА ШЕСТИПАЛЫХ. СОН ВЕРЕЩАГИНА

Однако еще большее открытие, чем количество пальцев на ногах у
статуэтки, ожидало Егора в тот момент, когда он вложил «будущую
легенду Протогорода» в кулак и понял, что она рассчитана на
шесть пальцев. Рядом с мизинцем оставалась еще одна ложбинка.

Что за чертовщина!

…Кто сказал, что Протогород не могли обосновать племена шестипалых,
которые потом в процессе ассимиляции с другими народами или
в процессе естественной эволюции утеряли один палец?
Возможно, даже не все население Протогорода было шестипалым, а
только одна каста. Скажем, каста жрецов, которые общались с
богами и приносили им человеческие жертвы. Было в этом шестом
пальце что-то угрожающее, сатанинское…

А почему, собственно, во времена Протогорода число «6» не могло
считаться, наоборот, божественным. В древнеарийский пантеон,
насколько было известно, входили шесть богов… А число «5» могло
бы, к примеру, быть числом Зверя, как количество лучей на
звезде сатаны. Неаккуратное, «несимметричное» число эта
пятерка…

Верещагин полуночничал в своем кабинете и понимал, что в своих
мыслях он заходит слишком далеко, за грань здравого смысла.
Послушать, так он создал новую «религию», которая была
невероятнее любой из религий, пропагандируемых «турками». Егор
заглянул в Интернете в «Мифы народов мира», но не нашел ни одного
упоминания о шестипалых жрецах. Зато были Ашвины. Глаза
слипались. Но Верещагин все-таки прочитал небольшую главу про
этих небесных братьев-близнецов:

В ведийской и индуистской мифологии Ашвины олицетворяли
предрассветные и вечерние сумерки. Сопровождая бога Сурью, они
проносились по небу в широкой колеснице, запряженной конями
или орлами, разгоняя тьму (в Протогороде, кстати,
тоже был культ Лошади и Орла). К Ашвинам обращались,
желая получить исцеление от болезней, богатство, долгую
счастливую жизнь, победу в сражении, детей, избавления от злых
сил. (Значит, Ашвины могли быть и жрецами).

Они помогали Индре победить грозного асура Намучи,
изготовили лекарство, придающее владыке богов силу. Ашвинов считали
сынами Вивасвата, бога солнца, и Саранъю. Они появились на
свет, когда их родители приняли образы коней; символизировали
гармонию и примиренность противоположных явлений
мироздания.

Егор покрепче сжал в руке артефакт и… провалился в глубокий сон.

3.

Воины племени Медведей, которое на языке дикарей именовалось Ха,
появились в прямой видимости города. Дикари были вооружены
рогатинами, каменными топорами и дротиками с кремниевыми
наконечниками. Лучшие стрелки племени выстроились на возвышении и
поглаживали неаккуратные деревянные луки. Битва должна
завязаться горячая, и старый вождь Ку, расположившийся со свитой
на вершине холма, уже потирал руки в ее предвкушении.

План был таков: дикари приблизятся вплотную к стенам города
Агу-Кыр-Аг, что позволит «лучникам» занять возвышенность, с которой
можно обстреливать защитников города.

Дикари уже показали вождю свои мохнатые, в медвежьих шкурах спины и
ринулись в атаку, когда на поле, неизвестно откуда, появился
седовласый старик в белом одеянии. Он казался маленьким и
хрупким, но стоило старику воздеть руки кверху, как войско
людоедов замерло. Первые ряды остановились как вкопанные,
задние начали напирать, возникла давка, потасовка, но громкий
гортанный возглас старика заставил всех замереть от ужаса.

Он удерживал войско какой-то непонятной, невиданной силой – куда уж
было старому Ку до этого умения руководить дикарями. Людоеды
замерли в нерешительности, пока в двухстах метрах от них
неизвестный старик из жителей Агу-Кыр-Ага совершал свой
таинственный обряд. Итак, он воздел руки к небу и трижды
прокричал:

– Бог богов Индра! Бог богов Индра! Бог богов Индра!

