Имитатор
Часть первая
Записки гувернера, тетрадь
Продолжение
5.
Точно из наркотической комы, выкристаллизовываются из общей
фантасмагории памяти отдельные связные события. Так моя жизнь
пробуждается наново – пускай вторичная, неуклюжая, будто склизкий
подслеповатый птенец.
Да вовсе не подслеповатый. Вижу, и достаточно отчетливо, приятеля
своего (чтоб не сказать, соратника) Сеню Зайцева –
добродушного на вид дебелого гиганта с вечно растерянной улыбкою
младенца и будто вздувшейся плешивой головою-тыквой, покрытой
кое-где комичными рыжеватыми кудряшками. Был он с виду незлобив,
склонен к скользкому подхалимству и отличался совершенно
невозможным сочетаньем велеречивости и жуткой при том дикции.
Первое впечатление от его персоны, следует отметить,
абсолютно ложно: он из породы скрытых циников и стеснительных
душегубов. Сокровенной мечтою Сени, помнится, был триумфальный
захват – и желательно им одним – Института благородных девиц
(судя по последним событиям, у него нашлись единомышленники),
а в идеале – женского монастыря, со всеми вытекающими
отсюда последствиями, не оставляющими монашкам-девицам (что за
нелепая тавтология) и малейших шансов избежать темной Сениной
мести: ему катастрофически не везло на любовном фронте. Был
он из рабочей семьи и, что называется, из неблагонадежных,
но с похвально широкими воззреньями. Однако в компанию нашу,
в последнее время изрядно поредевшую и катастрофически
расслоившуюся по революционным взглядам, он влился, думается мне,
не столь по соображениям идейным, сколь для решенья проблем
сугубо денежного свойства. Что касаемо кокаина, от него
Зайцев зависим не был – то есть, не употреблял регулярно, хотя
и обожал оный почти до исступленья.
Сеня барабанил мне в дверь как-то по-особенному, с едва ли не
амикошонской настойчивостью: подозреваю, он весьма хотел бы
сделаться моим другом. Я же, в угоду ему, порою подыгрывал с
пугающей достоверностью. Захаживал он, впрочем, все чаще с
какой-либо нуждою. Вот и теперь (было это, кажется, на пороге зимы
15-ого года) – когда я возлежал, полный праздной тоски, и
тихо отходил после кокаинового взбрыка – Сеня неприятно
громогласно возвестил о собственном прибытии. Я стек с кровати и,
будто сомнамбула, поплыл на зов, распахнул медленную
(страшно медленную) скрипучую (тягуче скрипучую) дверь.
– Жан Жак! – приподняв картуз и по-всегдашнему улыбаясь загадочной
джокондой, приветствовал меня Семен Зайцев (этого добавочного
Жака он зачем-то прилеплял ко мне, основываясь на каком-то
своем малопонятном глубинном юморе – хорошо еще не Жан-жук).
– Можно нарушить твой покой?
– Ты его уже нарушил. Заноси свою тушу, – ненамеренно ответил я в рифму.
– Я же не виноват, – без тени обиды гугниво заметил он (а сам уже
протискивался-протискивался, через мое плечо высматривая
священный шахматный стол: не насыпано ли на там немного…), – что
объем моей корпуленции соответствует глубине моей мудрости.
Сам понимаешь.
– Меньше эманаций. Меньше пафоса, mon ami, – мягко осадил его я. –
Конкретней. Я же знаю, ты снизошел до меня не просто так.
– Ну зачем ты?.. За что?.. – на сей раз в его голосе послышался
теплый, но укор. – Ты думаешь, я не могу без особых причин?..
– Можешь, безусловно, – сегодня я был жесток и положительно не
намерен играть в друзей. – А вот без чего ты не можешь, дорогой
ГГ, – (так все мы прозвали бедного Сеню; сие означало:
Гугнивый Гедонист), – это вопрос иной. Но...
Сенино лицо как-то спонтанно обвисло: улыбка словно бы сползла
краями вниз и так, на пол пути, застыла, направленная уже в
противоположную сторону.
– Я пуст, – добил его я. – Не стану скрывать, намедни заправился. Но
то было последнее.
– Что ж, – смиренно поник он. – Путь к гармонии с миром тяжек и
тернист. Это сладкое недостижимое слово равенство...
