Жизнь как есть

Конец восьмидесятых годов ознаменовался всеобщим дефицитом. Сейчас, когда полки всех магазинов лавок и рынков забиты продовольственными и промышленными товарами, правда преимущественно низкого качества или кустарного производства, даже трудно представить то время. Заходишь в кондитерский магазин, а там нет ни шоколадных конфет, ни тортов. А уж шоколадные торты – всегда были в дефиците. В начале Невского проспекта был кондитерский магазин, где иногда можно было купить такой торт, правда, необычайной красоты. И вот в однажды, иду по Старо-Невскому проспекту ( так называют ленинградцы часть Невского проспекта от Суворовского проспекта до площади Александра Невского ) и с изумлением вижу, как из кондитерского магазина вынесен лоток, на котором продают, что бы вы думали? Трюфели! Настоящие трюфели! И очереди нет! На радостях покупаю килограмм свежайших шоколадных конфет. Это было советское время, когда зарплату выплачивали во время, а ежели, не приведи господь, где-то задержали на три дня, то об этом немедленно докладывалось не кому-нибудь, а ПРОКУРОРУ ГОРОДА! Цену я их не помню, но трюфели были одними из самых дорогих конфет в то время. Ни до, ни после килограммами я трюфели не покупала. Но ведь дефицит! Половину принесла домой –порадовать маму, вторую – отношу племяннику (ему тогда было лет семь) со словами:

«Миша, запомни этот день, сегодня ты ешь трюфели, может быть, последний раз в жизни!».

То, что произойдёт потом, в роковые девяностые, и представить себе было невозможно. А пока расцветал дефицит, были введены талоны на колбасные изделия, масло, сахар. На работе организовался специальный отдел, снабжавший нас то сапогами, то хрустальными рюмками, то простынями, то… И профком был при деле, и профорги. Все эти заказы разыгрывались или волюнтаристски распределялись, кого на сей раз наградить за достигнутые в труде успехи. Что было, то было.

Плохо было и с продуктами питания. Ну, про московские электрички, думаю, что написаны тома. Я, бывая в Москве и раньше, а тем более в это время, вообще не заходила никогда в магазины. Но что делать? Народ хотел есть, сосиски считались деликатесами, про икру весьма популярным был анекдот о том, что на неё нет спроса. « Постойте и послушайте, – сказал директор магазина возмущавшемуся покупателю, – спрашивает кто-нибудь икру. Нет на неё спроса».

Правда, никто от голода, как мне кажется, не умирал. Более того, холодильники были полны, а шкафы тем более, так как все покупали впрок, «что дают». Но сложности были, конечно, особенно в командировках. Если раньше мы ездили в командировки, нагруженные багажом для всех знакомых (вначале – апельсинами, потом – килограммами сливочного масла и сыра), то в это время приходилось уже думать о хлебе насущном для себя. Нужно было взять с собой копчёную колбасу, сыр в таком количестве, чтобы хватило на всю командировку. А порой приходилось бывать на заводах по две, а то и по три недели. Так что нужно было обеспечить себе утренний кофе и вечерний чай.

И вот в одну из таких командировок в Тольятти, дня за два до её окончания, у нас все мясные припасы закончились. Заходим в гастроном рядом с гостиницей «Волга», где мы жили, нужно что-то купить к чаю, но …Большой сравнительно выбор колбас, ветчина, но это всё по талонам, а у нас их, увы! нет. Рискуем всё же стать в этот отдел. Довольно поздний вечер, начало десятого, перед нами четверо счастливых обладателей талонов покупают колбасу. А сыра в Тольятти отродясь не было, хотя мне и непонятно почему. Колбасный завод Тольятти выпускал деликатесные продукты (там, например, я впервые попробовала сунжук), был поставщиком Кремля. А сыроварни не было.

