Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение.
• Начало.

Удивительно знание для меня —
не могу его
постичь.
(Царь Давид, 139 псалом)

В тайнике Отей постился еще один час. Благосклонный к Мисси.—
Принять исчервленное решение. Посетить Новогоднюю ночь в Мангейме.
Запереться в нем на один-единственный, виртуальный раз
новолетия. В сезон желаний Отей, Гира и других, знавших его
больше, чем она.

Чье терпение уже испытывали скользкие метким снегом повороты.
Подвозившие двух женщин к явлению одинокой мужской фигуры. Которая
застряла автостопом на невероятной безлюдьем дороге.

Они увидели его почти одновременно. Упрежденно издав пылкий жест
преследователей. Вдавив до скрежета осязание в приближающиеся
черты зова о помощи.

Отнюдь не свойственного Гиру. Герою экстремального случая.
Спасовавшему бы только перед уроками Каро. Расхохотавшейся в лицо
Отей. Расплющенным о ветровое стекло комом Адриана. Прорицателя
песочных надежд Мисси.

Потерянной на самых разных полочках Вселенной. Как и сам Адриан.
Среди уголков самой белой дороги на свете. Которая окрыляла
путников указателями в Мангейм.

Парализованный предгодовыми муками противостоять не только
притязаниям двух женщин, но и воле его ваятеля, Осборна-старшего.—
Видеть Адриана. Чтобы именно им раскрыть долгожданную суть
вещей. Причудливо напоминающих о том, что — все еще будет.

Приглашение посетить сугубо семейный праздник искало ничего не
подозревающего Адриана целый день.— В простуженной сном
обшарпанной комнатушке, в засаленном завсегдатаями пабе, в
подстроенном Гиром офисе, в пресловутом квартале кокоток-фонарей и,
наконец, подцепило его на вечеринке скупым на объяснения
посыльным.

Монтгомери Осборн предлагал удостоить в Новогоднюю ночь Мангейм
честью пребывания в нем Адриана. Прилепившегося к какой-то
невзрачной девушке воспоминаниями о Мисси.

Не похожей ни на что похожее. Опошляющее крупу зеленых глаз. Которые
не дают покоя беспокойным сердцам. Простоватым ожиданием
чуда в танце, знаменательном лишь сменой партнерши.

Не последний танец иссяк. Девушка исчезла. Адриан вышел в снег,
окунулся в машину и поплыл, минуя катышки сугробов прозрачного
сумраком края.

Постепенно Адриан понял, что без заправки далеко не уедешь, и что он
толком не знает дороги. Ближайший мотель решал эти
проблемы. Портье, он же хозяин мотеля, дал ему любезно понять, что
нет ничего лучшего, чем провести Новогодний уикэнд в
Мангейме. Обязательно что-то произойдет — так говорят все — , а тем
более сегодня, когда сама природа наверстывает замысел либо
погубить, либо пощадить такой крошечный самолюбием пятачок
суток.

Хорошо это или плохо — то, что должно случиться? Какая разница!
Главное — говорят! Значит, знают и сгорают от нетерпения
поделиться. Тем, о чем грезят. Отпустить его к тому, что знают.
Позабавиться вслед, позлословить, окружить его потугами
возвратиться очевидцем непременного вторжения в чужое бытие.
Необыкновенное — домысливанием укрытых одеялами сцен.

Благодари бога, Адриан, за самого себя. Избавленного действом от
созерцания слез матери и отца. Полюбивших друг друга, прежде
чем ты родился, и медленно, год за годом, восстал человеком.
Не теряющим из виду Гира. Брата — по приобретению всего.

Почему ты думаешь о Гире? Думай о дороге, на которой его нет. Первой
в твоей жизни дороге, автономной собственной тенью.
Мангейма. К тому часу припорошенного белыми посетителями, незвано
обступившими пик каменных очертаний...

