Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение.
• Продолжение.
• Продолжение.
• Продолжение.
• Начало.

Ибо ты создал меня,
соткал во чреве матери моей
(Царь Давид, 139 псалом)

Жюльетт обескровила бессонница. Шорохами, поскрипываниями,
перестуками. Где-то бурлила толпа. Молодежью. Старики не будут
бродить по ночам.

Но так ли уж ей много лет, чтобы позволить хандру? Завидуя
бодрствующему миру. Мне много лет? Монти, а, Монти? Зашевелился?
Спит.

Жюльетт забыла, когда они занимались любовью. Значит — постарела. А
действительно, когда? Заныл вскрытый дантистом зуб.

Нет, так невозможно! Перевернись на другой бок. Неудобно! Совсем
неудобно! Слишком много одеяла. Прямо — сугроб. Жарко! И чего
он так напирает? Монти, я сейчас упаду! Сядь. Боже, да он в
одних трусах! Вот и лезет, как медведь. Укрываю. Спи!

Еще — сильный! Правда, мускулы обвисли. Животик. Большой. А какой ты
был, Монти! Красавец. Весь — в Гира!

На себя бы посмотрела! Нет, так невозможно! Сядь. Волосы мешают.
Прилипли! Надо было давно отрезать! Надо было... Многое надо
было. Ну что, сделать сюрприз? Не знаю. Нет, так невозможно!
Жарко. Монти, мне жарко! Руки не распускай, Монти! Сейчас
получишь. Отодвинься!

Встань, Жюльетт! Этого дантиста я завтра прибью. Где-то таблетки.
Только — где? Прими душ. Лень! Давай-давай! Сядь в кресло и
уймись, Жюльетт. Легко сказать!

Звонят! Будильнику — рано... Или — уже утро? Звонят! Монти
проснется... Ччерт! Звонят! Рука нащупала проклятый выключатель.
Щелкнула. Локоть опрокинул телефон. Осборн проснулся. Резко!
Голос Гира настойчиво отрезвлял лаковую трубку.

Который час? Только — четвёртый! Что-нибудь случилось? Он приглашал
родителей в Мангейм. Провести Новогодний уикэнд. Попросил
отдать соответствующие распоряжения. Сказал, что обязательно
пригласит Анж и оставит дома Мисси. Попрощался. И пропал в
долгом гудке.

Подумать только! Их впервые пригласили на приватный собственностью
праздник... Забытый намерением однажды изменить порядок
вещей. Завести себе другую прихоть. Ввести ее в семейный клан,
как нечто само собой разумеющееся. И — дать отставку Мангейму,
заносчивому неизбежностью убеждать.

Что — для Жюльетт и Монтгомери Осборн нет в жизни более важного
момента, чем пребывание в точке отсчета смысла не умирать.

Жюльетт потушила свет. Вздохнула. Она уже знала, что до наступления
утра не заснет. Назревал нечастый разговор по душам. Который
собьет с нее спесь устоять и на этот раз.

Ну конечно, она поедет! Просто подумала о другой возможности. В
конце концов, насколько важно встречать Новый год в одном и том
же месте?!

Настолько, насколько нужно, Жюльетт! Настолько, насколько нужно
нашему мальчику. И не только ему. Всем, кто надеется, что всё в
судьбе происходит неспроста.

Чушь, Монти! Мы — не всё. Хотя бы потому, что ничего такого не ждем.
Всё уже было. И — личное дело Гира, кого приглашать, а кого
не дождаться, и с пониманием отнестись к отсутствующим.

А как же Мангейм? Он не поймет. Ведь ему никогда не повзрослеть. И
ты это знаешь, Жюльетт. Он — брат Гиру по рождению. Которое
слишком многого ожидало от жизни. Ибо привыкло быть
спроектированным и осуществленным в чьих-то проектах. Конечно, не без
вознаграждения, состоявшегося Гиром.—

В беспробудные ночи наездников. Предохранявшихся во имя любви друг к
другу. И — ни к кому иному, кто, разметав наваждение
счастья, без правил вторгся в противоестественное табу не рождать.

Что делать! Когда не хочешь, всегда получается. И приходится
продолжать себя, чтобы спустя какое-то время стать лишним и начать
все с нуля.— Наблюдателем самовоспроизведения.

Не совсем удавшегося. Кривоватой наследственностью. Пока не главной
для измученной роженицы. И, благодарение богу,— главной для
Жюльетт. Чаяниями отомстить неписаным законам быть женщине
матерью.