Ну, стоим мы с сотрудницей, ждём решения своей участи, за нами ещё несколько человек, кажется, из той же гостиницы. Подходит моя очередь, патетически произношу: « Сто граммов колбасы блокадному Ленинграду!» Продавщица засмеялась, поддержала игру: «Зачем же колбасы? Блокадному Ленинграду нужна ветчинка!» Взвешивает нам граммов триста отборной ветчины. Надо сказать, что колбасный завод в Тольятти выпускал весьма высококачественную продукцию, это не современная ветчина по западным технологиям ! Мы дружно её благодарим, что не дала умереть нам от голода. Стоящий за нами мужчина то ли с восхищением, то ли с завистью с примесью лёгкого осуждением говорит: «Ну, вы нигде не пропадёте!» Мы с сотрудницей – Валентиной Чёрной – были удивлены тем, что нам отпустили ветчину, но вероятно, причина была в её цене: варёная колбаса по 2руб. 30 коп. пользовалась, по-видимому, большим спросом по сравнению с ветчиной по 3 руб. 70 копеек за килограмм. Разница весьма ощутимая, хотя в то время никаких проблем с задержкой или невыплатой зарплаты не было.

Этот гром среди ясного неба грянул позже. Наступили роковые девяностые годы с проклятой перестройкой, новыми именами в политике, восходящей славой Бориса Ельцина, Властителя дум и чаяний народных, знаменитым лигачёвским «Борис, ты не прав!» и хором иуд: «Борис, ты прав», рыжим Чубайсом, непонятными словами ваучер, приватизация, дилер, менеджер и т.д. и т.п. А вот то, что было понятно всем и вся – ПЕРЕСТАЛИ ПЛАТИТЬ ЗАРПЛАТУ и ПЕНСИИ! Вот тебе, бабушка и Юрьев день. Да, это был период, когда нам приходилось иногда даже тратить мамину пенсию! Раньше это и в голову никому бы не пришло, так как это были её личные деньги «на булавки». Но, как говорится, нужда научит пироги есть. А вот тем, у кого и такого источника перебиться не было, приходилось туговато. К директору ВНИИНЕФТЕХИМа – Ластовкину Георгию Алексеевичу записывались сотрудники на приём, говорили, что не на что жить и слышали в ответ что-то вроде: «А я что могу сделать? Не можете ждать зарплаты, увольняйтесь!» И потекли потоки инженеров, младших научных сотрудников, лаборантов на улицы. Кому-то повезло, их взяли на работу рабочими со сменным графиком на «ГИГРОВАТУ», завод на Железнодорожном проспекте рядом с нашим институтом, который только что купили то ли финны, то ли шведы, то ли... К капиталистам, одним словом. И рассказывали они нам и о высоких зарплатах ( по сравнению с институтскими, естественно), и о том, как там надо работать, и как увольняют за одно опоздание на три минуты или за появление на работе в нетрезвом виде, и как много приходится работать, и о штрафах за брак. Капитализм, одним словом, но дикий, без профсоюза и Трудового Кодекса. Но есть-то хочется! И семья тоже не должна голодать. Те, кому повезло меньше, устроились на работу кто продавцом молока в ларёк, кого-то можно было встретить в транспорте кондуктором, кто-то пошёл в «Апрашку», это оптово-розничный рынок во дворах Апраксина универмага, типа Черкизовского московского или Лужников, но ещё более криминальный в то время. А магазины, рынки и ларьки быстренько наполнялись импортной (низкопробной, как правило) продукцией, свободно стояли бутылки с импортным спиртом, страна активно шла к криминалу. Но об этом попозже.

Институт опустевал, заводы, администрации которых Ельцин с его «молодёжной экономической шатией-братией» предоставил полную экономическую свободу, тут же начали ей пользоваться с широким русским (пожалуй, не только и не столько русским) размахом. Наука и новая техника? Тратить на это СВОИ КРОВНЫЕ?! Забыть начисто и навсегда! Зарплату рабочим? Поголодают, ничего! Нам САМ президент дал ЭКОНОМИЧЕСКУЮ СВОБОДУ! При выборе заплатить зарплату или построить себе особнячок или купить своим чадам по стометровой, как минимум, квартирке в столице, а попозже и за рубежом, выбор был однозначным и не в пользу, увы! зарплаты. Но по сравнению с жизнью института, заводчане процветали. Приезжает, например, в Кириши, зав. лабораторией или старший научный сотрудник, которого все знают, и стыдливо отводит глаза в ответ на животрепещущий вопрос о том, платят ли зарплату и какую, поскольку его зарплата в несколько раз ниже зарплаты уборщицы завода. Да, молодые экономисты – корниенки, гайдары, чубайсы – знали, что делали. В это время появился даже анекдот о том, как на заседании правительства обсуждается, что же делать с наукой: и зарплату им не платят, а они всё равно ходят на работу. И тогда Ельцин выступил с предложением – сделать для них вход в институт платным.