Продолжая движущееся притяжение к ним, что-то заставило Адриана
притормозить. Поперечный обрубок пути, почерневший от талого
снега. Черта. Которую совершенно непонятным образом не
покрывало белое безмолвие. Божественно прекрасное струящимся бисером
по эту и по ту сторону времени лет.

Прошлых Мисси и будущих без Мисси. Единственности, выдуманной им в
не одиночестве с бредовой идеей возвестить приход в этот мир
колоколами по Гиру. Удачливому и счастливому во многом, не
удостоившему ни в чем Адриана.

Адриана...— вечного препятствия для возможностей не опуститься до
уровня механизма-середняка. Чьи способности не останавливаться
на достигнутом отражались в плесени завистливого
самоуничтожения.

Переступишь ли ты черту, Адриан? Переползешь ли? Переедешь? Чтобы
позволить себе более высокую ступень духа: подняться выше
Гира?

Перед чертой ты уже достаточно завяз в Прошлом. Связанном по рукам и
ногам быть вторым. Расплескавшимся лужей первого.
Достигнутого — лишь на мнимой отставке Мисси. Вновь обретенной не
тобой.

Вперред! — манил его Мангейм. Индикатор недюжинной человеческой силы
жаждать успеха. Любой ценой. Служа энергии выжить.

С подогнувшимися от страха коленями. Приставленными к классному
телу. Родившему невинного. Повинного концом его пути.
Обведенного вокруг пальца несобственным интеллектом.

Задержавшимся перед чертой первобытным снегом. Накануне перехода в
двойника Адриана. Вместе с двойниками женщин, которые
встретят его Там.— Вытекающими неизменными для каждой из них
последствиями.

Итак, ты — Там! И что не изменилось? Земля, как и прежде, хлюпала.
Неуверенным маневрированием колес. Которые, в конце концов,
не сдвинулись с места. Охаживая снег проскальзывающими
шинами-прутьями.

За что?! Остановись, Адриан! Внемли красоте. Девственной свадебной
фатой. Отдыхающей в черном горизонте опочивальни лесного
массива.

Стража Мангейма. Придирчивого к достоинствам стволов и ветвей,
посеребренных праздником полушубков.

Только они нарядят тебя безвозмездно! Скукожившись героями в паутине
льда. Аттического клавесином по тебе. Потухшему свечой за
сонным рулем.

Очнись, Адриан! От предчувствия Мисси! Ибо сбудется еще одна не
мимолетная встреча с востребованностью. Себя — другим.

Бледной копией любви к пористому одиночеству. Среди людей. Ожидающих
убийства в Мангейме. Событийном существованием без событий.

Злобствующих бураном.— Непременно выпростать своего путника из
хладнокровного кокона оцепенения. Заставить по-человечески
оценить ситуацию. Самоспасения.

Доставленного из далека светом фар. Нестерпимым зудом еще одного
мотора. Словами, что все будет хорошо.

Отогревшими Адриана. Взявшими его с собой. Задавшими пелену вопросов.

О том, как он оказался здесь. Кому и почему он обязан
обстоятельствам. И не стоит ли ему вернуться.

К объедкам с чужого стола? Желание питаться самому, подсовывая
объедки другим, выдавило «нет». Женщины пожали плечами,
пристроили его на заднем сиденье и помчали за черту. К Мангейму.
Бесполезному стариковскими ухищрениями.

Вывернуть наизнанку белье. Надетое каждым из них с торжеством. Без
бретелек, резинок, кнопок, подхлестывающих камуфляж лгать
чистыми руками.

Улыбаться. Ссылаться на недомогание. Вести светские беседы.
Любоваться произведениями искусства. Влюбляться. Обуздывать
любопытство. Вкушать. В перерывах мочиться. Домогаться уединения
вдвоем.

По очереди. Долгой. Терпеливой. Вдохновенной. Изнуряющим блеском
достоинств. Пренебрегших недостатками Мангейма. Оказавшегося в
хвосте.

Млечного пути завоевания Гира. Которому предстояло вынести
обвинение. Словами и поступками. Знаниями о нем всего, чего
невозможно постичь.