Тут же за спиной старика вспыхнули жертвенные костры, и воздух над
долиной быстро пропитался вонью горящего жира. Дикари
притихли и лупоглазо следили за действиями этого «шамана». А тот
продолжал воздевать руки к небу и кричать:

– Явись в своей огненной колеснице! Явись в своей огненной колеснице!

– Уа о? (Что он там делает?) – спросил старый Ку у своего окружения,
но дикари из свиты вождя только пожали плечами.

И тогда странный старик повернул свои ладони книзу, и из них
посыпался белый пепел.

Горки пепла с двух сторон от старика росли прямо на глазах, а потоки
из его рук все не иссякали и не иссякали. Пепла было много:
может, тонна, может, две… Дикари, среди которых были
опытные убийцы и каннибалы, просто деревенели от ужаса. Такого в
племени Ха еще никто не видел.

Мигом пепел белым взрывом разлетелся по полю, словно его разогнал
табун диких лошадей, и перед дикарями уже стояло грозное, хотя
и малочисленное, войско тренированных пехотинцев. Всего
около сотни воинов, но их порядок построения, деревянные щиты,
обитые медью, и копья с металлическими наконечниками
нагоняли страх. Хлопок – и войско бронзовых людей синхронно
перестроилось в шеренги, а в открытое между ними пространство на
дикарей вылетели боевые колесницы.

В каждой колеснице, кроме возницы, стояло на подножке еще по одному
воину, но о их предназначении головорезы племени Ха узнали,
когда было уже слишком поздно. Крылатые колесницы быстро
преодолели половину расстояния до войска противника, поднимая
столбы пыли, развернулись, и тогда вторые воины натянули
луки. Стрелы с медными наконечниками легко пробивали медвежьи
шкуры дикарей и впивались в плоть. Смертоносные «осы» сбивали
людоедов с ног, врезались в их толпы, пробивали черепа,
грудные клетки, вырывая живое красное мясо… Уже пяти залпов
метких лучников хватило, чтобы повергнуть отпетых головорезов в
бегство; пешие воины, не меняя своего построения, едва
смогли догнать удирающее полчище, чтобы нанести последний удар.

Исход сражения был предрешен за считанные минуты, и вместе с ним
рухнули грандиозные планы дикарей и их надежды на легкую наживу
в городе. Людоеды удирали от разящих копий (в рукопашной
схватке воины извлекли из коЖан-Жакых ножен еще и острые
бронзовые ножи), старый Ку со своей свитой тоже бежал с холма, и
вместе с ними удирал и он, пятилетний Егор Верещагин. Жители
Агу-Кыр-Ага снова разогнали дикарей по лесам, и теперь уже
долгие десятилетия те не рискнут сунуться к ним на
расстояние полета стрелы…

…Ассистента разбудил профессор Шубейко.

– Уже поднялись? – спросил он.

Верещагин открыл глаза и осмотрелся: за окном было светло. Всю ночь
он проспал в своем кресле в рабочем кабинете и не выпускал
из рук «жезл шестипалого». Верещагин протер глаза, странный
сон не шел из головы. Более того – Егор начал вспоминать
некоторые подробности сна, на которые сразу не обратил внимание.
Например, одеяние старика-»шамана». Под его белым
«балахоном» на груди просматривался золотой диск солнца на
коЖан-Жакой тесемке, на руках старика были «перчатки» под цвет кожи с
ШЕСТЬЮ пальцами. Вероятно, «лишний» палец, размещенный между
большим и указательным, был искусственным, но и сам этот
протез уже говорил о многом. Значит, таков был обряд в
Агу-Кыр-Аге – жрецы должны быть шестипалыми.