Шутки, шутками, а выживать нужно было. И если младшие научные уходили, а нацменьшинства, для которых настала золотая эпоха свободного отъезда «на историческую родину», дружно рванули когти, то старшие научные сотрудники и руководители стали создавать вначале кооперативы, потом, ООО, ТОО и т.д. Куда ни плюнь, со всех сторон одни президенты, вице-президенты, генеральные директора; просто директора были редкостью. ООО из трёх человек состояло из президента, вице-президента и генерального директора, как правило. У всех появились визитные карточки с титулами, начертанными золотыми буквами, на двух языках, правда частенько с грамматическими ошибками… Но это к деловой репутации не относится, зачем учить географию, когда по словам г-жи Простаковой, ямщик отвезёт тебя, куда надобно.

В институте у всех были свои фирмы, доверенные лица включали в состав генерального директора, уже обсуждался на учёных советах и технических совещаниях вопрос, а не создать ли на базе ВНИИНЕФТЕХИМа ассоциацию малых предприятий, тем паче, что для этого были все предпосылки. Изменился закон по авторскому праву: если раньше авторские свидетельства или патенты, разработанные в порядке выполнения госбюджетных и поисковых тем, принадлежали институту, то теперь наступила полная свобода: работу оплачивал бюджет, а авторское свидетельство принадлежит только автору. И ещё один ощутимый удар был нанесён по многострадальной науке: институт потерял лицо: ни тебе авторских, ни тебе патентов, всё у частных лиц или у частных фирмочек.

Ну, со всех сторон директора и президенты, а я всё ещё с высоты положения старшего научного смотрю на них с предубеждением, если не сказать с долей предвзятости и презрения. Ну, не может страна, ВЕЛИКАЯ ДЕРЖАВА, идти назад к кустарному производству! Но должен же быть конец этому беспределу! Неужели в правительстве не понимают! А с каждой минутой становится всё хуже, вот уже и на торговлю спиртной продукцией отменена монополия государства, и нефть и газ переходят в частные руки, вот уже и институт приватизируют, и ты становишься гордым акционером, получив две голосующих акции за тридцать с лишним лет работы в институте. Зато акционер! Кстати, коллективу института было выделено около двух тысяч акций из общего числа порядка двадцати двух тысяч, из которых 51 % или больше принадлежал то ли КУГИ, то ли фонду имущества. Так что можно представить себе, КАКИМ ВЕСОМ пользовались голоса акционеров из нашего коллектива. Ну, и что? Я ни разу не была на этих собраниях, и ни разу не голосовала, понимая всю бесполезность указанных действий. Ну, это отнюдь не лирическое отступление. Вернёмся к роковым девяностым.

Итак. Зарплату в институте задерживают, даже ту мизерную, которую должны нам платить, а институт уже насколько лет на полном хозрасчёте. Нужны договоры. А с кем? Заводам предоставили самостоятельность в распоряжении собственными средствами вместо решений советского времени, когда ДВА ПРОЦЕНТА от оборота заводы должны были тратить на развитие технического прогресса: новая техника, прямые договоры с НИИ, а ежели нет, то всё остальное забирало министерство для централизованного распределения. Об этом приказе Миннефтехимпрома заводы постарались забыть сразу же и навек. Договоров не стало, не стало и денег на то, чтобы слетать в командировку побеседовать о перспективных работах с заводчанам. Ну, а надежды на малый бизнес… Об этом даже и говорить-то смешно! И в один из дней неожиданно позвонила мне ранее работавшая у нас сотрудница Евгения Удалова (в девичестве Матье), перешедшая ещё в советское время на работу на оборонный завод «Северный пресс».

Надо сказать, что в советское время, планового хозяйства, когда особенно заводы не считали деньги, а задача была другая – любой ценой обеспечить завод необходимым сырьём – снабженцы и мудрые руководители давали заявки на сырьё, в несколько раз превышавшие потребности производства. По принципу: пусть лучше на складе постоит… Но кончилось это время. Например, исчез ацетон, который раньше цистернами привозили на электронные заводы, сполоснут в нём детали, и на уничтожение. Никому и в голову не приходило, что его можно регенерировать и пустить в рецикл. Когда же его не стало даже в «Реактиве», тут уж пришлось задуматься. Итак, мне позвонила Женя Матье с предложением начать очищать ацетон. Это предложение было в русле моей основной научной специальности – процессы разделения. Нужно было собирать отходы ацетона, регенерировать их, доводить до норм ГОСТ и продавать дефицит заводам. Это уже малый бизнес. И, склонив голову перед жизненными обстоятельствами с непреодолимыми препятствиями, пришлось и мне пойти в «бизнес-вумен».

