Жизнь как есть

 

 

08.10.02  13:30

 

Ну вот, дюжина дней паренья, а теперь пожалуйте-с в будни. Не желаете ли опохмелиться, сэр? Нет, но я, кажется, подвернул и помял (заспал?) крыло.

Правильно ли ты поняла обращенные к тебе журавельные кличи? Распознала ли за непристойностями старческих слов тонну застойной тоски? «Как рука, крик мой протянут…». Не знаю, чего меня развезло. Жалко себя? Жалко тебя? Жалко всех – смертельно. Всякую Божью тварь, что еще дышит.

Вот так всегда. Маленько приободришься, прихорошишься, разбежишься эпической мыслью, воспаришь плешивым этаким грифом, сделаешь над буднями круг, и как же хорошо, пока они такие махонькие, а ты большой. Кружишь восходящей спиралью, и под тобой для тебя расстилаются эпохи, все царства мира и вся слава их. И где-то неподалеку замирает от восторга интинская девочка, внизу выглядевшая старушкой – по чистому недоразумению, из-за перспективных изъянов времени. Но приземляться приходится в сплошные недоразумения. Смотришь на них и спрашиваешь: так кто же из нас призрак? Сегодня привидением я ощущаю себя.

 

Искренне не знаю, что со мной творится, но едва ли не все ночи провожу попеременно в объятьях то бессонницы, то тебя. Как ладно ты меня обнимаешь, не решаюсь сказать. Одно дело описать акт метафизический, другое – физический. Этак можно рехнуться, не разобравшись с собой.

Без слов на бумаге или экране разбираться в себе я разучился. Нужно же видеть глазами, что думаешь бог знает чем.

Ужасно, невыносимо, что между каждым разбором полета и твоей на него реакцией пролетают минимум две астрономические недели! Вот и пишу седьмое письмо, не дождавшись ответа на первое. Похоже, угодил в ситуацию Шахрезады: сказка, еще и еще сказка, ибо как только слова кончатся, прянет жизнь, казнь.

Компьютер автоматически подсчитывает и мгновенно выдает справку о количестве строк, слов, знаков, пробелов в каждом тексте. Сейчас я в него заглянул и увидел, что в Инну вместо одного ветхого слова полетело 250 килобайт околичного текста, что составляет стаю примерно из 12 с половиной тысяч слов. Сколько слов еще нужно, чтобы забросить невод по золотую рыбку?

Пока ты для меня маленький призрак в розовом свете, одаренный способностью слышать, а затем уж дышать. Единственная душа на земле, ждущая моих писем. В искренность этих слов я пока еще не могу не верить. Я дорог тебе как единственный человек, боготворивший тебя в самые юные, лучшие (не так ли?) и потому незабываемые твои годы. И хотя к самым заветным твоим драгоценностям я просто сбоку прирос, все ж поживее всяких воспоминаний – дышу. А потому и должен их оживить.

 

А вот смогу ли?

Нельзя обрести физическое наслаждение, не освоив его поначалу мысленно. Ведь наслаждаешься мыслью, ставшей телом. (Не так? Тогда скажи, чем отличается у людей случайная, сексуальная связь от любовной? Даже насильник в случайном теле осуществляет власть над каким-то совсем не случайным, только ему известным иным. Тем, каким мысленно он уже обладал. А ужас его ситуации состоит в фатальном несовпадении мысли с физикой). Так что тебя не должно шокировать то обстоятельство, что мысленно я всю тебя уже обежал, обжил и обожил. Осталось сверить не столь уж существенные детали.

(…)  Но здесь возникала вот какая трудность. Когда это (запретное и потому лишь мысленное) обладание совершалось в Инте, я знал, что при следующей нашей встрече твой мысленный облик мигом впишется в очерк фактического. Один – неприступный, другой – взятый отважным мысленным приступом, и все же они быстренько сложатся и заговорят, как ни в чем ни бывало, вместе и складно. То, что одним из них (одной из тебя: тут, как всегда в онтологически интересных случаях, плохо с грамматикой) я уже обладал, придавал ситуации лишь пикантную загадочность, как если бы мы вступили с тобой в тайный сговор. Ведь что греха таить: некоторым образом ты знала, что я знаю, что ты знаешь, что мысленно я с тобой уже не однажды согрешил. Но тут сохранялось полное совпадение наличного образа с желанным: закрывай или открывай глаза – видишь одно.

(…)   Так до чего же мечтатель дошел? А до того, что нет ему из тебя выхода. (…)  Пусть проходят века стороною! Ведь что будет, когда мы выберемся из потрясенных книг, когда я снова тебя увижу и, значит, ты – меня? Когда из своих 17 рухнем в свои же 60 с гаком годков? В 17 лет мы вернулись бы в себя 17-летними, вмиг вправив мысленные свои очертания в наличные. А в нынешней злой перспективе?… У окуня ли екнут плавники? Увы и ах нам.

 

Опять взлетел? Взлетел в целях познания процесса падения: единственно с целью узнать, куда нам опосля рухнуть.

В теории, падать надо по Лейбницу, веря, что низвергаешься в лучший из возможных миров. Рая нет. Ведь невозможно представить мир, где наш свет еще светлее, тень тенистей, щеглы щеглистей, привязанность вяжется только озаряющим взглядом, а буднями не развязывается и за сорок лет.

 Считай, что ненароком я доказал еще одну любовную теорему.