Куда уйду от духа твоего,
и куда от тебя
убегу?
(Царь Давид, 139 псалом)

Гир не помнил, звонил ли он Анж. Или — встретился с ней, чтобы
пригласить на Новогодний вечер в Мангейм? Он помнил лишь, что это
сделал. Слышал в себе ее голос, приветливый и озабоченный
выбором соответствующего наряда и сожалением, о как всегда
досадной занятости мужа. Ну и слава богу, что его не будет!
Почему именно в этот Новый год Уил позволил всем понять
неуместность обоюдного визита? Он не знал. Ну и слава богу, что ее
не будет! Замаливать грехи среди избранных Мисси может за
пределами Мангейма. Знала Анж.

Создав в доме искусственную суету. Вещами, которые оказались не на
своих местах. Нарушая гармонию бытия с людьми. Погрязшими в
крайностях невмешательства. В — умиротворение Анж.

Функциями экономки и преданной супруги. Чьи распоряжения сделали
ненужным мельтешение китаяночки и Уильяма, забившихся в щели
подчинения.

Платья моментально стали узки, бесцветны и архаичны. Юбки безнадежно
обвисли. Блузки покрылись копотью. Туфли прохудились.
Косметика поблекла.

Усреднилась и сама Анж. Лицо осунулось. Груди уставились друг на
друга. Лодыжки раздулись. Волосы скорчились.

Истерика самобичевания лавой обрушилась на комнаты, мебель, кухню. С
космической скоростью летали под потолком принадлежности
мужского присутствия.

Пока, наконец, Анж не наткнулась на неистощимого пакостями любимца
Уила, кота Барро. Который цапнул ее. Шипя от удовольствия.

Не ожидая подвоха, Анж осела. Машинально взяла газету и стала
обмахиваться. Серое чудовище вскочило ей на колени, устроилось
поудобнее и запросило мира. Огромного, как традиционное блюдо
попкорна в молоке.

Кот просто не жрал ничего другого. И к пущему удивлению Анж не
толстел. В отличие от своего умудренного диетой хозяина.

Барро не чаял души в Анж и терпеть не мог Уильяма. Пристрастия же
супругов к нему распределялись по-иному. Анж не выносила
вообще никаких животных, и девяносто процентов ссор вечно
путались под ногами, оставляя следы ужасных лап на тончайших
шелковых простынях, рвали обожаемую Франсуаз Саган, точили коготки
о пресс-папье, оставляли где придется роскошную сибирскую
шерсть, бесцеремонно лазили по дражайшим горкам хрусталя,
дрались с экономкой, гадили в святая святых парфюмерных местах,
орали, как недорезанные, ровно в три часа ночи.

Уил все прощал любимцу, ошалело удирающему от него, когда ученый муж
своими потрясающими граблями собирался по-отечески прижать
кота к доброму сердцу. После волнующих объятий Барро всегда
неважно себя чувствовал, истязая домочадцев неумеренным
спокойствием. В течение двух дней. В эти моменты семейной
биографии Анж невероятно боялась, что кот сдох. Ибо подобный путь
избавления от четвероногого монстра она категорически
исключала. Ей не хватало только спустя несколько лет найти
где-нибудь в укромном месте растопыренный угрызениями совести
кошачий скелет! А будучи мужней женой, приходилось смиряться,
лелея голубую мечту, что в один прекрасный день Барро позовет
его кошечка.

Пропуская мимо поразительного предчувствия мечту Анж, Барро
боготворил ее в эти дни перемирия. Он настойчиво голодал в самом
пыльном тюремном уголке изысканной обстановки из красного
дерева, пока — наконец! — его не обнаруживали тревожные
синезвездные глаза матери. Которая трепетно выманивала его из
постного убежища, творила волшебную похлебку и украдкой смахивала
саркастическую слезу.

На следующий день все начиналось сначала. Знакомого Уилу до
мельчайших подробностей, и посему вакуумного, иронизирующего над
чисто женской впечатлительностью. Имеющей незыблемое значение
для Барро, кавалера цап-царапов, достававшихся сполна
либеральному отцу.