НПО «МАДХАВА»

Ну, что нужно было делать с отходами ацетона, в этом проблем не было: перегнать, приняв меры, чтобы не было взрыва, проанализировать, налить в тару и отправить заказчику. Цепочка ясна. Для этого нужно было заключить договор с опытным цехом института на производство работы, поставить в лаборатории методики анализа ацетона по ГОСТ. И всё. Но вот другие вопросы тоже нужно было решать: организовать сбор ацетона на заводах, завезти им тару, заключить с ними договор, чтобы в бочку лили ацетон, а не отходы всех растворителей и масел, не бросали туда ветошь и промасленные тряпки, например. Нужно найти транспорт, чтобы привезти этот ацетон в институт, нужны грузчики или погрузчик, чтобы снять бочки с ацетоном. Нужна тара, чтобы залить туда очищенный и проанализированный ацетон – стеклянные бутыли в обрешётке, нужны, в конце концов, этикетки. И на всё нужны, увы, деньги.

Ну, это о производстве. А ведь есть ещё дебри с названием бухгалтерия. Худшего, более тёмного, непредсказуемого и меняющегося с завидной частотой и придумать нельзя. Я не знаю, с чем можно сравнить российскую бухгалтерию! Более абсурдной науки, если этот бред, где каждые два понятия противоречат друг другу, наукой не назовёшь. Но, вступая на путь бизнеса, об этом кошмаре не имеешь представления. Ну, во-первых, нужно открыть расчётный счёт. Сразу отвергаю коммерческие банки. Советуюсь с Ниной Петровной Кузнецовой, своей приятельницей, начальником бюджетно-финансового отдела ВНИИНЕФТЕХИМа. Конечно, Промстройбанк. Все бизнесмены вокруг уверяют, что открыть там расчётный счёт невозможно. Тем паче нужно открыть. Едем с Ниной Петровной к управляющей банком – и никаких проблем. Счёт в ПСБ открыт, легко и просто.

Но вот, чтобы представить, с чего начинался бизнес, расскажу такой анекдотичный случай, характеризующий экономический уровень «бизнес-леди», генерального директора и учредителя НАУЧНО-ПРОИЗВОДСТВЕННОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ! В какую-то минуту думаю, что нужно попросить в банке кредит. В то благословенное время кредит давали без обеспечения. Грабеж с залогом имущества или сырья, страхованием, обязательной установкой сигнализации при залоге автомашин именно ТАКОГО типа и именно в ТАКОЙ фирме, а не той, которая стоит у вас – этот протекционизм пришёл позже, когда банки поставили «своих» людей и радели им со всей душой. А тогда просто давали кредит под сырьё. Прихожу к управляющей, вызывают главбуха, рассказываю им, что хочу купить в Киришах толуол, а не на что. «И как же вы будете гасить кредит?» « Продадим цистерну толуола, заработаем, вернём вам кредит через три месяца». Главбух задает мне вопрос: «А вы не можете за это время трижды «обернуть» деньги?» Я смотрю на неё, не понимая, как это можно «обернуть деньги» трижды! И отвечаю на всякий случай: «Нет!» И смех, и грех. Вот с такими-то познаниями и ринулось большинство в эту грязную помойку под названием рынок.

Характерной особенностью той эпохи было то, что работали директора и генеральные директора. Понасоздавали фирм, работников пока нет, и вот сам генеральный директор какого-нибудь строительного ООО или ТОО приезжал получать на склад ацетон, растворитель, масло, тут же выписывал доверенность, доставал печать, ставил свою подпись. Года через три появились снабженцы, гордо именующие себя менеджерами, и директора появлялись только перед праздниками с цветами, шампанским, конфетами. Дефицит продолжался, централизованного снабжения не было, и у меня постоянно раздавались звонки с просьбой помочь: нет такого-то масла, чем заменить, купили у кого-то неизвестно что, не сможете ли проанализировать, а то страшно погубить оборудование или уже загубили, нужно идти в арбитраж. А сотрудники НПО «МАДХАВА» знали решительно всё, а что не знали, то смотрели по справочной литературе и консультировали. Ну, и главное – гарантировалось качество своей продукции.