Кстати, это название города показалось Верещагину знакомым и даже
родным. Он, конечно, не понимал смысл этого словосочетания,
но, казалось, слышал его когда-то в детстве, на заре жизни.
Возможно, еще на заре всего человечества…

– Действительно, уникальный экземпляр… – пробубнил профессор,
указывая на статуэтку. – Что вы думаете на этот счет? – Вениамин
Петрович рассматривал углубления под пальцы, размещавшиеся
между головой человечка и его ногами. – Безусловно, рукоятка…
Но рукоятка от чего? Вот вопрос…

Верещагин хотел рассказать про свое неожиданное открытие, связанное
со статуэткой, про свой странный сон, но не стал. После
завтрака он отправился на туристическую площадку разыскивать
ночного незнакомца Ашвина.

Под горой все теплые месяцы года стояла палатка дяди Миши,
подрабатывавшего нелегальными ночными «экскурсиями» в заповедник.
Если дневные легальные экскурсии, которые устраивали ученые,
стоили по 150 рублей с человека, то дядя Митя просил по 300
рублей (с иностранцев – 50 долларов), и, что удивительно,
отбоя от желающих пробраться именно к ночному Протогороду не
было. Дядя Миша умел грамотно вешать лапшу на уши. Он
рассказывал невероятные истории, в которых археологи-первооткрыватели
арийской святыни сходили с ума, вешались, стрелялись и
погибали при невыясненных обстоятельствах; естественно, во всех
красках расписывал подробности «лихорадки огненного стола» и
других аномальных явлений, происходящих в «нашем
таинственном» заповеднике.

В последнее время дядя Миша вообще пристрастился рассказывать
небылицы из жизни… самих жителей Протогорода. То у него куски
белого мрамора, привезенные для работы местному ваятелю,
«превращались» в мифический храм Любви, который жители Протогорода
якобы выстроили на нынешней одноименной горе; то у него с
этой горой «был связан» другой древний обряд – посвящение в
мужчину.

– Как только отрок достигал переломного 12-летнего возраста, –
«втирал» дядя Миша, – его выгоняли из «города» на эту гору, чтобы
он думал, как построить свою будущую жизнь. Мальчик сидел
на вершине горы день, два, неделю… Подняв свою голову к
звездному небу, думал, как ему жить дальше – в «городе» уже не
было места для него. А потом он принимал единственно верное
решение, спускался в «город», строил для себя новую секцию под
жилье и заводил семью.

Конечно, и про ритуальные хлебцы, которые «протогородцы» якобы пекли
в форме женских половых органов, мог придумать только дядя
Миша. И ему верили, к нему шли как за Откровением, потому
что «больное человечество нуждается в Чуде» (такова была
цитата из одного монолога дяди Миши).

Каждую ночь этот болтун водил в заповедник группу из пяти-шести
человек (он считал это количество оптимальным для «лучшего
усвоения материала»), а очереди выстраивались еще на несколько
ночей вперед. Естественно, дядя Миша знал в лицо и поименно
всех обитателей турплощадки и даже случайных гостей. Поэтому
Верещагин направился, в первую очередь, к нему.

Дядя Миша отсыпался после бессонной ночи. Он еще не вылазил из
палатки и не разводил костер. Верещагин откатил в сторону пустые
водочные бутылки и сел напротив входа в палатку.

– Дядя Миша, просыпайся! Разговор есть.

Доморощенный «сталкер» продолжал спать или просто притих в палатке.

– Выходи, это Верещагин.

– А я-то думал, кто это спозаранку…

Щелкнула «молния», и на свет показалась заспанная рожа болтуна и
тихого алкоголика Михаил Викторович Струпова. На четвереньках
он выполз к костровищу и сел. С расстояния было слышно, как у
него гудит голова и путаются каменные мысли. Археологи не
выгоняли дядю Мишу с поселения, потому что, с одной стороны,
он ничего и не портил, а с другой – даже приносил пользу.
Перед каждой своей «экскурсией» он предупреждал «турок», что в
заповеднике, а особенно на территории самого Протогорода,
нельзя мусорить, даже окурки и фантики он заставлял уносить с
собой, «потому что Они следят за нами». Его ночные походы
оставались безвредными и, честно говоря, незаметными (группы
пробирались тайком, без шума и света), а, кроме того, дядя
Миша как-никак «упорядочивал» вылазки туристов к Протогороду.

