Моя история русской литературы №49. Образы пустоты
В последнее время я, кажется, слишком часто стала употреблять
слово «пустота». На первый взгляд, вроде бы ничего страшного,
потому что внешне это слово не такое уж и заумное: пустота и пустота...
Но, тем не менее, кажется, его активно используют всевозможные
буддийские схоласты, а значит, так, чего доброго, и меня могут
заподозрить в чем-нибудь подобном, в какой-нибудь склонности к
отвлеченной схоластике, а это было бы в высшей степени несправедливо,
потому что я под этим словом не подразумеваю ничего сверхъестественного,
никакой особенной нирваны или же неожиданного просветления. Конечно,
не исключено, что у каждого, кто прочитает мою историю русской
литературы, в голове слегка и прояснится, поубавится туману, но
такого, чтобы достичь полного и абсолютного Просветления, впасть
в транс, начать кататься от восторга по полу или же, наоборот,
скакать до потолка... Нет, такого я не гарантирую. Да честно говоря,
мне бы этого и не хотелось, потому что в своей жизни мне два или
три раза уже приходилось наблюдать, как человек, по его утверждению,
погрузившийся в нирвану и достигший полного и абсолютного просветления,
вдруг начинал кататься по полу, дергаться всем телом и еще лихорадочно
приплясывать. Зрелище, должна признаться, не из приятных, хотя,
видимо, мне еще повезло, потому что во всех известных мне случаях
дело заканчивалось более или менее благополучно, то есть приехавшие
со «скорой» санитары забирали моих знакомых в психушку, где их,
хотя и с большим трудом, но возвращали в обычное, «допросветленное»
состояние. А ведь человек в подобном приливе чувств запросто мог
бы и в окошко сигануть или там с крыши высотного здания, тогда
результат этого просветления мог бы оказаться еще более печальным...
Не говоря уже о том, что моя подруга в прошлом году ездила с тургруппой
в Сингапур, и местные монахи из буддийских монастырей произвели
на нее крайне отталкивающее впечатление. Не могу сказать точно,
почему, но кажется, своим не слишком опрятным видом: в частности,
почти у всех из них, по ее словам, почему-то были нестриженые
и грязные ногти. Но это уже так, к слову, просто, чтобы было понятнее,
почему в моем употреблении слова «пустота» не следует искать ничего
буддийского, никакого двойного смысла и намеков на что-либо сверхъестественное.
Просто я заметила, что обыватели любят все основательное, разные
там квартиры, машины и дачи, поэтому именно «пустота» своей бесплотностью
и неуловимостью должна больше всего их раздражать и отталкивать.
А я вот, наоборот, привязалась к этому слову, или же, точнее,
оно ко мне... Видимо, если слишком часто повторять одно и то же
слово, оно поневоле начинает приобретать некий терминологический
и научный оттенок, однако в данном случае это вовсе не так!
Совсем недавно, к примеру, мне пришлось выслушать очень трогательную
историю из уст одного моего приятеля, который живет сейчас один
в двухкомнатной квартире на Петроградской. Эту квартиру он в свое
время выменял сложнейшими путями, кажется, даже при помощи фиктивного
брака. Хотя поначалу ему все равно досталась только комната, а
в соседней жила старушка со своим алкоголическим сыном-уголовником.
И старушка, и сынок, по словам моего приятеля, полностью подпадали
под описанный Ломброзо тип прирожденных преступников: низкий лоб,
приплюснутый нос, оттопыренные уши — в общем, один к одному. Сын
периодически ненадолго исчезал, а потом, вернувшись из очередной
отсидки, устраивал пьяные дебоши. И мой приятель вынужден был
сквозь тонкую перегородку выслушивать их беседы с мамой: «Мама,
бабки дайте, портвейн кончается! — Сука паршивая тебе мама, ее
и проси! — Мама, идите на хуй! — А ты за хуй!..». Потом старушка
наконец померла, и он купил комнату по дешевке у ее алкаша-сына,
и только тогда уже вся квартира стала принадлежать ему.
Но случилось так, что один его старинный друг (если не ошибаюсь,
то его звали Саша, и он был родом из Баку) попросил его временно
дать ему приют, так как ему тогда было совсем негде жить. Вообще-то,
до этого Саша жил у своего знакомого композитора, но случилось
так, что они поссорились, причем не на шутку. Мой приятель, которого
звали Евгений, естественно, с радостью согласился — ведь он знал
Сашу еще с университетских времен, и отношения у них всегда были
просто прекрасные. Короче говоря, Саша временно вселился к Евгению,
но вскоре дело как-то так повернулось, что Евгению пришлось еще
Сашу к себе прописать — не помню уже для чего, но для чего-то
это понадобилось. И таким образом Саша прожил у Евгения года два.
