Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Текст — лекарство от депрессии или raison d’être?

Поэт стал поэтом. Стихи написаны. Что дальше? Как поведет себя Муза?

Читайте очередную главу большого романа, а кое-что из личного
поэтического опыта автора изложено в
интервью.

Книга была окончена. Деньги кончились тоже. Оставалась квартира,
несколько антикварных вещиц и «Слалом». Я вышел пройтись и
по-новому вглядывался в город.

— Здравствуй, как поживаешь? — прозвучало где-то рядом.

Передо мной стояла Кора, явно настроенная на обстоятельную беседу.
Почему она во второй раз появляется в тот момент, когда я
чувствую себя сносно и без нее, где она была раньше, когда я
умирал? Переменилась, думал я, набрала взрослой солидной
стати, как будто, даже стала выше ростом, хотя, быть может, все
дело в туфлях на каблучках, которыми сменились спортивные
туфли на плоской подошве. Исчезла девчоночья округлость лица,
оно было тоньше прорисовано и очень серьезное. Хорошо
скроенный классический костюм насыщенно-желтого цвета с необычно
вырезанным воротником. Совсем другие украшения, маленькая
дамская сумочка вместо большой студенческой. Такой даме я
никогда не осмелился бы предложить фривольную авантюру. Впрочем, в
ее возрасте с подобным стилем можно было подождать еще лет
десять.

— Так как же ты поживаешь? — настойчиво спрашивала она.

Лучший способ избавиться от болезни — не вспоминать о ней и вести
себя так, как будто ничего не было, кроме того, болезнь
возникла в сферах, в которые мы с Корой никогда не хаживали под
ручку — в сферах семейных — а, стало быть, в других сферах у
меня все куда как сносно,— подумал я, и гордо заявил:

— Прекрасно. Книгу написал, квартиру купил.

— Что за книга, что за квартира? — подчеркнуто буднично спросила
она, как будто любой из горожан склонен каждый день оканчивать
книгу и покупать квартиру.

— Стандарт,— кокетничал я,— книга плохая, квартира хорошая.

— Прости, пожалуйста, мою навязчивость, но мне было бы очень
любопытно взглянуть и на книгу, и на квартиру,— попросила она, и мы
тут же повернули к моему дому.

Мне было приятно, что она идет со мною рядом, великолепно красивая,
отточенно ухоженная, и всякий встречный завистливо
оглядывается, принимая ее за кинозвезду. Я не считал, однако, что
наше знакомство может иметь теперь продолжение, во-первых,
потому, что оно являло собой в грубом смысле курортный роман
(если вообще являло хоть какой-нибудь роман, поскольку нам и в
голову не приходило тогда говорить о любви) — нечто, от чего
трудно требовать продолжения и повторения, как от бурно
извергшегося и навеки застывшего вулкана. Вулкан после
извержения меняет форму, и имя ему тоже надо бы дать другое. И,
во-вторых, переменилась не только Кора, я тоже слишком
переменился, я был совсем другим душевно, да и, в известном смысле,
телесно. Унаследованный от отца бесформенный нос, который
доставлял столько страданий маме с бабушкой, вытянулся и
утончился, и даже легкая горбинка наметилась на нем. Глубокая
впадина на переносице, выдающая присутствие в моих жилах дурной
крови, как будто, затянулась, и лоб стал выше и шире. Волосы
и глаза потемнели. Я раздался в плечах, не став, впрочем,
от этого сильнее. Я старался ходить ровной, пружинистой
походкой, но кровоточащая пустота в груди не могла не
корректировать моих движений.

Я распахнул перед Корой дверь своей грязноватой четырехкомнатной
берлоги. Она усмехнулась критской стене, осторожно потрогала
антикварные безделушки и долго глядела на картины, ничего не
говоря.

— Недвижимость — тяжелый груз. Тебе нужна помощь? — спросила она
наконец,— уборщица, ремонтники?

— Нет, спасибо,— я не пытался скрыть раздражения будничностью вопроса.

— Извини, ты прав,— тут же исправилась она,— можно взглянуть на книгу?

Я усадил ее в кресло; ничуть не смущаясь, выдал рукопись,— я не
видел тогда изъянов в своем творении — и отправился варить кофе.
Кофе оставалось чуть-чуть, была еще банка овощных консервов
и половинка подсохшего хлеба. Еды нет,— печально подвел я
итоги,— денег нет тоже, книга окончена. Миссия моя исполнена,
вряд ли я смогу еще что-нибудь написать, я опустошен, и,
значит, надо уходить. Рукопись, понятно, не примут ни в одном
из издательств, а издавать ее за собственный счет у меня нет
средств, ах, у меня нет денег даже на то, чтобы разослать
ее по издательствам. Начинать распродавать имущество? Уж
мы-то с бывшей владелицей этой квартиры знаем, что продажа
дорогой вещи — предприятие, требующее времени и, как ни
парадоксально, капиталов. Занять где-нибудь денег? Зарегистрироваться
на бирже труда? Нет, лучше оставить Коре квартиру и
рукопись — пусть разбирается и с тем, и с другим — а самому
броситься вниз головой с Замковой горы, не со случайного же
небоскреба, в самом деле, бросаться. Но у меня не было денег даже
на нотариуса.

Я вернулся к Коре с двумя чашечками кофе на подносе.

— Сахара нет, извини,— покаялся я, придвигая к ней чашку.

— Не беда, я пью без сахара,— ответила она и пронизывающе взглянула на меня.

Я неожиданно засмущался: и своей особого рода нищеты — нищеты
собственника, и своего внезапно переставшего казаться идеальным
творения.

— Хорошо,— сказала Кора, возвращая мне рукопись,— очень хорошо, что
ты будешь с этим делать?