– Какими судьбами, Егор Александрович? – дыша перегаром, начал
пожилой «сталкер».

– Ищу одного человека.

Верещагин описал внешность Ашвина и даже рассказал обстоятельства
встречи с ним, умолчав только о бреде, который тот нес – у
дяди Миши и без того хватало своих историй.

– А что-нибудь еще о нем известно?

– Ничего.

«Сталкер» ловко настругал топором сухие щепки и развел костер. На
завтрак у него планировался вчерашний вермишелевый суп и чай
со сгущенкой. Около палатки стоял цветочный горшок с
неизменной геранью, с которой дядя Миша никогда не расставался.

– Ну, значит, не я один хожу по ночам… Бродяг-то сейчас много.
Может, к местным в деревню приехал…

– То есть здесь ты такого не видел?

– Ни-ког-да. Тут лагерем стоят шиваиты, интеллигентные ребята, хотя
и ненормальные. Там – отец с дочерью и зятем. За ними –
какие-то сектанты, тоже со мной лазили в «город», потом –
«биотокеры», местные на шашлыки приехали, Геннадьич, тот самый
майор, вчера приезжал… Слава богу, Сабантуй кончился, хоть этих
из Казахстана нет.

– Но человек же не мог взяться из ниоткуда.

– Я ж говорю, к местным, в деревню, приехал…

– Смеешься: до деревни верст пять отсюда!

– А чего им?! Давай двигайся к столу!

Верещагин похлебал немного супа, а потом направился на машине в деревню.

… Романыч, который два года назад из простого колхозника превратился
в фермера, отстроил себе новый бревенчатый дом. Селянин
рассуждал: «Дерево тепло хранит, и дом этот сто лет простоит,
не то, что кирпичный». Дом получился по-царски большим и
величественным. Терем, да и только! Он возвышался в деревне над
ветхими почерневшими избушками, как сельсовет или Дом
культуры, и был виден издалека.

С самого начала раскопок Протогорода Романыч начал проявлять интерес
к археологии. Он коптил в железных бочках настоящий вкусный
кумыс и продавал его в лагере по сходной цене. С этого и
начался бизнес Романыча: грамотные люди помогли взять кредит,
фермер увеличил поголовье табуна и начал коптить кумыс не в
старых бочках, а в специальном оцинкованном чане. Потом был
закуплен второй чан, и Романыч начал задумываться над
постройкой собственного заводика. Но пока «свободных» денег на это
не оставалось…

– О, какие люди! Какие люди! – обрадовался гостю фермер. Он сидел на
своем царском крыльце и нянчил новорожденную дочку. Как
только бизнес пошел в гору, Романыч завел себе молодую жену,
которая тут же понесла от него, но не выгнал и старую с уже
взрослыми детьми. Так они и жили одним хозяйством, и в этом,
вероятно, сказывалось соседство с Казахстаном, в котором,
поговаривают, уже скоро разрешат двоеженство.

– Как дела, падишах?

Эту кличку Романыч получил после известной истории с женами и не
обижался на нее. «В Казахстане еще только собираются, а я,
русский мужик, уже…», – поговаривал он.

– Ничего дела. Проходи в дом, сейчас кумысом свежим угощу!

– Да я только на минутку…

Верещагин снова повторил историю своей встречи с «рожденным от
коней», спросил, не было ли тут такого, но Романыч только плечами
пожал.

– Не видал. Да и к кому ему тут приезжать? Я жилье не сдаю, некогда
мне. Бабка Дарья тоже, да и родных-то у нее уже не осталось.
А остальные и в домах-то своих только летом живут –
дачники…

– А у них в домах он не мог поселиться? – настаивал Верещагин.

– В пустом, что ли? Без разрешения?