Правда, он очень скоро помирился и со своим другом-композитором,
поэтому жил то у него в квартире на Мойке, в каком-то стенном
шкафу у самой входной двери — это место выделил ему композитор
— то у Евгения, где у него была нормальная полноценная комната,
целых двенадцать метров. К тому же и характер у Евгения был хороший:
он всегда легко сходился с людьми и никого особо не доставал.
Таким образом, как я уже сказала, прошло два года... И вдруг как-то
поздно вечером Саша вернулся в квартиру к Евгению с грустным лицом,
чуть ли не со слезами на глазах, и заявил, что вынужден просить,
чтобы Евгений купил ту комнату, где сейчас обосновался Саша, за
восемь тысяч долларов. «То есть как,— удивился Евгений,— я должен
свою собственную комнату покупать у себя самого за восемь тысяч
баксов?». «Да нет, не у себя самого, а у меня — возразил ему Саша,—
ведь это же я в ней прописан, а стало быть, и комната моя. Просто
мой друг-композитор собрался переезжать в другой район и продает
свою квартиру на Мойке, так что ему срочно нужны деньги, чтобы
обеспечить себе достойное жилье». Евгений сперва подумал, что
это шутка, но нет, Саша был настроен вполне серьезно: он требовал,
чтобы Евгений заплатил ему за комнату, в которой он жил, восемь
тысяч долларов, хотя таких денег у Евгения никогда не было, и
Саша это прекрасно знал. «Тогда продай квартиру своего отца,—
хладнокровно посоветовал Саша,— и деньги должны быть у меня через
месяц, а не то я обменяю эту комнату, и ты опять окажешься в коммуналке.
И обещаю тебе — у тебя будет такой сосед, что о прежних ты будешь
вспоминать с ностальгией». И действительно, полгода назад у Евгения
умер отец, и ему в наследство осталась трехкомнатная квартира
в Гатчине, которую он пока сдавал, а деньги откладывал, чтобы
наконец-то съездить в отпуск куда-нибудь на Кипр или же в Турцию,
чтобы там как следует оттянуться и отдохнуть от всей этой окружавшей
его нищеты и серости. И тут такая подстава! А ведь он даже денег
за жилье с него никогда не брал!.. Тем не менее, Евгению все-таки
пришлось продать квартиру отца, чтобы расплатиться с Сашей, и
только после этого тот выписался и оставил Евгения в покое.
Однако примерно через год они снова помирились. Как-то на масленицу
Саша неожиданно пришел к Евгению с огромной кастрюлей блинов,
они выпили, и Саша начал жаловаться, что композитор теперь полностью
перешел на его иждивение, денег у них совсем не стало, и ко всему
прочему, они еще и переехали в какую-то жуткую дыру на Промышленной
улице рядом с площадью Стачек... «А куда же делись все бабки от
продажи квартиры на Мойке и те?» — удивился Евгений. Саша начал
бормотать что-то невнятное, а потом под большим секретом признался,
что его друг и покровитель испытывает непреодолимую страсть к
игре, в своем роде это болезнь, почти как у Достоевского, поэтому
он все деньги почти сразу же проиграл в казино... Эта история
окончательно смягчила сердце Евгения, и он окончательно простил
своему другу все его прегрешения. Но где-то через неделю Саша
снова явился к Евгению и сказал, что забыл у него кастрюлю из-под
блинов и крышку от нее... Вот в этот момент, признался мне Евгений,
рассказывая мне эту историю, на него наконец-то снизошло настоящее
Просветление — я пишу тут это слово с большой буквы, потому что,
описывая мне все эти трагические события, мой приятель произнес
его с каким-то особым и не передаваемым на письме иными средствами
выражением в голосе, хотя, на самом деле, он всего лишь окончательно
решил порвать все отношения с Сашей, несмотря на то, что кастрюлю
с крышкой он ему все-таки вернул...
Я так подробно пересказываю тут эту историю, потому что внешне
в ней и вправду, по-моему, есть нечто общее со стандартной дзенской
притчей, главный герой которой в конце обязательно достигает Просветления.
Но это сходство носит чисто поверхностный характер. Точно так
же и в моем понимании пустоты, вероятно, есть какое-то внешнее
сходство с Пустотой из буддийской схоластики, однако я вкладываю
в это слово примерно такой же смысл, какой вкладывал в слово «просветление»
Евгений, когда рассказывал мне свою историю. И не более!
Потолок, к примеру, являет собой замечательный образ такой пустоты,
особенно слегка пожелтевший от времени, с трещинами и подтеками.
Вид такого потолка наверняка должен выводить из себя обывателей,
а уж о мыслях, «взятых» с этого потолка, и говорить нечего. Потому
что это уже не просто пустота, а настоящее запустение!.. Лично
я давно заметила, что потолок у меня дома навевает на меня очень
печальные мысли и настраивает на лирический лад, поэтому порой
мне даже не хочется поднимать глаза кверху, особенно когда у меня
и без того тоскливое настроение, однако свежевыбеленный и гладкий
потолок в квартире моей мамаши почему-то нагоняет на меня еще
большую тоску, даже не знаю почему — скорее всего, тут замешаны
какие-то детские впечатления...