Не убивать же его было, Монти. Но и не делить его с тобой! Искренним
возмущением делить его со мной. Ощутив когда-нибудь
обреченное слияние почвы и плода.

Не тревожься! Не дам тебе уйти! Ибо ты — мой! Ребенок моей жизни.
Ради которого я готова на все! Потому что люблю, тем и
отличаюсь от женщины.

Назовем дитя Адрианом. Просто имя пришло. Как пришло другое имя.
Ребенку не нашему. Изъятому из погибшей матери. За телом
которой не пришел никто.

Возьмем этого ребенка с именем Гир. Дадим ему все, что давать ему не
вправе. А Адриану не дадим — всё у него уже есть. Всё, что
может нас с тобой разлучить.

Вблизи и издалека будем матерью и отцом! И — не будем ими, чтобы не
предать нашу любовь, Монти!

Она боролась с этой клятвой, не зная, что и он боролся. Держала в
поле зрения Адриана, не подозревая, что и он держал. Потакала
крохами Адриану, не зная, что и он потакал.

Совпадения предупреждались совпадениями. Набираться возраста у тех,
кто только начал набираться возраста. В разных измерениях
любви не одиноких родителей к их одиноким детям.

В одних и тех же обстоятельствах. Мужественности и малодушия.
Преданности и предательства. Влюбленности и распущенности.

Как же быть? Как изувечить сие единство, чтобы не изувечить самого
единства? Как делать вид, чтобы не делать вида? Как
убаюкивать собственную совесть, чтобы не убаюкивать собственной
совести? И как не любить друг друга, чтобы любить друг друга?

Мчаться! В — Мангейм. Где — ни во что не вмешиваться. Принять их
такими, какими они стали. И — быть наказанными, если они им
вынесут обвинение.

А пока у вас есть время, любимый и любимая. Занимайтесь любовью.
Вдохните, и начинайте!

Вы уже решили, и дети ваши будут признательны вам. За то, что ничего
не поймут. Но — не дай бог!, поймут...

Как тебе удалось не измениться, Монти? А тебе, Жюльетт? Как нам не
удалось измениться?! В любви не меняются. А в любви к детям?
Молчи!

Пора вставать? Нет!!! Во веки веков не встанем. Встанем только к
детям. Нашим. Но еще — не пора!

Пора. Заварить кофе? Может быть, сначала примем душ? Как хочешь. А
ты хочешь? А ты? Идем! Ты меня не стесняешься? Нисколько?
Нисколько. Где мы до сих пор были? Люби меня! Крепче!

Пора! Уже... ах, целых два часа! В пять часов мы должны быть в
Мангейме. Сумасшедший! У меня нечего надеть!? И — у меня! Что
будем делать? Заниматься любовью!

Надень свой черный смокинг! Нет. Нет?! Сделай это сама. Одень меня.
И — бельё тоже?? Развратник! Прости. Я сделаю все, что ты
мне скажешь! И я сделаю все, что ты мне скажешь! Развратница!

Мы будем пить кофе или поедем натощак? Давай — натощак?!

Каакой снег! Посмотри в окно. Беелый-беелый! Снег — всегда беелый.

Монти! А как же быть с подарками? Новый год!? Что-нибудь купим в
городе! Скорей! Я забыла отдать распоряжения! Не важно.
Главное,— ты не забыла, что забыла. Я люблю тебя! И я люблю тебя!

... Что же мы купим? Здесь так много всего! А как ты думаешь? А ты?
Я хочу подарить то, что хочешь подарить ты! Взаимно!
Жюльетт! Монти! Поцелуй меня!

Адриану нужны книги, тетради, ручки! Он — умный! А — Гиру? Прости.
Это ты меня прости! Господи, ведь Адриану нужно все! Сразу
все?! Сразу! А — Гиру? Гиру тоже нужно всё. Но ведь всё у него
уже есть? Да, есть... Я не умею покупать! Особенно —
подарки. И я не умею покупать!

Знаешь, что? Давай ничего не купим? А!? Умница! Это не я умница, это
ты умница! Почему ты плачешь? Это ты плачешь. Поцелуй меня!

Так! Конфетти, серпантин, бенгальские огни, мишура, свечи. Свечи —
не такие! Я хочу такие! Маски!? Маски будем брать? Зачем
маски? Маски — не будем! Еще что? Еще — мы!

Славлю Тебя, потому что удивительно устроен я,
знает это душа моя.
(Царь Давид, 139 псалом)

Славлю Себя! Ибо весь мир — во мне. Все, что меня окружает, и все,
кто меня окружают. Хотят они или не хотят. Доберутся они или
не доберутся. Я тому — радостью и виной. Жизнью и смертью.