Они поднялись в горницу, и Романыч с гордостью продемонстрировал
свое новое приобретение для развития бизнеса.

– Аппарат для доения… Импортный… Финский… А то бабы мои все руки
себе стерли… Теперь подключить только надо…

На зимней веранде мужчины выпили по две пиалы свежего кумыса и закурили.

– Понимаешь, – продолжал Верещагин, – не мог же человек просто так
материализоваться в заповеднике. Ему нужно где-то жить,
где-то готовить еду… А то мистика какая-то получается: лежит, как
младенец в утробе, на площади в Протогороде. Никто не
видел, откуда пришел. Что нужно?

Романыч вдруг помрачнел, видно, вспомнил что-то нехорошее или слова
гостя натолкнули.

– А ну пойдем! – фермер накинул безрукавную телогрейку.

Они вышли из дома и огородом добрались до тупикового переулка, с
обеих сторон которого стояли пустующие, заколоченные домишки.
Они производили жалкое, унылое впечатление, особенно по
соседству с хоромами Романыча.

– Я тут давеча огонек в одном доме видел, – рассказывал он по
дороге. – Думал, Гришка приехал картошку убирать… А почему тогда
не зашел? Да и картошку уже поздно убирать, после дождей
сгнила вся в земле. Ну, так я пошел посмотреть, а дом, как стоял
на зиму заколоченный, так и стоит, да и огонька больше не
видать, словно померещилось мне. Щас посмотрим!

Романыч толкнул калитку, быстрым шагом пересек дворик и приник к
щели в заколоченном окне. В темноте, конечно, ничего невозможно
было рассмотреть, но из-за шума, поднятого мужчинами во
дворе, все внутри дома заходило ходуном. Полетела и разбилась
об пол посуда, завизжала женщина, опрокинулся табурет…

– Вот бы из ружья всех положить! – выругался фермер. – Сучье отродье!

Низкая дверь отворилась и на крыльцо вышел перепуганный мужчина с
поднятыми руками.

– Не ругайтц, – попросил он. – Это мэ, Иоганн Шульц и Лиля – мэн жена.

– Это еще кто? – опешил Романыч. – Фашистов еще тут не хватало!
Зачем в чужой дом забрались?

– Мэ есть туристы. Ми едЕм в ПротогорОдц…

– А здесь что вам нужно?

– Мэ заблудитц…

На турплощадке у костра муж и жена Шульц рассказали удивительную
историю о том, что в Германии к ним домой пришел незнакомый
бородатый мужчина («мужчинА»). Он сказал, что им нужно
немедленно ехать на Урал, в город Ашвинов, и указал точку на карте,
где это расположено. Супруги Шульц быстро собрались в
дорогу, прилетели в Екатеринбург на самолете, часть расстояния
преодолели на поезде, а дальше добирались на «попутках». Дядя
Миша ликовал – в его арсенале появилась еще одна байка для
своих «турков». На этот раз про двух чокнутых иностранцев,
которые, толком не зная языка, сломя голову отправились за
тысячи верст, чтобы поклониться нашему Протогороду.

– А он как-то объяснил, для чего вам нужно на Урал? – спросил дядя Миша.

– Нэт, от него шел такой сильный… светлЫй… сияниЕ, что мэ не стал
спрашивать, мэ поехали… – объяснила Лиля Шульц.

Верещагин сначала не обратил внимания на рассказ иностранцев, а
потом понял и начал расспрашивать про их «ангела». В конце
концов, ассистент пришел к выводу, что их немецкий гость и его
«один из Ашвинов» – одно и то же лицо. В таком случае
возникали новые вопросы: почему «ангел» выбрал именно семью Шульц и
для чего они нужны ему здесь, в заповеднике?

Шубейко распорядился поселить немцев в одном из коттеджей (все-таки
неприлично держать иностранцев в палатке), хотя и палатка, и
теплые спальники у них были с собой, и пригласил к себе на
обед.