Особые отношения связывали животное с Гиром. Кот боялся его до
смерти. Не было в жизни Барро страшнее периода, чем одиночество в
семье с Гиром. Кот потухал. Становился вялым. Он не
прятался. С аппетитом ел. Впадал в состояние спячки, превращаясь в
кем-то подаренный восточный, глиняный сувенир. Однажды
китаяночка, вдоволь нахлопотавшись, чуть не задавила его. Больше
всех смеялись Мисси и Гир.

Анж давно обратила внимание на эти странности. Она, было, хотела
воспользоваться ситуацией и выдворить проказника. Но все
откладывала. Хотя ловила себя на мысли, что делает это не от
жалости и не из уважения к мужу. Ощущая безошибочно, что словно
что-то потеряет и потом уже никогда не обретет. В дни с Гиром
кот проживал в супружеской спальне, как в своем
потенциальном именном склепе. Ранним утром и поздним вечером Анж брала
его на руки и выходила погулять. Она никогда не забывала об
этих обязанностях, даже если смертельно хотела спать. В ночи
и дни Гира Анж старалась вернуться к Барро, где бы она ни
находилась. Потакая себе, она чувствовала собственную
взбалмошность и не оригинальность.

В дни и ночи без Гира кот приобретал прежнюю бесцеремонность в
выборе средств и партнеров. Но не переставало изумлять совершенно
особое его пристрастие к книжным полкам в холле. Стоило
было кому-нибудь, и даже Анж, загореться желанием перелистать
давно прочитанное или пройтись по стеллажам тряпкой, как
серый разбойник нападал из-за угла, норовя допрыгнуть до глаз. А
если его прогоняли в другую комнату, он брал в моду так
по-зверски вопить, что со всего околотка созывал на взаимное
соло самых сексуальных кошечек. Смирившись и обходя стороной
нагромождение литературных феноменов, все, кроме Анж,
машинально проводили сутки во времени и пространстве. Однако
женский ум не успокаивался и экспериментировал. Безрезультатно,—
вплоть до этой злосчастной царапины.

Беспредельно уколовшей Анж. Оскорбившей до глубины души упоение ею
самой.— Уполномоченной Мангеймом фурии, бессильно охватившей
женщину, которая могла отчего-то не успеть постичь порядок
вещей.

Мстительно стряхнув Барро, Анж очутилась около собрания бумажного
интеллекта, выхватила подвернувшееся чудо пера и вышвырнула
его в окно. Вместо того, чтобы броситься на нее, кот
спикировал сверхзвуковым лайнером вслед.

Вместе с ним испарилось раздражение и усталость. Как рукой сняло
необъяснимость ущерба от собственного «я» и спрятавшихся
куда-то близких.

Которые были рядом, успокаивали ее, наводили порядок, советовали
поторопиться, а то начинает темнеть. Бессрочное чувство
благодарности захлестнуло Анж, клятвенно обещая великолепный
праздник. Не в Мангейме, а — здесь, среди тех, кто был ей предан
по-настоящему.

Анж отменяла свои намерения. Новый год она будет встречать дома!
Припомнит кулинарное мастерство. Испечет восхитительный торт.
Украсит елку. Выберет незабываемые подарки. Почтит своим
присутствием яркий семейный стол. И — никакого Мангейма! К черту
— Мангейм!

А как же... Гир?! Уильям и китаяночка спохватились! Нет, нет! Она не
должна забывать о нем. Ее ждет Гир. А к завтрашнему вечеру
ее будут ждать они! Ее будут ждать Мангейм и ее дом! И она
ко всем вернется!

Но Анж не готова?!!! Уильям, как знал! Заранее позаботившись о
неотразимых атрибутах женского шарма. Наимоднейшие косметика,
вечернее платье и новое норковое манто очень точно вписались в
Анж, бегущую и ожидаемую от невозможности бежать.