Леса мои, обнимите меня. Окружите плотным житом. Застегните дорогу
ко мне проливным снегом.

Чтобы ни один из путников моих не смог найти дорогу к себе. Ибо —
что я без них? Груда ущербного камня. Не израсходованного на
какие-либо цели.

Существующие очень премиленькой штучкой! Плотским состоянием.
Придающим смысл вещам.

Делающим из людей господ и рабов. Объектов пристального наблюдения.
Себя.— Подлинных характеров бытия.

Его сущностного двуличия — выбирать из двух зол большее. И желать
еще большее вещам-людям. Производным от людей-вещей.

Которые облекают нас в бога. Но что есть Бог? — Вещь, как я или
другие вещи. Наделяемые ложью и правдой. Их.

Как и все на свете. Приобретающем границы дозволенного или
недозволенного. Законного не природой.

А теми, кто нас использует. Борьбой. За обладание нами же самими.
Упорно отличая подвиг и грех. Не отличимые спешащей меж ними
явью.

Пластами героев прощать и наказывать. Истребляя народы книгами
религий. Вечных добром и злом молитв. Под примерами человеческих
поступков. Но никогда — не перед.

Ибо поступки и молитвы связаны с вещами. Усложнять до формулировок
все простейшее. В которое не дано проникнуть людям-вещам и
дано — нам, вещам-людям. Недосягаемо властьимущим.

И я, Мангейм, преподнесу сегодня урок всех уроков каждому из тех,
кто попытался пренебречь моей схемой. Ибо — если бы кто-нибудь
из них одолел бы меня, вручил бы я ему право быть
вещью-человеком!

И — ещё! Только наделив одолевшего меня моим правом, сохранил бы я
его стаду. Уничтожившему бы одолевшего меня, будь он
человеком без вещи.

Даа-а... Ну что же это я стал таким сусальным? Выдаю чужое и свое.
Ведь кто знает, что будет? Я — знаю!

Итак, все они — мои. Я не ставлю восклицательного знака. Достаточно
моего знания и их уверенности в знании.— Камне преткновения
человека-вещи. Который узнаёт, чтобы знать. От меня или
подобных мне.

Позабавимся же перспективой бесподобных! Смелее, Отей! Иди, ну иди
же! В твое самое яркое впечатление от меня. В постельку.
Раздевайся. Красивая, крошка! Как мне жалко такое тело и лицо.
Но ничего не поделаешь! Попалась. Не стесняйся, ведь никого
нет. А вот и нужная мне вещица. Таки, приковыляла? Инвалидная
палка Каро, с которой женушка Гира не расставалась, перед
тем как продавить свое креслице. Бери ее, Отей. А теперь
делай то, на что только ты способна. Задумалась? Зря. Ты не
задумывалась, когда превращала Гира в животное. Начала
правильно! Глубже! Еще глубже! Разве не приятно, Отей? Я подслушивал
в ту ночь. Ты хотела этого, помнишь? Ты помнишь, потому что
горло твое вытянулось гуттаперчевым стержнем в рот,
продырявив лебединую шею. Прекрасно! Не торопись, Отей. Мое действо
еще не завершено. За дело, простыньки! Сейчас я вас
накормлю. Заворачивайте вашу куколку. Так. Туже. Еще туже! Съели?
Вижу, что съели — побелели от сытости.

Монтгомери. Добро пожаловать в возведенную твоим гением утробу! Ты
тоже попался. На молчаливом согласии плюнуть в лицо детям
своим. Любовью. На днях я подсматривал за тобою. Как ты
доставал из толстого кошелька злобные маленькие копеечки. Такие
маленькие, что хватило бы только на чизбургер. А их и хватало
всегда на чизбургер, в который помещал твои копеечки Адриан.
Чтобы не сдохнуть, пока ему не перепадало от Гира. Вот и
нашлась во мне твоя вещица! Вытащи твой кошелечек. Там еще
что-то осталось? Загляни. Что ты видишь, Монти? Что-то? Монетки?
Не-ет? Купюры?! Крупные? Очень крупные. Не достать? Расти,
кошелечек, расти. А ты, Монти, залезь в него, да собери
купюрки. Много? Я же говорил, что их там много. На дне. На
са-амом дне. Пошарь. Шарь, шарь. Собрал? Все до единой? Лезь
назад. Что мешает? Крышечка? Да вроде я не заколачивал...? А ты
поднатужься! Еще. Еще раз! Воздуха не хватает? А ты
расстанься с бумажками. Может быть, будет легче крышечку выбивать?
Жалко. Что жалко? Жалко расставаться? Ну что ж, твое дело.
Попробую тебе помочь. Ну-ка, кошелечек, умерь свои телеса!
Меньше. Меньше. Так. Так. А где же Монти? Ты его должен был
выдавить. Хм, только — купюрки...