В беседе на немецком языке с Иоганном и Лилей Шульц Верещагин начал
осторожно прощупывать, что это за люди. А главное, что их
связывает с Уралом.

Оказалось, что дед Шульца-мужа был эсэсовцем. Во время войны он
попал в плен, отбывал наказание как раз где-то в этих краях, на
границе с Казахстаном. Он рассказывал, что победоносная
армия арийцев стремилась захватить именно Урал, потому что здесь
была их прародина. А потом в плену Шульц, все-таки
отыскавший эту прародину, в лохмотьях, голодный и грязный, сошел с
ума и домой вернулся уже окончательно не в себе (verruckt).
Иоганн никогда не видел своего деда – тот умер за несколько
лет до его рождения. Но по рассказам знает, что
Шульц-эсэсовец постоянно порывался снова вернуться на Урал. Несколько раз
он даже убегал из клиники, садился на поезд, но
душевнобольного отлавливали и снова садили под замок…

С Лилей Шульц все было значительно проще. Она мечтала завести
ребенка, но врачи поставили неутешительный диагноз, и эту поездку
Лиля воспринимала, как реальную возможность победить недуг с
помощью высших сил, которыми наделено это место, духовно
очиститься и наконец-то забеременеть.

– Что за странные люди эти иностранцы, – проворчал Вениамин
Петрович, когда немцы ушли отдыхать в свои апартаменты. – Разве
русский человек вот так сорвется с места, вот так пустится
искать счастье на чужой стороне? А вы знаете, Егор, почему не
пустится?

– У него просто нет денег…

– Правильно! И еще по той причине, что ему на чужбине и искать
ничего не надо. Все находится рядом, под боком.

…Вечером приехала «почтовая» «Газель» из университета, и из нее
высадились еще двое иностранцев с чемоданами и рюкзаками, на
этот раз – финны из самой Лапландии. Вилле и Эльге Хаккинен
тоже услышали о необычном Протогороде, открытом на Урале, и
отправились в путь. Только в отличие от семейки Шульц они
поступили хитрее и добрались до университета, а потом напросились
в «почтовую» машину, следовавшую в заповедник.

– Этим-то что здесь нужно? – думал Верещагин. – Тоже тяга к
прародине, но финны не имеют никакого отношения к арийской культуре.
Хотя чем черт не шутит?! В конце концов, все мы родственные
народы…

Егор бродил между туристических костров и размышлял: если дело
пойдет и дальше в том же духе, скоро турплощадка и весь научный
городок будут напоминать интернациональную семью. Что ж, все
флаги в гости к нам!

Только что за балаган хотят устроить здесь эти Ашвины? К какому
финальному действию они готовят публику? Вакханалии? Литургии?
Массовому, не дай бог, самоубийству? Что еще могут придумать
эти фанатики?..

А может быть, финал уже наступил, где-то прогремело, а ты, Егор, и не заметил?

Верещагин читал в одной, кстати, не научно-популярной, а научной
книге, что Апокалипсис на Земле уже происходил. И не один раз.
Только никто этого не заметил. Люди просыпались утром и не
понимали, что уже умерли. Люди продолжали жить, не зная, что
уже мертвы, что уже нет их дома, города, страны, что наша
планета сгорела во время очередной термической вспышки на
Солнце.

Правда, в книге речь шла не о библейском Апокалипсисе, а об
Апокалипсисе космическом, и каждый человек за свою жизнь переживает
несколько таких Апокалипсисов. Переживает незаметно для
себя, для своей сердечно-сосудистой системы, желудочно-кишечного
тракта и органов дыхания. Только нервы с каждым таким
Апокалипсисом натягиваются все больше и больше, и неприятная
тяжесть давит на черепную коробку снаружи…

Возможно, нечто подобное произошло в заповеднике и сейчас. Все-таки
этот археологический сезон принес ряд немаловажных открытий:
череп с отверстиями, сделанными еще при жизни человека,
таинственный погребальный обряд и, наконец, эта странная
статуэтка жреца с шестью пальцами на ногах…

Что еще?