– Прекрати плакаться. Ты прекрасно знаешь, на той неделе я потерял
место. Сам не в лучшем положении.
– Да-да... – Сеня как-то уже бочком поворачивал к двери. – А знаешь,
– вдруг оживился он, – я ведь вступил в партию.
– Эка тебя угораздило. И, наверняка, не в кадетскую? – улыбнулся я.
– Нет, что ты. В нашу.
– В какую такую вашу? – переспросил я.
– В нашу, – многозначительно подчеркнул он, – большевистскую, само собой.
– Так фракцию же арестовали.
– Фракцию – да. Но партию им не сломить! – с вызовом произнес Сеня.
– Все ждут тебя, – тихо добавил он.
Зайцев, надо сказать, давно уж пытался втравить меня в свои путаные
бунтарские делишки; я же держался, как мог. Вообще, в среде
моих приятелей-смутьянов я старался играть роль
сочувствующего скептика, который в целом как бы и не за, но отчасти и не
против. Благодаря такой удобной позиции я всегда был в
курсе их планов, не рискуя при том замараться в конкретных
антимонархических акциях.
– В самом деле? Чем же я сие заслужил?
– Для нас ты незаменим, Жан Жак. Ты же наш основной боец в тылу, так
сказать, противника. Уж мы-то знаем, ты неспроста сюсюкаешь
по-французски с этими буржуйскими сопляками.
– Cela m’arrange. И хочу тебе заметить, брат Сеня, твой лексикон
изменился – и отнюдь не в лучшую сторону.
– Что ж, дело твое. Со мною только не сюсюкай, – сказал Зайцев и
полез во внутренний карман видавшего виды полушубка, чем,
признаться, несколько напугал меня. – Я тут кое-что раздобыл, –
вместо ожидаемого маузера, он достал потрепанную книжицу,
явно самиздат.
– Это Ленин. Слыхал о таком? – спросил он, подошел к столу, зажег
лампу и начал как бы завлекательно листать книжицу, чуть ли не
причмокивая толстыми губами.
– Что-то слышал, – соврал я тоном равнодушия: конечно же, я был
ненасытен и следил за всем – за Лениным в том числе.
– Нынче он в бегах... – Сеня подумал и уточнил, – в засаде. Но
возвращенье близится. Мы все...
– Я непременно почитаю, – устало прервал его я, без особого
удивления приметив нечто постороннее в рассеянных лучах света: то
была знакомая танцующая девочка.
– Ну ладно, – Зайцев бережно пристроил брошюрку посреди черно-желтых
клеток, о чем-то затаенно вздохнул, после чего неуклюже
развернулся, едва не сшибив столик. – Извини, – добавил он,
поправляя упавшую лампу. – Моя политическая фигура все растет.
Сам понимаешь. Уже нигде не прохожу по габаритам.
– Да я вижу, – подтвердил я, открывая неизменно медленную дверь и
смутно беспокоясь – не зашиб ли он девочку. – Смею надеяться,
твой рост все же остановится на нынешнем размере.
– Да, – встрепенулся на пороге мой неугомонный гость. – О Сенчиных.
Я тебе про них говорил?
– Что за Сенчины?
– Да есть тут одна семейка. Не шик. Так, остатки роскоши. Но тебе
сейчас на безрыбье... Сам понимаешь. Вот, – Сеня всучил мне
измятый клочок бумаги: адрес, по всей видимости. – Скажешь,
мол, друг Беглицкого. Ты же помнишь Беглицкого?
– Допустим. И что они хотят?
– Подыскивают недорогого учителя для дочери.
– Грешно экономить на детях. Взросленькая? – с надеждою полюбопытствовал я.
– Какой там. Лет десять-одиннадцать.
– Жаль. А ты бы не хотел?
– Кого? – опешил ГГ.
– Не кого, а чего, дурья башка. Устроился бы сам к этим Сенчиным.
Глядишь, они бы тебя усыновили. Был бы Сеня Сенчин. Звучит!
— Тьфу на тебя, неблагодарный, – огрызнулся Семен Зайцев, хлопнул
дверью и гордо понес свою идейно разросшуюся плоть навстречу
революции.
(Продолжение следует)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