Боже, чем только не наполнялся рынок в то время! Сплошные подделки! И это в химической промышленности, где всё огнеопасно, взрывоопасно и ядовито. При полной бесконтрольности!

Конечно, многих интересовало название организации, которое казалось загадочным, а порой и страшным. Криминальное время было. Представляли себе, как минимум, некую кавказскую группировку, а как максимум – индийскую. А на самом деле учредители были представителями коренной национальности, да в большинстве своём ещё и слабыми женщинами науки. Поэтому при личном общении страх исчезал.

А название фирмы предложил один из учредителей – Виктор Шепилов, по должности начальник ЦЗЛ завода «Северный пресс», исповедующий вишнуизм. Очень удобная религия. Во-первых, бог един, во-вторых, он за тебя всё решает, а человек – это слабый ничтожный червяк, который только исполняет волю божью. Приказал бог убить – убил, приказал украсть – украл и т.д. И никакой тебе ответственности. Если же ты хочешь приблизиться к высокому и божественному, то сначала должно быть служение, беспрекословное повиновение какому-нибудь учителю и бескорыстное (бесплатное) служение ему во имя бога, то есть гуру просто необходим.

В качестве анекдота расскажу историю «приобретения» гуру нашим учредителем. В вишнаитском храме он узнаёт, что из Индии приезжает некий высокопоставленный служитель, ну что-нибудь типа православного архиерея. Я не знаю иерархию вишнуитов. И возмечтал наш учредитель стать его учеником. Гуру должен был встретиться со своими последователями в ДК Дзержинского. Был такой на Полтавской улице дом культуры милиционеров. И вот в этот дом культуры и направился наш учредитель, предварительно купив громадный букет роз. Чтобы обязательно стать учеником этого индийского гуру, а он опасался, что гуру может не приблизить его до столь высокого звания, этот начальник ЦЗЛ крупного оборонного завода решил действовать наверняка. Войдя на сцену, в глубине которой восседал гуру, он пал ниц с букетом роз в руках и по-пластунски пополз к гуру, коснувшись свой головой его стоп. Ежели такое действо произошло, то гуру уже не мог не согласиться принять в своё окружение ещё одного неофита. Об этом мне гордо поведал сам ученик индийского гуру. Я, представляя себе эту сцену, не могла удержаться от хохота, конечно, но ведь это был начальник ЦЗЛ оборонного завода. Как-то несовместимые, как мне кажется понятия.

Но и у него появились свои ученики с беспрекословным служением. Для начала он привёл рабочего на склад, молодого человека лет двацати весьма смурного вида. Ну, приняли сего отрока, оформили ему трудовую книжку. Через несколько дней этот служитель культа появляется на складе в одиннадцать часов утра. Интересуюсь, и что же привело к двухчасовому опозданию. «Я заснул в трамвае», – отвечает мне работник. Как оказалось, сначала он размышлял о сущности бытия, пока не заснул, а потом так и катался на этом трамвае от кольца до кольца. Ну, что тут скажешь? Бог повелел! В другой раз иду в офис, а мы арендовали и офисное помещение и склады в институте, встречаю уборщицу, которая говорит, что у нас кто-то то ли молится на татарском языке, то ли поёт. Захожу. Вместо того, чтобы работать на складе сей отрок, впавший в транс, распевает во всю силу голоса мантры. Пришлось прервать его общение с высшими силами, вернуть на землю. Когда же бог повелел ему во имя служения, правда не лично, а устами учредителя, украсть бочку с ацетоном и два бидона краски и отвезти всё это в вишнуистский храм для проведения ремонта, во мне в полный голос заговорил атеист. Служение бесславно закончилось. Вот с такими, с позволения сказать, рабочими мы начинали бизнес.

Ну, а что до воровства, так это святое дело шло рядом как верная сестра бизнеса. Бог ли повелевал или дьявол нашёптывал на ухо, но на воровстве попадались и рабочие, и кладовщики, и шофера. Есть, что вспомнить. Да, впрочем, примеры были весьма наглядными. Заповедь «не укради» канула в лету в роковые девяностые годы. «Бери, сколько хочешь» – этот лозунг касался не только суверенитетов, но и народного достояния. А уж украсть у новоявленных бизнесменов, так это просто святое дело! Но жизнь продолжалась.

(Продолжение следует)