Энергия, скопившаяся вокруг этих открытий, не могла остаться
незамеченной, и со всего мира под ее «купол» стягиваются совершенно
разные люди, чувствительные к таким «перекосам». Этим
объясняются и их коллективные галлюцинации, и страсть, с которой
они преодолевают огромнейшие расстояния и государственные
границы.

Но в любом случае, все иностранцы – шпионы, и за ними нужен глаз да глаз.

Размышления Верещагина прервал окрик молоденькой школьной
учительницы, работавшей в заповеднике со своим классом:

– Егор Александрович, скорее! Вас ищет Екатерина Васильевна!

Верещагин поспешил к профессорскому корпусу, и навстречу ему
выскочила перепуганная, вся зареванная теща.

– Вениамин Петрович закрылся в кабинете и не открывает, – жалобно
произнесла она. – Уже с полчаса…

Верещагин громко постучался в дверь.

– Профессор, откройте! Вы здесь?

Ему никто не ответил. У Вениамина Петровича не было привычки
закрываться, тем более не отвечать на стук, если дело касалось его
любимой жены или зятя-ассистента. Ключ торчал в замочной
скважине изнутри, значит, кто-то все равно должен находиться в
кабинете. С профессором могло произойти все, что угодно:
сердечный приступ, инсульт, эпилептический удар… Все-таки
профессор был не молод.

– Я сейчас! – Верещагин оббежал вокруг здания и потянулся к окну.
Оно оказалось незакрытым, и Егор, зацепившись за карниз, легко
проник внутрь кабинета.

Профессора нигде не было. На столе остались разбросаными черновики
новой книги Вениамина Петровича «Культура арийского Урала»,
из контейнера пропал «череп Заратуштры» и «жезл шестипалого».
Профессор ушел. Ушел тайно через окно и прихватил с собой
все их последние «трофеи». На столе среди листков рукописи
Егор нашел прощальную записку Шубейко, и у ассистента на
голове зашевелились волосы.

Верещагин предчувствовал, что над заповедником нависла беда, пытался
ее предотвратить, но беда все-таки нагрянула…

4.

Чем занимались жрецы нашего Протогорода: они били баклуши,
толкли воду в ступе и писали вилами по воде. Все эти три
артефакта (баклуши, ступу и вилы) так и не смогли отыскать
археологи. Но они существуют. И единственная причина, по которой
ни я, ни Вы, ни кто бы то ни было другой из светил
южноуральской археологии не смогли добраться до них, заключается в
том, что эти предметы культа никогда не касались земли, тем
более не попадали в ископаемые горизонты гумуса. У них во все
времена были носители, которые и сберегли артефакты до наших
дней.

Принято считать, что баклуши – это маленькие деревянные чурочки,
ступа – кухонная утварь или еще хуже – летательный аппарат бабы
Яги, а вилы – сельскохозяйственное орудие труда, но это не
совсем так. И то, и другое, и третье были музыкальными
инструментами. Четвертым экспонатом в этом «ансамбле» должна
стать самоходная печь, пятым – говорящая рыба, исполняющая любые
три желания (то, что осталось в русских народных сказках),
и, наконец, не хватало только Шестипалого, который умеет
играть на всех этих инструментах. И только тогда, когда мир
снова обретет все эти «ингредиенты», вернется Старый порядок.
Самый верный и справедливый из всех порядков, какие были
когда-либо на планете.

Посмотрите телевизор: сколько нелепых, страшных смертей под
обломками рухнувших зданий, в падающих самолетах и тонущих судах…
Мир, кажется, погружается в хаос. А все потому, что Шестипалый
уже начал исполнять свою разрушительную Арию…

Передо мной открылась уникальная возможность посетить все грани
этого шестиугольника. Я бы обязательно взял в дорогу и Вас, но
для этого сейчас не совсем подходящий момент: берегите
Верочку. И Екатерину Васильевну.

Ваш В.П. Шубейко.

(Продолжение следует)