— Не знаю,— безвольно признался я, обиженно думая, что ей хватило
моих пяти кухонных минут, чтобы оценить качество книги, но она
уже допивала кофе и смотрела теперь на меня взглядом,
одаряющим правом на поцелуй.

Славно,— подумал я, вспоминая всех тех молодиц, на которых смотрел с
минутным вожделением в мучительный пост-островной период,
смотрел, но тут же начинал понимать, что презираю их и не в
состоянии вступить с ними в телесный контакт,— перед тем, как
умереть, я смогу еще раз обнять ее. А завтра я позвоню
нотариусу, осведомлюсь о цене составления завещания и отнесу в
антикварные лавки столько вещиц, сколько будет необходимо.

Я приблизился к ней, поцеловал ей руку, поцеловал ее в щеку, потом в
губы и все время этих осторожных поцелуев не отрываясь
глядел ей в глаза, боясь наткнуться на предел дозволенного. Она
отвечала каким-то странным взглядом, в котором не было ни
любви, ни отталкивания, а было что-то вроде умеренного
интереса, пока, наконец, не закрыла глаза совсем. Все дозволено! —
возликовал я,— все пост-островные мытарства были просто
досадным недоразумением, или предупреждением, или наказанием.
Трагедии неизбежны, но все же... Неужели я не понимал, что
будь она со мной в это время, я перенес бы его совсем
по-другому и не стоял бы сейчас на краю могилы? Случилась ли бы
книга? Это не важно. Важно, что я смогу сейчас ее любить, а
дальнейшее меня уже не волнует.

Она приостановилась перед кроватью, рассматривая, казалось, рисунок
постельного белья. Простыня была желтой, наволочки и
пододеяльник — желто-синими. Странно, прежде она не казалась мне
брезгливой, что же теперь, белье кажется ей недостаточно
свежим?

— Неглаженное,— сказал я,— но чистое.

— Да-да,— поспешно ответила она, ныряя под одеяло.

В ее движениях была какая-то настороженность, неловкость
исследователя-новичка, подобные прежним, афинским. Другая жизнь,
подумал я, сжимая ее в объятиях, все нужно начинать сначала. Тело
ее тоже стало другим — взрослым, зрелым. Мне все же удалось
забыться любовным восторгом, и я уже начинал умиротворенно
подремывать, когда вдруг ощутил, что объятия мои опустели. Я
встрепенулся в ужасе, все мои беды с новой ожесточенностью
накинулись на меня. Кора стояла у кровати и застегивала
последние пуговицы.

— Ты поспешила,— горько сказал я,— ты поспешила с бегством, что же
ты не дала мне заснуть покрепче?

— Прости, я не хотела тебя обидеть, но мне и в самом деле пора,—
ответила она, деловито оправляя костюм.

— Я могу рассчитывать...— жалко выдавил я.

— Я очень занята,— четко и безжалостно выговорила Кора, направляясь
к двери,— я позвоню тебе сама, когда освобожусь. Да, я
забыла тебе сказать, Айхеншток вернулся, постоянным профессором.

Кора ушла. Я встал с постели и отправился в ванную, прихватив
остатки холодного кофе и забытую Корой пачку сигарет. Я плохо
понимал, что мне следует теперь делать. Формально ничего не
переменилось, кроме того что я только что развлекся, скажем так,
со своей давней подружкой, с которой не виделся больше двух
лет. Однако, следствием этой встречи явилось то, что внутри
меня истлели или растворились в моем же собственном яде
веревки, составлявшие какой-то мудреный узел, с которым не
смогли справиться ни я сам, ни даже моя книга. Внезапно я
почувствовал себя свободным, свободным от всего, даже от того, что
Кора меня когда-то бросила. Я не мог не отдавать себе
отчета в том, что именно она бросила меня, как бы мне ни хотелось
уверять себя в обратном. Однако,— теперь я был убежден в
этом — она не сможет оставить меня совсем, она будет
возвращаться опять и опять, если ей будет куда возвращаться, если я
сам не уйду в никуда. Во мне не пробудилось жажды жизни, но
жажда смерти не то, чтобы ушла совсем, а как-то отделилась,
отодвинулась от меня, и я мог теперь спокойно созерцать ее на
расстоянии, выжидающую, картинно-трагическую. «Я тоже
согласен ждать»,— кивнул я ей, только что покинувшей мое сердце,
и твердо решил отправиться завтра к Айхенштоку.

Продолжение следует.

Оглавление романа Viva Fati:

• Via Fati. Часть 1. Глава 19. Стоит ли бегать от собственности
• Via Fati. Часть 1. Глава 18. Горе господина Вайнмайстера
• Via Fati. Часть 1. Глава 17. Победа господина Вайнмайстера
• Via Fati. Часть 1. Глава 16. Счастливчик
• Via Fati. Часть 1. Глава 15. Фабиан
• Via Fati. Часть 1. Глава 14. Монастырь
• Via Fati. Часть 1. Глава 13. Конец
• Via Fati. Часть 1. Глава 12. Тилли
• Via Fati. Часть 1. Глава 11. Праведник и блудница
• Via Fati. Часть 1. Глава 10. Измена
• Via Fati. Часть 1. Глава 9. Единственная
• Via Fati. Часть 1. Глава 8. Лиза
• Via Fati. Часть 1. Глава 7. Неожиданные открытия
• Via Fati. Часть 1. Глава 6. Триумвират
• Via Fati. Часть 1. Глава 5. Солнце прекрасного дня
• Via Fati. Часть 1. Глава 4. Греция
• Via Fati. Часть 1. Глава 3. К истокам того, чего никогда не было
• Via Fati. Часть 1. Глава 2. Что-то переменилось
• Via Fati. Часть 1. Глава 1. Поэт и его возлюбленная