Жюльетт. Жюлье-етт? Где ты? В жмурки? С кем? Сама с собой? Нашлась?
Ну и ладненько! Что не можешь найти? Себя? Ты прямо, как
Гир. Он тоже не мог найти себя. А ты ему помогла. И я ценю это.
Гир почти раскусил тебя — что Дитя отняла у мертвой матери
и дитя отняла у матери живой. Чтобы одному дать, а другого
бросить, держа другого на привязи о лучшей доле. И —
стареешь, закрашивая зеркалом постылые морщинки. Не до конца понял
Гир, и оттого что не понял, пытаясь понять, в шоке был. Не
мог он простить себе, что заставил тебя честной матерью
ползать, подбирая честные черепки честного ужина. Затем ты
подучила Адриана, не сама, конечно, отвести Гира к Каро, чтобы
помочь Каро стать женщиной, а Гиру — мужчиной. А вот и твоя
вещица, Жюльетт,— зеркальце! Растрепанная, ты. Причеши свои
чудесные волосы. Гребень возьми. Да глядись в зеркальце,
глядись. Зацепились? За что? За серебряное отражение? Не обращай
внимания. Чеши. Ничего не видишь, кроме черного дождя? То —
грива твоя. Чеши. Запуталась, говоришь? Да разве можно
запутаться в красоте собственной? Плетись, клубочек, плетись!
Волосками, сосудиками, венками, внешностями и внутренностями.
Смотался? А теперь — прыг в зеркальце! Жмурками.

Адриан. Кем ты возомнил себя? Тенью Гира? Что — вдруг? Ведь ты не
тень ему, он — тень тебе. Но ты все равно попался. Правда, ты
был орудием. Нежалких. Однако, ж — им под стать. Помнишь,
как ты привел Гира в ту комнатку? Помнишь голенькую Каро?
Помнишь, как он смотрел на нее? Помнишь, как он любил ее, не
любя? А ты стоял рядом. Чтобы потом по-своему распорядиться
мутным зрелищем. А помнишь ту фотографию, где ты, давясь от
удовольствия, заглатывал мои бисквитные угодья? Кстати, ты не
голоден? Вот мое тело. Из конфитюра. Попробуй, очень вкусно!
Подавился, бедненький сладкоежка? Ну, врача у меня нет. Да и
тебя — нет! Какая-то размазня в фарфоровой розетке.

Мисси, солнышко мое! Что ты там скрываешь в своем животике? Ничего
не скрываешь? Лжешь, миленькая, зеленоглазенькая моя. Ты не
учла, что Мангейм — мастер читать мысли вблизи и на
расстоянии. Жалко ребеночка. Но, что делать? Попался ребеночек. Да
ведь не Гира — он. Какая разница? Действительно, какая
разница. А Адриану, настоящему отцу, скажешь? Нет? Правильно.
Загребешь побольше за счет чада своего. А помнишь перстенечек?
Очень славная вещичка! Дорогущая. Та девушка и не знала ее
подлинной цены. А если б знала, то не пришла б в ломбард. А у
тебя, Мисси, был глаз, ох, как наметан! После даров Гира.
Перстенечек-то стоил того жемчуга. И отдала, ты, перстенечек
назад подделочкой искусненькой. Ну-ка, надень его на пальчик!
Сверкает не стекляшкой — алмазиком! Сужается? А я не
виноват. Больно? Что делать-то будем? Засасывает? Всю? Вместе с
ублюдочком твоим? Не поместишься. Хм, поместилась, Присвоила
Мисси алмазная звездочка.

Как Каро присвоила креслице. Да без меня случилось диво дивное.
Обошедшее несчастьем Анж. Не пригреешь и не накормишь всех
подкидышей. А пригреешь, век будешь расплачиваться, что пригрел.
Только Гир и Анж уразумели это. Отгрустили и отплакали.
Люди-вещи говорят, что такова жизнь. А вещи-люди не спорят. Они
учатся. Быть выброшенными и сбереженными. А уж о средствах
быть этими последними никто и не сожалеет.

Сожалеют лишь люди без вещей. Устроенные удивительно! С душою!
Которой нет ни у нас, ни у наших собратьев!

Продолжение следует.