Но как бы там ни было, а самые «пустые» и легкомысленные персонажи
русской литературы всегда — вне зависимости от настроения — казались
мне наиболее привлекательными, причем не просто глупые или, тем
более, тупые, а именно «пустые». Об Эллочке-Людоедке и чеховской
«Попрыгунье» я уже писала, а о Дантесе и говорить нечего — он
прекрасен и неподражаем! Но особенно удачно такие типажи почему-то
получались у Толстого: холеная Элен с обнаженными холодными, как
мрамор, плечами, или же ветреный Анатоль... Наверное, потому,
что Толстой больше других вкладывал в эти образы свою ненависть
к ним. Нисколько не сомневаюсь, что именно по этой причине Толстой
является едва ли не самым культовым писателем в среде отечественных
обывателей: этот, по меткому выражению Ленина, «матерый человечище»,
наверняка притягивает их к себе своей основательностью, ну и вообще,
грандиозными масштабами своей личности. В нем, и в самом деле,
есть что-то очень солидное и внушительное, почти как в трехэтажной
даче, ничуть не меньше — вынуждена это признать...
Кроме того, по моим наблюдениям, подавляющее большинство людей
предпочитает прошлое настоящему. Скорее всего, и здесь причина
кроется в тайном страхе перед все той же загадочной пустотой,
то есть, я хочу сказать, что прошлое притягивает к себе обычных
людей тем, что в нем уже все окончательно расписано, расчерчено
и расставлено по своим местам, а настоящее их отпугивает своей
неопределенностью и «неназванностью». Даже я сама тоже, по мере
продвижения «Моей истории» во времени, невольно начинаю испытывать
некоторый внутренний трепет от неизбежной и скорой встречи с настоящим
— нечто подобное, видимо, должен испытывать и капитан судна, когда
оно приближается к скалистому и обрамленному многочисленными рифами
берегу. С этой точки зрения, и музеи, где все тоже давно определено
и расставлено по местам — в высшей степени обывательское изобретение,
поэтому среди их посетителей вряд ли сегодня можно встретить человека,
наделенного хотя бы минимальным эстетическим чувством... Ну и
вся так называемая «русская классическая литература», само собой
— тоже продукт обывательской культуры, тут, по-моему, и двух мнений
быть не может, настолько все очевидно. Иначе бы Цветаева не заканчивала
свои дни посудомойкой, а Хармс — в дурдоме, в то время как проектировались
чуть ли не стометровые монументы Пушкину...
Безусловно, мода и красота раздражают толпу своей неуловимостью
и неопределенностью, но уже в самих этих словах тоже присутствует
какой-то дебильный привкус. Поэтому, мне кажется, настоящий эстет
все-таки должен испытывать тягу не столько к красоте, сколько...
к пустоте. О красоте же, на мой взгляд, вообще невозможно говорить
вслух всерьез — только в шутку. С этой точки зрения и Савинков
был не совсем точен. Если уж он намеревался кого-то своим стихотворением
по-настоящему поддеть, то ему следовало бы написать: «Морали нет
— есть только пустота!»...
Правда тогда его, опять-таки, можно было бы заподозрить в буддизме,
что вряд ли способно пойти на пользу писателю, по крайней мере,
в наши дни. Во всяком случае, лично мне вовсе не хотелось бы,
чтобы во мне обнаружилось хоть самое отдаленное сходство с какими-нибудь
сингапурскими монахами с нестрижеными грязными ногтями — не сомневаюсь,
подобное сближение было бы большой натяжкой. Честно говоря, меня
всегда привлекали совсем другие образы!
Буквально месяц назад мне довелось услышать по радио воспоминания
одного ветерана-хирурга, который рассказывал о том, как оперировал
разведчика Медведева, того самого, о котором еще был снят фильм
«Сильные духом». Так вот, этот хирург должен был вырезать ему
пулю из руки и предложил вколоть новокаин — чтобы обезболить.
Но Медведев наотрез отказался, сел в кресло у окна и все время,
пока шла операция, задумчиво смотрел в окно на пейзаж и беззаботно
насвистывал романс «Мой костер в тумане светит». То есть он просто
до такой степени отключился, отвлекся от окружающего, что не чувствовал
никакой боли.... Вот этому, пожалуй, я тоже хотела бы научиться:
полностью отключаться от окружающей реальности, не воспринимать
того, что происходит вокруг, не слышать обращенных к тебе вопросов
и сохранять полное спокойствие внутри себя, даже когда тебе хамят
где-нибудь в магазине или же троллейбусе...
Моя история русской литературы:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
